– Но все ли можно сделать самому, а, Стень? Это ведь не порция ребрышек, для которых лишний рот ни к чему.
Степан, упершись лбом в крышу «Арканы», изучал свои ботинки. Справедливости ради стоило отметить, что они были чертовски грязными. И когда только успел испачкать их? Рукой он прижимал к уху смартфон, из динамика которого доносился голос распекавшей его Альбины. Облака и морская гладь слева вспыхивали лиловым, красным и пурпурным светом. Горизонт словно умирал вместе с солнцем.
«Конечно, ты права, черт возьми, – мысленно согласился Степан. – Еще как права. Но ведь и я прав, разве нет?»
Однако вслух сказал совершенно другое. В который раз.
– Детей нельзя сделать самому, – угрюмо буркнул он, комментируя вопрос, не требовавший, в общем-то, никакого ответа.
Альбина рассмеялась, и Степан вдруг почувствовал, что она на что-то надеется. Господи, а ведь она и впрямь рассчитывала если уж не на ребятишек, которых он вполне мог предложить, то хотя бы на то, что они наконец-то съедутся. Зачем он вообще ей позвонил?
Порыв ворваться в кабинет Жгилевой, слава богу, прошел, и Степан вознамерился нагрянуть в отдел информационной защиты. Думал вытрясти из его обитателей хоть крупицу правды. Но тоже передумал. Да и какой смысл спрашивать с местных пешек, если он уже отказался заскочить к королеве?
Поэтому Степан, обмозговывая одну сумасшедшую идею, позвонил Альбине. И сейчас, размышляя о своем звонке, он наконец-то понял, почему обратился к этой женщине. Господи, ему попросту нужно было убедиться в том, что где-то в мире еще существовал человек, который не был заинтересован в откусывании его головы, как это делают самки богомолов с самцами. Разве что после брачных игр. Самой Альбиной. Смешно. Ха-ха.
И все же он вывалил эту идею – рвануть на Сирены Амая самому.
– Ну, для создания детей у тебя кое-кто есть, Чабан. – Воркование Альбины донеслось как будто издалека, сквозь помехи.
Степан поскорее переменил тему.
– Значит, ты не против, если я проверну это? – спросил он.
– Я могу ответить честно, Степан?
– Как если бы стояла перед Иисусом. Валяй.
Возникла пауза, а потом Альбина со свойственной ей прямотой заявила:
– Я буду только счастлива, если тебя выпрут с работы за эту выходку.
Степан хохотнул, ощущая, как в груди, будто в голубятне, бьет крыльями что-то нежное и доверчивое.
– Тогда я должен успеть наступить на грабли до темноты.
– Приготовлю тебе на ужин холодный компресс.
– Люблю тебя.
– А я – тебя.
Они еще какое-то время наслаждались теплом этих слов, а потом Степан завершил вызов. Его большой палец заскользил по экрану смартфона, выискивая нужный телефонный номер.
– Привет, Ус, – проговорил он с широкой улыбкой, когда ему ответили. – Спорим, я подставлю тебя и твою карьеру буквально за пять минут?
Но сложилось все впоследствии совершенно иначе.
56. Вскрытие
Чтобы не привлекать лишнего внимания, пришлось натянуть кепку почти на глаза. Внутренний ободок ее казался таким засаленным, что Харинов буквально кожей ощущал, как на лбу появляются прыщи. Откуда-то тянуло картофелем и сливочным маслом. А ведь они, в смысле «Архипелаг», так и не узнали, где и чем аборигены питались.
«Наверняка запираются в каком-нибудь сарайчике и там по уши мажутся картофельным пюре с комками, – подумал Харинов. – Хотя они могут жрать и в норах. Кто их вообще разберет, этих деревенщин».
Размышляя так, он упрямо шагал вперед, пряча глаза и взбивая дорогими туфлями хвою. С ним поравнялся какой-то лохматый урод с отвисшей губой, и Харинов приложил все силы, чтобы не шарахнуться в сторону. Впрочем, краткое соседство пошло на пользу, и патологоанатом скопировал манеры спутника. Теперь он двигался чуть боком, выставив левое плечо вперед.
Но Харинов и без того был невостребованным призраком. Его туфли и брюки явно не стоили и гроша, раз не бросались в глаза этим мутантам. Оставалось только гадать, почему его не искали. Вероятно, местные полагали, что его путь закончился на «Северной Звезде», а сам он, будь в своем уме, в жизни не стал бы разгуливать по улочкам лесной деревни.
В общину понемногу возвращались люди. Лица у всех – торжественные и собранные, словно у демонстрантов, вернувшихся с парада уродств. Пусть и не сразу, но Харинов поймал себя на том, что пальцами, на ощупь, пытается отыскать спусковой крючок карабина. Он чуть расслабил кисти. Еще немного – и прогремел бы выстрел. А это было совсем ни к чему.
При виде колодца с мерзким названием Харинова пробрал озноб. Никто не пускал слюни и не подбадривал дружков, которые в этот момент занимались бы сексом с Линой. Вообще никого не было. А значит, для Лины все закончилось.
«Закончилось!» – прогремело эхом в голове Харинова.
Он приблизился к краю колодца и осторожно подался вперед.
Лина, его несгибаемая малышка, лежала на каком-то тюфяке, застеленном сбитыми одеялами. Голая, с кровоточащими ступнями, она напоминала пленницу французских застенков. От этого зрелища Харинов едва не лишился рассудка. А потом что-то внутри него завопило, что так нельзя; что кругом звери, радиоактивные мутанты и прочие злые дураки.
