– Ошибаетесь, – сказал я, когда исчезло видение.
– А вы знаете людей с такой фамилией?
– Да.
Эта фамилия была и моей фамилией.
35. «УГОЛОК ЛЮБИТЕЛЯ»
По дороге в гостиницу я увидел мастерскую Джека «Уголок любителя», где раньше работал Фрэнклин Хониккер. Я велел водителю остановиться и подождать меня.
Зайдя в лавку, я увидел самого Джека, хозяина всех этих крошечных паровозов, поездов, аэропланов, пароходов, фонарей, деревьев, танков, ракет, полисменов, пожарных, пап, мам, кошек, собачек, курочек, солдатиков, уток и коровок. Человек этот был мертвенно-бледен, человек этот был суров, неопрятен и очень кашлял.
– Какой он был, Фрэнклин Хониккер? – повторил он мой вопрос и закашлялся долгим-долгим кашлем. Он покачал головой, и видно было, что он обожает Фрэнка больше всех на свете. – На такой вопрос словами не ответишь. Лучше я вам покажу, что это был за мальчик. – Он снова закашлялся. – Поглядите, и сами поймете.
И он повел меня в подвел при лавке, где он жил. Там стояли двуспальная кровать, шкаф и электрическая плитка. Джек извинился за неубранную постель.
– От меня жена ушла вот уже с неделю. – Он закашлялся. – Все еще никак не приспособлюсь к такой жизни.
И тут он повернул выключатель, и ослепительный свет залил, дальний конец подвала.
Мы подошли туда и увидали, что лампа, как солнце, озаряла маленькую сказочную страну, построенную на фанере, на острове, прямоугольном, как многие города в Канзасе. И беспокойная душа, любая душа, которая попыталась бы узнать, что лежит за зелеными пределами этой страны, буквально упала бы за край света.
Все детали были так изумительно пропорциональны, так тонко выработаны и окрашены, что не надо было даже прищуриваться, чтобы поверить, что это жилье живых людей, все эти холмы, озера, реки, леса, города все, что так дорого каждому доброму гражданину своего края.
И повсюду тонким узором вилась лапша железнодорожных путей.
– Взгляните на двери домиков, – с благоговением сказал Джек.
– Чисто сделано. Точно.
– У них дверные ручки настоящие, и молоточком можно постучаться.
– Черт!
– Вы спрашивали, что за мальчик был Фрэнклин Хониккер. Это он выстроил. – Джек задохнулся от кашля.
– Все сам?
– Ну, я тоже помогал, но все делалось по его чертежам. Этот мальчишка – гений.
– Да, ничего не скажешь.
– Братишка у него был карлик, слыхали?
– Слыхал. Он снизу кое-что припаивал.
– Да, все как настоящее.
– Не так это легко, да и не за ночь все выстроили.
– Рим тоже не один день строился.
– У этого мальчика, в сущности, семьи и не было, понимаете?
– Да, мне так говорили.
– Тут был его настоящий дом. Он тут провел тыщу часов, если не больше. Иногда он и не заводил эти поезда, просто сидел и глядел, как мы с вами сейчас.
– Да, тут есть на что поглядеть. Прямо путешествие в Европу, столько тут всякого, если посмотреть поближе.
– Он такое видел, что нам с вами и не заметить. Вдруг сорвет какой-нибудь холмик – ну совсем как настоящий, для нас с вами. И правильно сделает. Устроит озеро на месте холмика, поставит мостик, и все станет раз в десять красивей, чем было.
– Такой талант не всякому дается.
– Правильно! – восторженно крикнул Джек. Но этот порыв ему дорого обошелся – он страшно закашлялся. Когда кашель прошел, слезы все еще лились у него из глаз. – Слушайте, – сказал он, ведь я говорил мальчику, пусть бы пошел в университет, выучился на инженера, смог бы работать на Американскую летную компанию или еще на какое-нибудь предприятие, покрупнее – вот где его придумки нашли бы настоящую поддержку.
– По-моему, вы тоже здорово поддерживали его.
– Добро бы так, хотелось бы, чтоб так оно и было, – вздохнул Джек – Но у меня средств не хватало. Я ему давал материалы, когда мог, но он почти все покупал сам на свои заработки, он работал там, наверху, у меня в лавке. Ни гроша на другое не тратил никогда не пил, не курил, с девушками не знался, по автомобилям с ума не сходил.
– Побольше бы таких в нашей стране.
Джек пожал плечами:
– Что ж поделаешь… Наверно, бандиты там, во Флориде, его прикончили. Боялись, что он проговорится.
– Да, я тоже так думаю.
Джек вдруг не выдержал и заплакал.
– Наверно, они и представления не имели, сукины дети, – всхлипнул он, – кого они убивают.
36. МЯУ
Во время своей поездки в Илиум и за Илиум – она заняла примерно две недели, включая рождество, – я разрешил неимущему поэту по имени Шерман Кребс бесплатно пожить в моей нью-йоркской квартире. Моя вторая жена бросила меня из-за того, что с таким пессимистом, как я, оптимистке жить невозможно.
Кребс был бородатый малый, белобрысый иисусик с глазами спаниеля. Я с ним близко знаком не был. Встретились мы на коктейле у знакомых, и ои представился как председатель Национального комитета поэтов и художников в защиту немедленной ядерной войны. Он попросил убежища, не обязательно бомбоубежища, и я случайно смог ему помочь.
