Не-Симо присел на край ямы и оперся на левую руку. Из нее потекла кровь. Она сочилась из букв, складывавшихся в язык сирен. Лина была в восторге. Кто бы мог подумать, что язык сирен такой… багровый и плотский.
– Господи, Лина, не молчи! У нас мало времени! – Не-Симо нервно оглянулся и вскинул свободную руку с пистолетом. – Лучше не заставляйте меня… По-хорошему предупреждаю. Пошли прочь, я сказал!
Эти хрипы, бесспорно, были адресованы тем, кто приближался к колодцу – или просто таращился на странного человека, перепачканного в собственной крови. Взгляд сверкавших глаз опять отыскал Лину. Они расширились.
– Кто это? Это… Господи, кто там рядом с тобой, Лина?
На это Лина сочла необходимым ответить. А почему бы и нет?
– Это Харинов, но он сейчас спит.
Отчасти ее слова походили на правду. Патологоанатом действительно напоминал спящего… с открытыми глазами. Его серое, окаменевшее лицо отражало отблеск далекого наслаждения, точно перед смертью он все-таки получил желаемое. Руки все еще упирались в сверток, который он притащил с собой и которым его же и задушили.
Лина развернула сверток, ничуть не удивившись тому, что он состоял из дорогого пальто, сшитого из шерсти мериноса, и автоматического карабина, от которого веяло смертью. Выпавшее оружие, по счастью, не привлекло внимания Не-Симо. Показывая заботу о Харинове, она накрыла его, запихнув перед этим карабин под пальто.
Какое-то время Не-Симо молчал, наблюдая этот странный ритуал, а потом медленно произнес:
– Я хочу, чтобы ты поднялась ко мне, Лина. Прямо в эту самую секунду. Мы найдем Еву и отправимся домой. Ну? Что скажешь? Ты же хочешь домой, Лина?
– Лучше ты спустись, горький онанюга, и хорошенько засади мне. Готова поспорить, настоящих сирен ты еще не трахал.
Не-Симо опешил. Он распрямился. Лицо исказил чудовищный гнев. В следующую секунду этот получеловек взревел:
– Я – твой бог! И я приказываю тебе покинуть эту чертову выгребную яму и отправиться со мной и остальными сиренами на материк!
– Создатель сирен… – Да, теперь Лина узнала его, хоть никогда раньше и не видела. Прочувствовала это всем телом. – Красный Амай. Красный… как любовь…
Бог дышал яростью. Черные волоски его тела топорщились красными и темно-оранжевыми колючками. В глазах плясал сумасшедший огонь. Лина смутно осознавала, что это настоящий Симо, но мысли ее путались, будто моток перекрученных проводов.
Всхлипывая и вздрагивая, она ступила на лестницу. Как и говорил мертвый онанюга – перед тем как издохнуть, – лезть пришлось на одних только пятках. Но это было выполнимо, хоть и болезненно. Не-Симо помог ей подняться. Она коснулась его руки и едва не разревелась, потому что трогала руку скульптора, способного придавать плоти форму.
В общине набирал обороты ревущий пожар, который почему-то никого не волновал. Хозяева горевших построек один за одним, а то и сразу десятками стягивались к площади с колодцем. Их, будто мошек, привлекал огонь. Только не тот, что пожирал стены их жилищ, а таинственный, запретный – тот, что горел внутри Не-Симо.
У прошлой, цивилизованной Лины все это, безусловно, вызвало бы шок. Но не у Лины нынешней, ощущавшей себя добротным зерном этого кошмара, плоть от плоти его.
А потом шаткий баланс ее внутреннего мира попытался разрушить еще один знакомый голос.
– Симо Ильвес, это ты?
65. Беседа (фрагмент 3)
Раздался щелчок, и заслышалось, как придвигаются стулья и елозит по столешнице пепельница. Неторопливо работал вентилятор, добавляя в шумы помещения убаюкивающие звуки ввум-ввум-ввум.
– Продолжение беседы с Владиславом Тереховым, участковым уполномоченным. Пятое мая, половина четвертого пополудни… Ну что, Владислав, поздравляю: вы с честью добрались до последнего и самого главного.
– Черт возьми, а можно как-то яснее выражаться? Или вы хотите, чтобы мои нервы порвались, как перетянутые струны?
– Нет, этого, конечно же, никто не хочет. А теперь посмотрите на меня, Владислав, да, прямо в глаза, и дайте мне то, что я хочу. Мог ли Симо Ильвес действительно приказать членам общины сделать это?
