– Вы заставили Щурову выпрыгнуть за борт, не так ли? А что стало с вашей начальницей? Ее смерть тоже была результатом помутнения чьего-то рассудка? Вашего, да? Вашего?!
– Лекция окончена. Всего хорошего.
В зале поднялся неодобрительный гул. Как-никак со сцены уходила звезда, выступления которой безуспешно пытались купить многие федеральные каналы, хотя суть этих выступлений и сводилась к тому, во что человек может и должен верить. Еще немного – и на Еву нацепили бы ошейник телевизионного проповедника.
Она отправилась за сцену, и воспоминания, будто псы, вцепились в нее. Да, прошло около четырех месяцев с того безумного дня, но образы по-прежнему ярко тлели в ее разуме.
Пока Симо с хрипом что-то доказывал на том причале, ее и Марьятту увезли в городскую больницу, где их обследовали и буквально через сутки отправили в «Амальгаму», одну из лучших московских клиник пластической хирургии. Но этого бы никогда не случилось, не просочись информация о кошмаре Сирен Амая в прессу. Вероятно, наверху рассудили так: если уж наши задницы вот-вот натрут перцем за какой-то там остров, так почему бы не взяться за добрые дела прямо сейчас?
В результате Ева получила лучший грудной имплант, на который нашлась замечательная бархатная кожа, содранная с внутренней поверхности ее бедер. А еще она понятия не имела, откуда взялся сосок взамен утраченного, но спрашивать об этом было почему-то страшно.
На этом добрые дела чиновников начали расползаться по швам, и счет в несколько сотен тысяч за пластику Евы отправили на адрес Симо Ильвеса, не забыв при этом инициировать отдельный судебный процесс в отношении бывшего следователя. Ева была категорически против, но она не имела доступа к этому вентилю жадности. Зато счета Марьятты полностью покрыло правительство Карелии.
А вообще жизнь «после» была тяжела.
Еще до того, как Ева получила возможность просвещать людей относительно веры, скончалась Регина, фанатка глиняных и прочих Иисусов. Смерть ее была довольно странной. Ее нашли у себя дома, в ванной, полной воды и крови. Холодную. Мертвую. Со срезанными грудями. Там же плавала самая большая статуэтка Иисуса.
Не то чтобы кровожадность стала второй натурой Евы, но она до сих пор жалела, что не успела сказать этой дуре все, что полагалось. Потому что нельзя отрицать другие религии. Это все равно что, глядя на огонь, утверждать, что существует только вода.
Возможно, ничего этого и не случилось бы, не побывай Ева на Сиренах Амая. Но она побывала. Некая сила, черная и красная, бьющаяся где-то в области живота, вынудила Еву нанести Регине визит через неделю после возвращения из клиники. Она просто подумала, что было бы неплохо вышибить фанатку Иисуса из этого мира, а заодно очистить от нее мозги, в которых та прочно обосновалась со своими язвительными комментариями.
Сила, обитавшая в Еве, подсказала, где находиться в тот или иной момент и что делать. Так что изгнание Регины во тьму прошло без проблем… и лишних жертв.
Если так подумать, Ева обрела куда больше, чем потеряла, кто бы что ни говорил. Даже ее мать, каявшаяся за излишне громкое пускание газов, не находила в случившемся никакого высшего промысла. Но что вообще понимал человек, носивший коронки из церковного серебра?
Из водоворота мыслей Еву вырвал голос Плотникова, парня, работавшего здесь же, в киноконцертном зале, и по совместительству отвечавшего за организацию лекций. Ева не помнила, когда он появился. Жизнь для нее текла слишком медленно, будто навечно сконцентрировавшись в одной точке – в Сиренах Амая.
– Жаль, что так вышло с тем придурком, – заискивающе сказал парень.
– Ерунда. – Ева открыла дверь и зашла в гримерку, которой пользовалась перед лекцией.
– К следующей неделе починят кондиционер, я узнавал, и будет уже не так жарко. Хорошо, правда?
– Лекций больше не будет.
– Что? – На лице Плотникова, столь наивном, что хотелось влепить пощечину, застыло удивление.
Ева посмотрела на него и подумала, что могла бы кое-что сделать для этого дурня. Она сжала его щеки ладонями и поцеловала в губы.
– Я уезжаю, – добавила она.
– Что? Куда?
Но Ева уже не слышала его. Она выскользнула из гримерки и через задний ход вышла на улицу. Погладила себя по намечавшемуся животику, который уже где-то через месяц будет бросаться в глаза окружающим. Теперь она тоже черная внутри, как и отец этого малыша.
Ева улыбалась. Она смотрела на чистое небо, но вспоминала зеленую хвою над головой. В сумочке лежала одна из тех открыток с изображением Сирен Амая в солнечную погоду, которые в последнее время стали очень популярны. Открытку бросили в почтовый ящик примерно две недели назад. Ни обратного адреса, ни почтовых данных, ничего.
И лишь цифры на обороте: «53.944415, 104.679414».
«В конце концов, у Бога нет религии, – с усмешкой подумала Ева, – кроме той, где он имеет форму человека».
