– Значит, вы не встречались с ним лично, – разочарованно вздохнул Аро.
– Нет, – был ответ.
– Еще в Ликии вы сказали, что запах на кружке показался вам знакомым.
– Действительно так, – мертвец склонил голову, и черные волосы свесились вперед, закрывая лицо, – но помню я его еще с детства, и это не связано с теми событиями. Как будто не связано…
Таша рвалась обратно, но сильные руки огромной Эллавии удержали ее.
– Тише, тише… – шепнула купчиха, прижав девушку к себе и гладя по голове, словно рыдающего ребенка, – все будет хорошо…
– Фиро… ему плохо… отпустите… – утопая лицом в складках одежды своей пленительницы, всхлипнула Таша.
– Что ему сделается, твоему Фиро, – горячая ладонь Эллавии накрыла ташин лоб, – второй раз мертвому не умереть.
– Ему больно, – возразила принцесса, вновь попытавшись высвободиться из железных объятий соседки.
– Боги ведают, такая боль лишь на пользу, – вздохнула Эллавия, выпуская Ташу на волю.
– Откуда вы знаете? – напряженно сведя брови у переносицы, спросила девушка.
Она медленно попятилась к двери, но глаза купчихи стали вдруг необычайно яркими, словно две горячие свечи. Они заполнили все окружающее пространство, заставляя девушку смотреть лишь на них, неотрывно и заворожено. Таша замерла, склоняя на бок голову и приоткрывая рот. «Колдовство, как пить дать, колдовство» – пронеслось в голове. Спустя миг мыслей не осталось, а зеленый чарующий свет начал слепить. Принцесса заморгала глазами, беспомощная в этом невозможном сиянии.
– Ложись на кровать и спи, – мягкий голос Эллавии заставил девушку повиноваться.
Противиться не было больше сил. В охватившей разум полудреме Таша добрела до кровати и легла на одеяло.
– Вот и умница, – раздался над ухом ласковый голос Эллавии, – спи, милая… Спи…
Когда Таша проснулась, за мутным окном угадывалось солнце. Девушка медленно села, с ужасом вспоминая последние события. Чем быстрее на ум приходили детали произошедшего, тем сильнее горели щеки. Стыд и страх заставили сердце биться с удвоенной силой.
Покрывало сползло на пол, и принцесса вспомнила, что она совсем нагая. Беглый взгляд по сторонам решил проблему – одежда лежала рядом, на табурете, заботливо сложенная аккуратной стопкой.
Пока Таша одевалась, подоспела Эллавия. Она улыбнулась девушке и протянула ей блюдо с пирогами и лепешками.
– Спасибо, – отказываясь, помотала головой Таша.
– Не тревожься, – словно прочла ее мысли купчиха, – твой друг в порядке.
– Откуда вы знаете? – тут же встрепенулась девушка.
– Он приходил, когда ты спала, а потом ушел, – потрепала ее по плечу Эллавия, – а на заре твой друг и его спутник покинули гостиницу.
Таша не ответила, лишь кивнула, чувствуя, как сердце согревает приятное ощущение облегчения. Все в порядке… Она еще раз внимательно посмотрела на Эллавию, боясь неожиданно поймать ту на лжи. Но взгляд купчихи, прямой и довольный казался убедительным.
Они спустились в таверну и, не разговаривая, съели завтрак. Таша чувствовала себя подавленно. Все шло не так, как хотелось, все кругом выглядело враждебным и опасным. Еще большую опасность она находила в самой себе, ведь уже не первый раз сотворенное накануне казалось полным безумием потом. Как она могла отправиться куда-то ночью без одежды. Огонь стыда снова воспламенил щеки. Она украдкой глянула на Эллавию, которая сделала вид, что ничего не заметила.
Несмотря на то, что день обещал быть солнечным, в таверне царил сумрак. Маленькие мутные окна плохо пропускали свет, окрашивая серым редкие пробившиеся сквозь них лучи. В светлое время суток свечи не жги, поэтому днем здесь было темнее, чем ночью.
Принцесса и ее спутница принялись за еду слишком поздно для привычного завтрака, большинство столов уже опустели. Посетители гостиницы не любили задерживаться внизу днем. Одни возвращались в свои номера, другие отправлялись искать аудиенции у шерифа, чтобы просить разрешение на выезд.
Раз в несколько дней один из арестованных экипажей все же покидал Игнию. Это случалось сразу после очередного явления Золотой Кареты. Словно странный разбойник, смилостивившись, выпускал одного пленника из этих жутких мест, и даже всемогущая ведьма не могла тому препятствовать.
Франц и Фиро тем временем рыскали по окрестностям, пытаясь отыскать легендарную башню ведьмы, но ни прозорливость сыщика ни чуткий нюх мертвеца не приблизили их к цели. Ага, узнав об их поисках, скептически помотал головой: «Мы искали башню много лет, не думаю, что вы осилите эту задачу за пару дней». Аро и сам почти смирился с неудачей, но разочаровывающие слова шерифа всколыхнули его профессиональное самолюбие, и сыщик с новыми силами ударился в поиски.