– Сделать – что?
– Вы понимаете меня.
– Нет, не понимаю. Скажите нормально.
– Хорошо, как пожелаете. Мог ли подполковник юстиции Симо Ильвес, он же старший следователь Кемского межрайонного следственного отдела, действительно приказать членам общины Дети Амая убить себя?
– Мастер вы, однако… Я закурю?
– Покурим вместе.
Несколько раз чиркнула зажигалка, и прозвучало мычание, с каким обычно курильщики благодарят за поднесенный огонек.
– Мне повторить вопрос, Владислав?
– Нет.
– Прекрасно. Тогда отвечайте.
– Уже. «Нет» и есть ответ. Я не думаю, что Симо мог каким-то образом принудить тех людей взяться за оружие – или что там у них было.
– Я не об этом спрашивал.
Последовало несколько медленных выдохов, отчего в уме возникала картинка, на которой двое мужчин пристально следят друг за другом в сигаретном дыму.
– Ладно, перефразирую. Я не думаю, что Симо мог приказать членам общины убить себя.
– Вы уверены?
– Да, абсолютно. И я не понимаю, почему он себя оговаривает. Это совсем на него не похоже. Все равно что закоренелый вегетарианец вдруг сознается в том, что съел курицу.
– Это-то и странно, Владислав. Как вы думаете, Симо Ильвес…
– Ради бога, прекратите называть его по фамилии!
– Хорошо. Как вы думаете, Симо знал, что на острове находились несовершеннолетние?
На сей раз молчание было долгим. Ни звука, ни шороха, только тягучее ввум-ввум-ввум. Наконец послышалось шипение вминаемой сигареты в пепельницу.
– Ответьте, пожалуйста, на вопрос, Владислав.
– Да.
– Что – да, Владислав? Можно конкретнее?
– Полагаю, Симо знал, что на острове есть дети.
– Тогда почему он отдал такой приказ?
– Господи, я не знаю! Спросите лучше у него. И почему, ради бога, вы называете это «приказом»?
– А разве бог не приказывает своей пастве?
– Вы просто сумасшедший.
– Хорошо. Последний вопрос. Мог ли Симо приказать Лине Щуровой прыгнуть в воду?
– Хотите и Лину на него повесить? Сомневаюсь, что он это сделал. Иначе какой резон тащить ее с собой?
– Мы прорабатываем все версии. Можете идти, Владислав, на этом все. Спасибо за сотрудничество.
Ножки стула заскрипели, скользя по линолеуму. Шуршание одежды сообщило о том, что кто-то встал.
– Что грозит Симо?
– То же, что и любому, чьи действия повлекли за собой смерти. Вы что-то хотите добавить, Владислав? У вас просто лицо покраснело, будто вы собираетесь меня оскорбить. Или плюнуть. Как думаете, что это будет: оскорбление или плевок?
– Всего доброго.
– Прекрасный ответ.
Щелкнуло, и все шумы оборвались.
66. Красный Амай
1
В тот самый момент, когда Симо, ощущая себя загнанным зверем, просил Лину покинуть колодец, Марьятта и Ева бежали прочь. Экотаоны не пошли с ними, оставшись у Иатриума вершить возмездие.
Огонь трещал в ветвях и напоминал лихого наездника, стремившегося объездить все деревья и домики. Ночь обрела ярко-оранжевую густоту. Жар так давил на легкие, что было тяжело дышать.
Марьятта чуть ли не тащила Еву, сама толком не понимая, куда ее ведет. Почувствовала, как за рукав пиджака дернули. Сбавила темп и обнаружила, что они попали к овчарне, в темноте которой жалобно блеяли овцы.
– Мне нужна вода. – Ева перевела взгляд на свою ношу. Поразилась тому, как быстро человеческая плоть теряла цвет и сок.
– Я отведу тебя к соленой, сгодится? – Марьятта взяла ее под руку и рывком потянула за собой. «Ампутированный сегмент» едва не упал им под ноги. – Только скажи, заклинаю тебя камнями, ты умеешь управлять моторной лодкой?
– Лодкой? – Глаза Евы расширились. Обезболивающее работало на всю катушку. – Я буду грести хоть палками, хоть руками, если не сумею разобраться с тем, как запустить ее.
– Саргул тебе поможет, Дочь Материка.