И поток гневных мыслей иссяк, когда помутневший взгляд Лины, практически нечитаемый в сгущавшихся сумерках, отыскал его глаза.
– Лина, ты можешь подняться?
Молчание.
Харинов занервничал, опасаясь повышать голос. Местные наверняка не знали, как ее зовут, а посему выходило так, что он одним лишь упоминанием ее имени выдавал себя с потрохами.
– Лина, господи боже, ты способна самостоятельно подняться?
Прозвучавший ответ Лины поразил его до глубины души:
– Ну, иди сюда, горький онанюга. – Говорила она скрипуче и протяжно. Так, словно в глотке у нее застряло пылающее полено.
– Что? Что ты сказала?
– Спускайся. Хочу вручить тебе подарок.
Харинов, прижав карабин к груди одной рукой, полез вниз. В голове бешено стучали и скакали искаженные слова: «Грязный онанюга! Спускайся и забери свой подарочек! Твой подарочек – это я, разве не понимаешь?» Он в жизни не слышал ничего столь мерзкого и одновременно возбуждающего. Тем более от нее.
Ведомый глубинной частью сознания, желавшей, чтобы Лина повторила это еще раз, но уже на ушко, Харинов ступил на дно колодца.
– Иди сюда, мой мальчик, – поманила Лина, привставая на локте. – Разве я не прекрасна?
– Прекрасна, – повторил он как зачарованный. – Прекрасна как никто другой. Как богиня!
Его словно обожгло, когда он поближе взглянул на ее изувеченные ступни. Казалось, Лина ударила ногами по железному углу, перед этим хорошенько разбежавшись, как футболист, пробивающий штрафной. По очереди или двумя ногами сразу, но каким-то образом она умудрилась сделать это.
Оторопь прошла, и Харинов потянулся к саквояжу, не сразу вспомнив, что бросил его в кустах багульника. А когда вспомнил, не пожалел. В этом месте лучше иметь штуку, плюющуюся смертью, чем коробку, спасающую от нее.
– Давай я помогу тебе выбраться отсюда, Лина, – предложил он. – По лестнице, правда, придется как-то забираться самой. Лучше всего на пятках, если ты понимаешь, о чем я. А там я тебя понесу.
– Почему бы тебе не понести меня прямо сейчас? Иди. Я покажу.
В этот момент Харинову следовало бы обратить внимание на подозрительную поволоку в глазах Лины и ее неестественное поведение, но он видел перед собой лишь обнаженную и страдающую женщину, о которой частенько грезил.
Он наклонился, избегая смотреть на низ ее живота и тяжелые груди. Подал руку и ощутил, как она увлекает его на сбитую постель. Мгновением позже Лина грубо оседлала его. Ее голова с качавшимися волосами четко вырисовывалась на черно-красном фоне колодезной шахты.
– Грязный онанюга, – шепотом повторила Лина, забирая сверток с карабином из рук Харинова.
Ребро оружия мягко, но настойчиво уперлось ему в шею.
– Лина, прекрати! Господи, Лина!
Давление стократно усилилось, когда Лина надавила на карабин всем весом. Нависла сумасшедшей, гротескной статуей – с перекошенным от злобы лицом.
– Ли…
Воздуха отчаянно не хватало, и до Харинова вдруг дошло, что он умрет, если ничего не предпримет. А еще чуть позднее стало очевидно, что именно этим все и закончится: его смертью.
Нелогичный, невесть откуда взявшийся страх разочаровать Лину потеснил инстинкт выживания. Какое-то время Харинов, тараща выпиравшие из орбит глаза, еще пытался бороться за свою жизнь… но так, чтобы Лина не расстроилась.
В голове зазвучал внутренний голос патологоанатома, надиктовывающий хорошо поставленным баритоном: «Мужчина, около пятидесяти лет. Первичный осмотр показал, что смерть наступила в результате удушения. Сломана трахея. В паховой области обнаружены остатки эякулята – явно последствие асфиксии. Случай, в принципе, типичный для озабоченных грязных онанюг. Бывают же чудаки, прости, господи. Продолжим…»
Харинов умер в объятиях Лины, занимаясь любимым делом. Он проводил вскрытие, пусть и мысленное, самого себя.
57. Тео и красный зверь
Тео спешил вниз.
Его ссохшаяся ручка помахивала, описывая в воздухе круги, когда приходилось спускаться, держась за камни и корни здоровой конечностью. Красные тени можжевельника отражались в его испуганных глазах. Где-то за скалами солнце сливалось с горизонтом в кровавую полосу, и Тео торопился изо всех сил. Будь он поумнее, догадался бы прихватить с собой тупой нож, которым долгими часами нарезал вяленое мясо.
Не так давно Тео надел старые штаны, а полукомбинезон и темные очки закопал, чтобы не злить Амая. Оставил себе только богомолью куртку, да и то лишь потому, что не смог найти пиджак.
Закончив с переодеванием и рытьем ямки, Тео преспокойно развалился на циновке, наблюдая за тем, как просторы, наполненные одними лишь воздухом и соленой водой, теряют краски. Его распирало от несвойственной ему гордости. Ну еще бы. Ведь он не только увидел богомолов на катере, но и обдурил их дружков, когда Саргул заставил их прилететь сюда на той ненавистной штуковине.