72. «Опись Москвы»
«Накануне стало известно о трагической кончине писателя Ярослава Доргуна, известного по таким книгам-расследованиям, как „Ветреный холм“ и „Теория мертвеца“. Его обнаружили вчерашним вечером, 29 августа, в собственной квартире на Кутузовском проспекте.
Согласно предварительным данным, Ярослав Доргун скончался от насильственных действий. Подробности смерти не разглашаются, но уже сейчас известно, что в его желудке обнаружили 11 шариков из лавового камня. Имеются ли на них какие-либо символы – уточняется.
Такие же артефакты члены сатанинской секты Дети Амая вводили своим жертвам незадолго до смерти. Именно их ритуалы и деятельность Ярослав Доргун осветил в своей последней книге-бестселлере под названием „Сирены Амая: история шокирующего расследования“.
Знакомые Ярослава утверждают, что в последнее время он был одержим поисками Симо Ильвеса. По заверениям самого писателя, он определил, куда мог направиться бывший следователь. Более того, Ярослав, со слов близких, уверял, что мифический Красный Амай вернется, что демон сменил шкуру и теперь готовится к решающему броску.
К сожалению, результатам этого расследования уже не суждено увидеть свет. Вместе с тем, по имеющейся информации, Ярослав Доргун оставил послание тем, кто пожелает продолжить его дело.
Но найдутся ли храбрецы после случившегося?»
(продолжение на стр. 6)
73. Марьятта
Воздух августовских сумерек пах сладостью, в которой явственно ощущались первые нотки осеннего гниения. На острове никогда не было таких запахов. Там могло пахнуть переваренным картофелем, морской солью, тухлыми яйцами, но сладостью осени – никогда. Марьятту переполняло робкое ликование: когда ты уже знаешь, что займешься чем-то интересным, но кричать об этом еще нельзя.
Сейчас она как никогда была уверена в своем теле и том, что собиралась сделать. Она бы даже рискнула назвать себя модницей. Лаймовые кюлоты и пиджачок с закатанными рукавами. Белые кроссовки. Широкие темные очки прятали встревоженный взгляд, от которого никак не удавалось избавиться. Отросшие волосы обрели здоровый цвет темной карамели.
Но что важнее – под футболкой находились две аккуратные женские грудки. Да и внизу был полный порядок. Врачи, ох, эти замечательные врачи в белоснежных халатах хорошо позаботились о ней.
Изменения коснулись не только восстановления грудей, но и той ее части, которая в первую очередь характеризовала ее как женщину. Теперь Марьятта была способна принять мужское семя, что бы оно в себе ни несло: злобу или любовь. Ради этих и других изменений ей пришлось пробыть в клинике почти три месяца. Операций было так много, что от постоянного наркоза днями кружилась голова.
Вдобавок ей докучал тот писатель. Он сыпал и сыпал вопросами, и Марьятта уступила ему, рассказав о Детях Амая все, что знала. Но уступила с одним условием: что ее не упомянут в книге. Но всем и так было понятно, где порылась собака.
Так проходили ее дни в клинике. Вскоре к грудям добавилось еще кое-что – новые ступни. Хотя новыми они, конечно же, не были. Сейчас они походили на лодочки с белыми стежками швов сверху и снизу. Разумеется, пальцев это не прибавило, да и ходить было все еще чуточку больно. Но кого волновали такие мелочи?
Марьятта осторожными шагами направлялась вглубь парка. Ее не смущали фонари или редкие прохожие, наслаждавшиеся вечером. Для задуманного ей все равно понадобятся свет и публика, ведь так?
В мире материков все решали разнообразные правительства, и о том, как быть с ней, тоже задумались.
У нее был шанс отправиться в любую часть страны, чтобы там забыться и влиться в общество. Но Марьятта предпочла остаться в Карелии, только подальше от Белого моря, на берегу которого она родилась. Петрозаводск с радостью принял бывшего экотаона. Ее поселили рядом с центром социализации, и первое время Марьятта никак не могла поверить, что живет в собственной квартирке, в которой, кроме нее, никто и никогда не появится.
Она была счастлива. Но разве нельзя быть счастливее на капельку больше?
Приметив удобный склон в листьях, рядом с которым проходила тропинка, Марьятта начала раздеваться. Она постелила пиджачок и стянула футболку. Грудки на мгновение приковали ее восторженный взгляд. Но нет, это не для нее, и она опустилась на пиджачок, принялась расшнуровывать кроссовки.
В квартире осталась открытка с картинкой Сирен Амая и теми странными цифрами на обороте. Марьятта уже знала, что так обозначают координаты. Место, куда ее приглашали, находилось где-то в Иркутской области. Возможно, она туда наведается, чтобы увидеть пару знакомых лиц. Когда-нибудь, но не сейчас.
Наконец она полностью разделась, после чего улеглась на свою же одежду. Немного раздвинула ноги, показывая, что ничем не отличается от других женщин. Раскинула руки и ощутила, как из уголков глаз по щекам побежали слезы. На этот раз кто-нибудь обязательно спустится к ней в колодец.