Марьятта боялась вести ее через площадь с Ямой Ягнения. И не в последнюю очередь потому, что именно туда и отправился Харинов. Нет, отныне доктор и та женщина с каменным лицом сами по себе. А еще она справедливо полагала, что мало кому захочется оказаться у места, послужившего началом подобного кошмара.
Вдобавок происходило нечто странное. Более того, страшное. Огонь с ревом скакал по крышам, но это ни у кого не вызывало беспокойства. Не интересовали Детей Амая и две беглянки. Члены общины, шаркая бесчисленными ногами по улочкам, стремились к некой точке. Разливался приторный запах, недоступный обонянию, но который можно было вдохнуть иначе – животным началом, способным безошибочно почуять опасность.
«Пахнет… смертью? – в смятении подумала Марьятта. – Но ведь и раньше так воняло, разве нет? Нет. Сейчас это что-то другое… что-то похуже».
Сама того не желая, Марьятта двинулась вместе со всеми. Осиный разум общины понуждал ее выяснить, что же это за аромат такой. Ева не сопротивлялась.
Хоть Марьятта и побаивалась попасть к Яме Ягнения, выскочили они именно там. Миновали пахшее землей хранилище овощей и застыли у всех на виду. Марьятта ахнула, безошибочно определив источник загадочного аромата, вгонявшего всех в состояние тлетворного транса.
У колодца крутился мужчина, помогая женщине с каменным лицом встать на изувеченные ноги.
Неожиданно все поменялось, и теперь уже Ева потащила за собой опешившую Марьятту.
– Симо Ильвес, это ты?
Да, Марьятту тоже захлестнули эмоции, только они были отнюдь не радужными. Во-первых, площадь и прилегавшие к ней улочки заполняли Дети Амая. А во-вторых, несмотря на внушительное количество людей, стояла поразительная тишина. И Марьятта прекрасно понимала, в чем причина этого молчания.
Человек, которого Ева назвала Симо Ильвесом, вернулся из мертвых. И вернулся он не собой. Его серыми глазами смотрело существо столь злобное и хаотичное, что при взгляде на него замерзала кровь в жилах, разрывая вены и артерии иглами красного льда. Да, красный – вот верный цвет, подходящий для этого существа. Красные Законы, покрывавшие руки человека, сочились кровью. Волосы на груди и животе прочертила багровая полоса, начинавшаяся у подбородка. Человек был вооружен, но сила его исходила изнутри.
Оглядевшись, Марьятта поняла, что члены общины видят то же, что и она. Чужаки пробудили истинную силу острова, и теперь она поселилась в одном из них. Волна хаоса, бравшая свой исток от Иатриума, затихала.
Сюда, на поклон богу, стягивались все.
2
Сперва Симо показалось, что он услышал тот жуткий голос, который заговорил с ним в шахте, – как раз перед тем, как он покатился дальше, а Назар остался подыхать. Обернувшись, следователь понял, что и в преисподней сердце может колотиться не только от ужаса.
К нему торопилась Ева. С красными глазами за чудом уцелевшими очками, дрожащим подбородком обиженного ребенка, в стеганом одеяле с разноцветными ромбиками, забинтованная, нагая, в разбитых сапогах с чужой ноги, она, всхлипывая и улыбаясь, торопилась к нему. Самая лучшая девочка на свете, которую почему-то обидели. С прижатым к окровавленным бинтам предметом, походившим на ту самую вещь, о которой чаще всего грезят мальчики-подростки.
Сердце Симо захлестнула чудовищная ярость.
«Ее? ЕЕ?! – завыл дикарь внутри него. – При чем здесь она? ПРИ ЧЕМ?!»
Он взревел, окидывая общину свирепым взглядом. Правая рука, державшая пистолет Назара, три раза дернулась, порождая громовые выстрелы. Но никто из Детей Амая не шелохнулся и не отвел взгляда. Одна пуля выбила окно, а две исчезли в оранжевом дыму, так никого и не задев. Присевшая на хвою Лина зажала руками уши и зашлась в истеричном смехе.
– Симо… – позвала Ева.
Он стремительно, точно разъяренный бык, бросился к ней. Только сейчас заметил, что она держит за руку испуганную девушку в мужской одежде.
– Господи, Ева!
Они обнялись – с дрожью и всхлипами, словно влюбленные, пережившие крушение самолета. Девушка, которая следовала за Евой, в страхе отступила на несколько шагов.