В его отсутствие город встревожило неожиданное происшествие. Прямо среди бела дня на улицы Игнии вышел единорог. Он явился из леса и прошел через ворота, заставив обомлевшую стражу испуганно прижаться к стенам. Люди на улицах испуганно расступались и поспешно прятались в лавки и дома, ведь зверь, невиданный доселе никому из них, выбрался на всеобщее обозрение. Горожане сочли явление недобрым знаком, и на то были веские причины. Вид единорога повергал в трепет: это был могучий зверь огромных размеров. Его крепкие, увитые мускулами ноги оканчивались острыми, словно ножи, раздвоенными копытами, единственный витой рог был длинным, как солдатская пика и таким же смертоносным. Широкая лобастая голова и круглые, затянутые тугой шкурой бока носили следы многочисленных сражений. Однако, при всей своей впечатляющей грозности, единорог выглядел затравленным и нездоровым. Его глаза, нервно бегающие по сторонам, выхватывающие из толпы зевак тех, кто успел запастись кое-каким оружием, сочились потеками бурого гноя, налипшего к морде зверя сухими корками, к тому же он сильно хромал на заднюю ногу, перевитую грубым шрамом…
Таша и Эллавия не успели завершить трапезу: их внимание привлекли возмущенные крики, идущие со стороны двора.
– Прогоните эту тварь, гоните прочь! – узнавался в общем гомоне тоскливый трубный глас хозяина гостиницы.
– Убирайся в лес, отродье! – вторил ему мелодичный высокий голос Игнира.
Любопытные, среди которых непроизвольно оказались купчиха и принцесса, повалили из помещения на улицу, желая поглазеть на происходящее. Зверь стоял посреди грязного двора, по-лошадиному сердито прижимая уши и качая из стороны в сторону вооруженной тяжелым рогом головой.
– Не может быть, единорог… – зазвучали вздохи удивления.
– Дурной знак, очень дурной! – запричитали суеверные.
– Никакой это не знак, – тут же возразил кто-то из скептиков, – этих тварей сейчас развелось так много, что некоторые держат их на конюшнях, вместе с простыми лошадьми.
– Выпустите собак! – крикнул слугам сын хозяина, замахиваясь на единорога острогой, которой забивали сорных рыб, перед тем как отнести их на кухню.
– Собаки не идут! – прозвучало в ответ с задворок, – забились в сарай!
– Черт с ними, – прорычал Игнир.
Обронив несколько бранных слов в сторону струсивших собак и непутевых слуг, он одним ловким движением подскочил вплотную к единорогу и замахнулся острогой. Зверь заворчал низким утробным голосом и, взвившись на дыбы, взмахнул перед лицом юноши острыми копытами.
– Вот так храбрец, – прозвучало в толпе зевак мужское одобрение, – и не боится, что зверюга распорет его надвое своим рожищем!
– И такой красавчик, – громко проворковала на ухо товарке какая-то женщина.
Игнир снова замахнулся, и единорог попятился. В его больных безумных глазах мелькнул страх. Трудно было поверить, что такой огромный и сильный зверь спасовал перед каким-то мальчишкой.
– Вон! – обрадовано прокричал Игнир, чувствуя, что стал хозяином положения.
Он зазевался, оборачиваясь и бросая победоносный взгляд на сгрудившихся у крыльца зрителей. Улучив момент, единорог сделал один стремительный выпад и его рог, как меч рубанул юношу по груди. Белая рубашка окрасилась кровью и упала на землю, рассеченная надвое. По коже Иннира побежали красные ручьи. Однако он устоял и снова поднял острогу. Тело юноши выглядело жутко, и виной тому была не свежая рана, а множество старых шрамов, покрывающих руки, плечи, грудь. Белые бугристые полосы тянулись по животу и уходили вниз, за пояс холщевых штанов…
– Тебе не одолеть меня, – храбрясь, выкрикнул Игнир своему врагу, но лицо его, уже обескровленное и бледное выдало всю серьезность положения.
Понимая, что отчаянный юноша на грани, один из мужчин, стоящих в толпе зрителей, подхватил стоящую у стены метлу и бросился на помощь сыну хозяина. За ним последовали остальные.
Понимая, что противников слишком много, единорог поспешно отошел к воротам. Устало склонив голову, он обвел злобным взглядом присутствующих, и рот зверя открылся, рождая слова.
– Пусть говорящий с мертвыми придет…
Услышав эту противоестественную речь, Игнир вскинулся и, несмотря на боль от раны, безрассудно бросился на лесного пришельца.
– Уходи вон! Вон отсюда, монстр! – заорал он во всю глотку.
Поддержавшие храброго воителя постояльцы вторили ему дружным ревом. Единорог развернулся и неровной хромоногой рысью направился прочь от гостиницы.
Таша тревожно проводила зверя взглядом. Что-то недоброе крылось в этом пришествии. Единорог выглядел вполне настоящим, и слова его как будто были обращены к ней. Девушка огляделась, пытаясь найти между присутствующих хоть кого-то похожего на мага, но среди людей, воодушевленно обсуждающих случившееся, похожих не наблюдалось. «Я и сама не слишком похожа на ученицу некроманта» – рассудила Таша, снова внимательно изучив окружающих. Однако поиски эти успехом опять не увенчались.
За последние пять минут Игнира окрестили великим героем, и, решив, что победа над чудищем неплохой повод для праздника, постояльцы ринулись обратно в таверну. Разочарованно вздохнув, Таша пошла следом за всеми.
В момент не осталось свободных мест, застучали по столам полные пива кружки, засновали слуги, разнося еду. Впервые за долгое время кругом царило веселье. Люди устали в страхе ожидать своей судьбы и теперь наслаждались нежданным пиром. Герой дня, отбывший в свою комнату на лечение, вскоре явился к гостям, переодетый в белоснежную рубаху с глухим воротом, полностью скрывшую шрамы и рану. Его рыжие волосы, разметанные по плечам, и блестящие зеленые глаза привели в восторг юных посетительниц таверны. Таша вгляделась в красивое лицо молодого человека и отвернулась. Было в нем что-то безумное, пугающее: то ли лихорадочный блеск обрамленных пушистыми ресницами глаз, то ли хищная грация, совершенно не подобающая провинциальному простаку из дешевой гостиницы.