– Видишь ли, я… Мне надоело сидеть взаперти, и я спустилась в «Три химеры».
– Прекрасно, — одобрила я, не чуя под собой ног от радости. Наконец-то она выдала себя! — Жди меня там.
– Дитрих, приходи. Я без тебя сама не своя. Я тебя люблю.
И она отключилась, прежде чем я успела просипеть в трубку требуемое обстоятельствами «я тебя тоже, детка/дорогая/любимая» (последнее — в зависимости от того, к кому обращаешься).
– Вот б…ь, — сказала я.
Больше к данному определению мне нечего было прибавить. Так или иначе, я знала, где она находится. Следовало прежде всего отыскать это кафе и уж затем решать, что делать дальше; но, по правде говоря, я не видела причин, которые помешали бы мне разобраться с террористкой точно так же, как я разобралась с ее дружком. Я поправила сумку на плече, приоткрыла дверь (в ней зияли две или три дырки), обшарила взглядом коридор, выскользнула из номера, как мышь, и побежала к выходу, благословляя своего ангела-хранителя, который устроил матч на французском стадионе именно тогда, когда остальные постояльцы гостиницы не должны были услышать перестрелку в номере под крышей. Внизу поглощенный перипетиями второго тайма портье, сменивший недавнюю даму, тоже не обратил на меня внимания.
Видно, мой ангел-хранитель был польщен моей горячностью и моей искренностью. Иначе, весьма возможно, он бы счел, что на сегодня его работа закончена, и отправился бы отдыхать. Отдадим ему должное: он не сделал этого.
Выскочив из гостиницы, я прихватила с собой мобильник Дитриха, но, поразмыслив, решила, что при желании по нему можно отследить человека. В кино я не раз видела подобные штучки, а кино (в разумных пределах) следует верить. Размахнувшись, я швырнула невесомый аппарат в зияющую пасть мусорного бака и почувствовала некоторое облегчение оттого, что рассталась с еще одной вещью, принадлежащей тем, кто так упорно стремился загнать меня в угол. Вероятно, мне бы следовало смотреть себе под ноги, иначе я бы заметила ту проклятую банановую корку, аккуратно, словно диковинный желтый цветок, расстелившуюся на тротуаре. Я назвала ее проклятой — это не очень удачное определение для предмета, косвенно причастного к твоему спасению. Потому что, не заметив ее, я поскользнулась, взмахнула руками — и в это же мгновение над моей головой просвистела пуля.
Я видела, как она, врезавшись в стену дома, выбила фонтанчик известки. Превратившись в ящерицу, я распласталась на тротуаре. Вторая пуля с лязгом пробила дыру в мусорном баке. Какой-то пестрый ободранный кот с воплем вылетел из него и опрометью бросился прочь. Судя по его резвости, презент, предназначавшийся мне, не задел беднягу.
Я переползла за машины, стоявшие у обочины, перевела дух и стиснула кулаками виски. Какая же идиотка! Как я могла забыть, что, кроме террористов, за мной (то есть за Вероникой, конечно) охотятся люди Принца? Если они следили за Дитрихом, он наверняка мог навести их на мой след.
Я высунулась из-за машины (совсем чуть-чуть) и окинула взглядом местность. В то же мгновение еще две пули пробили шину и стекло авто, за которым я укрывалась. Крутая тачка на глазах превращалась в металлолом.
Мне надо было каким-то образом добраться до оживленной улицы, расположенной в полусотне шагов, после чего я легко скроюсь через ближайший вход в метро и запутаю следы. Уж там-то никакой снайпер меня точно не сумеет найти.
Я достала пистолет, метнулась влево, самую малость вынырнув из-за багажника, чтобы снайпер меня видел, и что было духу кинулась в обратную сторону. Пока снайпер стрелял по моей тени, я пробежала мимо двух машин, затаилась за колесом автофургона и стала ждать.
Он тоже ждал. Я не двигалась, поглядывая то на небо, то на автобусы, проходившие по главной улице. Метаться — глупейшее занятие для дичи, если ее охотник сидит на крыше с прицелом последней модели. Надо выманить охотника из укрытия и, когда он окажется достаточно близко, разделаться с ним.
Охотник меж тем приближался. Я ждала, что он зайдет слева или справа, или (испытанная тактика подлецов) сзади. Но он обрушился на меня сверху, с крыши автофургона, за которым я сидела. Очевидно, он весьма дорожил своим инкогнито: лицо его закрывала черная шапочка с прорезями для глаз и рта.
Следует признать, что он знал толк не только в стрельбе. Мало того что ему удалось подкрасться незаметно и застигнуть меня, мечтательную дичь, врасплох — от двух его ударов у меня просто в глазах помутилось. Я, наверное, умерла бы на месте, если бы точно не знала, что это — последнее, что мне хочется делать в этой жизни.
Он выбил у меня пистолет и, схватив за отвороты куртки, швырнул о борт автофургона. Мне показалось, что в позвоночнике у меня лопнули все позвонки. Несмотря ни на что, я сделала попытку ударить его по самому, как говорится, чувствительному месту, но вышло, очевидно, слишком слабо, поэтому он просто взял меня за горло и начал душить.