– Прости меня, господи, пожалуйста, Ева, прости, – прохрипел он, не обращая внимания на кровавые сгустки, заполнявшие рот. – Знаю, это мало походит на экспедицию, которую показывают по телевизору…
Ева не дала ему договорить:
– Симо, Симо, послушай меня. И доверься. Тебе придется довериться. Придется. Ты должен подыграть мне, хорошо?
Он кивнул, мало что понимая.
Чтобы не смущать Симо и не смущаться самой, она завернула «ампутированный сегмент» в краешек одеяла и скинула его. Осталась в чем мать родила, хотя вряд ли так можно было сказать, учитывая бинты, пропитанные кровью, и чужие сапоги. И тем не менее Ева была голой в тех самых местах. А большего сейчас и не требовалось.
Она привстала на носочках и неуклюже поцеловала его.
Симо ощутил, что ей больно, что она с трудом управляет собственными онемевшими губами, не говоря уже о ране на груди, мешавшей всему разом. Часть его рассудка, принадлежавшая цивилизации, попыталась понять, чего Ева добивается, но более древняя поняла это сразу. Они, Симо и Ева, должны были показать Детям Амая, что он и есть их бог. Бог, который плюет на каждого. Бог, который будет так поступать и впредь, пока все берега не сомкнутся, а мир не поглотит тьма. Что он такой же, как они.
И Симо подыграл.
Пистолет упал в хвою, когда пальцы, державшие его, разжались и обхватили затылок девушки. Ответный поцелуй был бесконечным и вкусным, как лепесток розы, вложенный смертью в рот умирающему. Симо пихнул охнувшую Еву на одеяло и навалился на нее.
Как только это случилось, члены общины опустились на колени. Опустились разом и повсюду. Настоящие кающиеся грешники, молившиеся в огненном аду о новых пожарах.
Симо постиг и это: никто не мог свысока смотреть на своего бога.
Мгновением позже он вошел в Еву. И насмешливый голосок в голове сказал, что так и должно было случиться.
3
Еву покачивало на волне понимания, которое вполне могло быть космическим, абсолютным. Или не быть. Кто теперь поручится за правду?
Как бы то ни было, она со страхом и неожиданной любовью смотрела в лицо Симо, пока тот, нависая над ней, делал свое дело. Она мало что чувствовала из-за обезболивающего. Удовольствие будто звучало где-то вдалеке, зато боль гремела цепями прямо здесь, в области груди.
А еще обострившееся понимание позволяло ей проникать глубже. В суть вещей, если угодно.
Едва она увидела Симо, возившегося с Линой у колодца, как на ум пришли контрольные работы. Четвертая четверть. ОРКСЭ. Четвертые классы. Тема: «Добро и зло». Задача: продолжить фразу «О человеке говорят, что он злой, когда он…» Одна из четвероклашек ответила, что человек – злой, когда он черный внутри.
И теперь Ева воочию наблюдала это.
Симо Ильвес был черным внутри. Злым. Испорченным, как гнилой фрукт, лежавший в пепельнице. И необычайно могущественным. Это невозможно было описать словами; впечатление складывалось из всего: цвета и запаха крови, кисловато-табачной вони желудка, порезов темного, глубокого цвета, ярких глаз.
Симо олицетворял то, чему поклонялись эти дикари, – бесконечную и бездонную жестокость.
Была ли необходимость в этом сумасшедшем акте любви? Ева всем сердцем верила, что была, потому что хотела, чтобы Дети Амая уверовали в Симо, а сам он послушал ту, над которой так яростно трудился. Каждое движение выталкивало из следователя капли крови. Его исписанные богохульствами руки и порезы на груди буквально сочились красными и огненными письменами.
«Что ты творишь, Ева? – расхохоталась в ее голове Регина. – Разве ты не в курсе, что глиняный пенис вкуснее и толще? Поверь мне, уж я-то знаю разницу между этими дружками».
«Я найду способ заткнуть тебя», – пообещала ей Ева.
«Ну, посмотрим, посмотрим».
Наконец это случилось, и Симо с хрипом оставил в ней частичку себя. Но куда важнее было то, что Дети Амая увидели именно своего бога – плюющего на чужую и собственную боль, если ему того хочется.
Когда Симо уже готовился покинуть ее, она удержала его и сказала то, ради чего все это, собственно, и затевалось.
– Прикажи им убить себя, Симо, – прошептала Ева и расплакалась.
Тот странно посмотрел на нее… и оскалился.
4
Марьятта с суеверным ужасом наблюдала за Симо и Евой. Осиный разум общины, изумленный и жадный, тоже следил за ними. Смотрел разноцветными глазами, впадая понемногу в массовое помрачение.