Руки у него оказались слишком велики для моей хрупкой шеи. Ему пришлось переставить пальцы, и в этот момент, скосив глаза вбок, я прохрипела с подобием улыбки:
– Полиция!
Он чуть-чуть повел глазами туда, куда я смотрела, туда, где не было никого и ничего, даже отдаленно напоминающего представителей закона. Не знаю, откуда у меня взялись силы, но я выдернула из сумки второй пистолет и что было мочи ударила им снайпера в подбородок.
Руки разжались. Я ударила еще раз — он полетел на землю, и я сама удивилась своей смелости. Дивиться было нечему — он бросился за моим пистолетом, который я потеряла в начале нашей схватки, направил на меня и нажал на спуск.
Выстрела не последовало — прячась за машиной, с каждой минутой все более и более уподобляющейся решету, я забыла снять предохранитель. Я просто забыла об этом и, как оказалось, на счастье себе. Я ударила ногой по руке снайпера, державшей пистолет, и оружие отлетело в сторону. Я могла поклясться, что снайпер побелел под своей шапочкой. Меня разобрал смех — возможно, немного дикий.
– А теперь покажи личико, сволочь!
Он лежал на тротуаре. Теперь, вдали от своей позиции и от любимой винтовки с прицелом, он был беспомощен, совершенно беспомощен. И он это знал. Его рука дернулась к карману. Я покачала головой.
– Снимай.
Человек без лица взялся за нижний край маски и медленно стал поднимать ее. Тогда-то я и почувствовала, как земля снова уходит у меня из-под ног.
Я поняла, что близится приступ, и мысль, что я останусь здесь наедине со своим безумием и с человеком, который определенно не является мне другом, ужаснула меня. Во что бы то ни стало надо было бежать. Вот она, совсем рядом, парижская магистраль. Сверни влево, поднимись по ступеням — и увидишь вход в метро.
И я кинулась туда. Я спотыкалась, летела зигзагами, но я добралась до него. Какой-то парень играл на саксофоне. Я промчалась мимо, как стрела, и успела заскочить в последний вагон поезда, когда двери уже закрывались. Ноги у меня подкашивались, я рухнула на лавку, обмотала ремень сумки вокруг запястья и постаралась пониже нагнуть голову, чтобы меня не было видно снаружи. Несколько человек вбежали на перрон, и среди них, возможно, был мой преследователь, но поезд уже уносил меня прочь.
Я была близка к обмороку. Кажется, у меня начались галлюцинации, что в моем положении было смерти подобно — да что там подобно, попросту равнялось смерти. Я поднесла руку ко рту и закусила ее до крови. Наверное, со стороны это выглядело некрасиво, но только это помогло мне перебороть дурноту.
Глава шестнадцатая
Я тотчас подумал, что убийство совершено по страсти, но отложил покуда в сторону эту версию.
Тот же вечер
Когда она неожиданно бросилась прочь со всех ног, снайпер — вернее, поверженный снайпер — поднялся, подобрал пистолет и прицелился в спину убегавшей, но что-то — то ли боязнь быть замеченным, то ли жалость к маленькой мечущейся зигзагами фигурке — заставило его опустить руку. Досадуя на себя, он спрятал пистолет, окончательно стянул с лица шапочку и засунул ее в карман. Зря он не послушался совета человека, который научил его почти всему, что он знал.
«И главное: ни при каких обстоятельствах не прикасайся к жертве, особенно если это женщина. Поверь мне, хуже этого ничего нельзя придумать. После этого пойдут такие мысли, от которых будет трудно отделаться».
Снайпер усмехнулся и повел плечом. И правда — его до сих пор била дрожь при одном воспоминании о том, как нелепо она сопротивлялась. Она отчаянно хотела жить — он это чувствовал, — и, хотя она совершила все мыслимые и немыслимые ошибки, ей в конце концов все же удалось уйти от него.
«Нет, — тотчас же поправил он себя, — это я сам дал ей уйти».
Не беда, решил он, окидывая улочку зорким взглядом. Никуда она от него не денется. Нашел он ее здесь, отыщет и в любом другом месте.
Ее приятель явно задерживался. Снайпер не сомневался, что он уже успел уйти через черный ход. Он поколебался. С одной стороны, его грызло осознание поражения — впервые в избранной им жизни профессионального убийцы он поддался чувствам и совершил промах, с другой — он никому не был обязан отчитываться о своих действиях. В ее номере он может набрести на что-нибудь существенное.
Тяжелая стеклянная дверь гостиницы отворилась, пропуская его. Без всяких хлопот снайпер миновал стойку портье, которому в тот момент было вовсе не до посетителей: французы как раз готовились забить штрафной. Когда портье наконец оторвался от экрана, снайпер уже поднимался по ступенькам лестницы.
Он был уверен, что Вероника Ферреро с ее опытом наверняка остановилась на втором этаже, откуда при случае можно выбраться через окно. Но на площадке второго стояла парочка и перебранивалась. Метнув на ссорящихся равнодушный взгляд, снайпер решил прогуляться до верхнего этажа и там сразу же увидел два круглых отверстия, зияющие в одной из дверей.
«Ого! Ну-ка посмотрим, что тут…»