«Боги ничем не отличаются от нас, – подумала Марьятта. – Разве что тем, что способны перенести муки и смерть, которыми мы потчуем друг друга изо дня в день».
Когда страшный человек-бог начал подниматься, он стал еще краснее. Кровь текла из ран не переставая, но он не замечал этого.
Бог злился.
Лина во все глаза таращилась на происходящее и, наверное, была единственным человеком, кого это не пугало. Она просто терпеливо ждала. Красный человек мог взять любую женщину и в любой момент, а судя по тому, каким разгневанным он выглядел, одного раза ему было мало.
5
Симо привел себя в порядок, если такое вообще было возможно, учитывая ситуацию. Близость не принесла привычного облегчения, как это бывало с Леной. Наоборот. Ярость стала еще больше, напоминая огненный шар, плавивший в груди прочие эмоции.
Это был длинный путь, слишком длинный, чтобы уложиться в один-единственный день. Они прибыли на остров всемером, и четверо уже мертвы. Здесь процветало нечто похуже тяги к наркотикам или убийствам. Здесь царили безразличие и жестокость в своих высших формах. Ребенок ничего не значил для родителей. Женщина была низшим созданием для мужчины. А сам мужчина оставался лишь игрушкой для темного божества.
Все это вихрем пронеслось в голове Симо. Он даже не был уверен, что им удастся выжить. Но кое-что он мог сделать прямо сейчас.
Поквитаться.
«Где же ты, старый пес? – Симо огляделся, высматривая Антеро. Ему очень хотелось, чтобы старик ошивался поблизости. – Почему ты не хочешь остановить меня? Я разочарован. Или тебе попросту страшно? Да, я бы на твоем месте тоже наложил в штаны».
Он постарался не горбиться, хоть это и было чертовски тяжело. Тело ломило, порезы жгло так, словно туда сыпанули перца. Симо посмотрел на Еву: она не поднялась с одеяла. Когда все закончилось – когда он закончил, – девушка отыскала кусок собственной плоти и прижала к груди. Так и сидела, разевая рот в беззвучном плаче и качаясь. Казалось, она оплакивает их глупые, никчемные судьбы.
В душе Симо образовалась пустота.
– Убейте себя! – взревел Симо, обводя общину покрасневшими глазами. – Убейте, сукины вы дети! Прикончите друг друга, разорвите на части! Положите конец этому безумию! – Он понизил голос до горлового рычания: – И каждый, кто сегодня, сейчас, умрет – пойдет со мной. Обещаю. Сделайте это ради самих себя. Сделайте это ради своего бога. Сделайте это ради меня.
Каким-то дальним уголком разума Симо отметил, что его голос действительно походил на рев. Даже когда он шептал. Трещины, растяжения и опухоли в глотке сделали свое дело, дав ему голос если не исчадия ада, то кого-то очень к нему близкого.
«Господи, кажется, я уже никогда не смогу говорить, – подумал Симо. – А еще я пообещал этим нелюдям землю обетованную. Вот пускай и сдохнут на пути к ней. Они заслужили».
И он увидел, как это происходит. Колесо хаоса со скрипом двинулось дальше. Крики, десятки криков, исступленных, фанатичных, отрицающих любой здравый смысл, взвеялись со всех сторон. Члены безумной общины вняли своему не менее безумному богу.
Ева устало засмеялась, и в ее глазах Симо увидел отражение собственного злорадства.
Она поднялась, бесхитростным жестом промокнула область между ног одеялом и закуталась в него, как было раньше. После повернулась к своей спутнице в мужской одежде. Та смотрела на нее с нескрываемым страхом.
– А теперь, Марьятта, покажи нам, где лодки, чтобы мы наконец-то убрались отсюда.
Девушка, которую Ева назвала Марьяттой, встала и побрела вглубь общины. Ее шатало. Было видно, что ей пришлось пережить страшные мгновения, когда приказ бога чуть не сломал и ее.
«А ты сильна, Марьятта, – подумал Симо, глядя ей в спину. – Сильнее, чем ты думаешь. И это обидно. Обидно, потому что ты должна была подчиниться. Но я рад, что этого не случилось. Возможно, причина в том, что не сегодня-завтра ты стала бы следующей „аннели“».
Кругом разгорались пожары и лилась кровь, но ни одна искра или капля не попадала на группку, в центре которой шагал Красный Амай.