Когда я вернулся в свою квартиру, все еще взволнованный странным предзнаменованием невостребованного мраморного ангела в Илиуме, я увидел, что в моей квартире эти нигилисты устроили форменный дебош. Кребс выехал, но перед уходом ои нагнал счет на триста долларов за междугородные переговоры, прожег в пяти местах мой диван, убил мою кошку, загубил мое любимое деревце и сорвал дверцу с аптечки.
На желтом линолеуме моей кухни он написал чем-то, что оказалось экскрементами, такой стишок:
Кухня что надо,
Но душа не рада
Без
Му-со-ро-про-вода.
И еще одно послание было начертано губной помадой прямо на обоях над моей кроватью. Оно гласило:
«Нет и нет, нет, нет, говорит цыпа-дрипа!»
А на шее убитой кошки висела табличка. На ней стояло. «Мяу!»
Кребса я с тех пор не встречал И все же я чувствую, что и он входит в мой карасс. А если так, то он служил ранг-рангом. А ранг-ранг, по учению Боконона, – это человек, который отваживает других людей от определенного образа мыслей тем, что примером своей собственной ранг-ранговой жизни доводит этот образ мыслей до абсурда.
Быть может, я уже отчасти был склонен считать, что в предзнаменовании мраморного ангела не стоит искать смысла, и склонен сделать вывод, что вообще все на свете – бессмыслица. Но когда я увидел, что наделал , у меня нигилист Кребс, особенно то, что он сделал с моей чудной кошкой, всякий нигилизм мне опротивел.
Какие-то силы не пожелали, чтобы я стал нигилистом. И миссия Кребса, знал он это или нет, была в том, чтобы разочаровать меня в этой философии. Молодец, мистер Кребс, молодец.
37. НАШ СОВРЕМЕННИК – ГЕНЕРАЛ-МАЙОР
И вдруг в один прекрасный день, в воскресенье, я узнал, где находился беглец от правосудия, создатель моделей. Великий Вседержитель и Вельзевул жуков в банке, – словом, узнал, где найти Фрэнклина Хониккера.
Он был жив!
Узнал я это из специального приложения к «Нью-Йорк санди таймс». Это была платная реклама некой банановой республики. На обложке вырисовывался профиль самой душераздирающе-прекрасной девушки на свете.
За профилем девушки бульдозеры срезали пальмы, расчищая широкий проспект. В конце проспекта высились стальные каркасы трех новых зданий.
«Республика Сан-Лоренцо процветает! – говорилось в тексте на обложке. – Здоровый, счастливый, прогрессивный, свободолюбивый красавец народ непреодолимо привлекает как американских дельцов, так и туристов».
Но читать весь проспект я не торопился. С меня было достаточно девушки на обложке – более чем достаточно, потому что я влюбился в нее с первого взгляда. Она была очень юная, очень серьезная и вся светилась пониманием и мудростью.
Кожа у нее была шоколадная. Волосы – золотой лен.
Звали ее, как говорилось на обложке, Мона Эймонс Монзано. Она была приемной дочерью диктатора острова Сан-Лоренцо.
Я открыл проспект, надеясь найти еще фотографии изумительной мадонны – полукровки.
Вместо них я нашел портрет диктатора острова, Мигеля «Папы»
Монзано, – гориллы лет под восемьдесят.
Рядом с портретом «Папы» красовалась фотография узкоплечего, остролицего, очень невзрослого юноши. На нем был ослепительно белый военный мундир с чем-то вроде аксельбантов, усыпанных драгоценными камнями Под близко поставленными глазами виднелись большие синие круги. Очевидно, он всю жизнь требовал, чтобы парикмахеры брили ему затылок и виски и не трогали макушку И он отрастил себе огромный жесткий кок, что-то вроде невероятно высокого волосяного куба с перманентом.
Подпись под этим малопривлекательным юнцом говорила, что это генерал-майор Фрэнклин Хониккер, министр науки и прогресса республики Сан-Лоренцо.
Ему было двадцать шесть лет.
38. АКУЛЬЯ СТОЛИЦА МИРА
Как я узнал из проспекта, приложенного к нью-йоркскому «Санди тайме», остров Сан Лоренцо имел пятьдесят миль в длину и двадцать – в ширину Население составляло четыреста пятьдесят тысяч душ, «беззаветно преданных идеалам Свободного мира».
Наивысшей точкой острова была вершина горы Маккэйб – одиннадцать тысяч футов над уровнем моря Столица острова – город Боливар – являлась «…сугубо современным городом, расположенным у гавани, могущей вместить весь флот Соединенных Штатов. Главный экспорт – сахар, кофе, бананы, индиго и кустарные изделия».
«А спортсмены-рыболовы признали Сан-Лоренцо первой в мире столицей по промыслу акул»
Я не мог понять, каким образом Фрэнклин Хониккер, не окончивший даже средней школы, получил такое шикарное место. Но мое недоумение отчасти рассеялось, когда я прочел очерк о Сан-Лоренцо, подписанный «Папой» Монзано.
«Папа» писал, что Фрэнк является архитектором, создавшим «генеральный план Сан-Лоренцо», включающий новые дороги, сельскую электрификацию, очистительные сооружения, отели, госпитали, клиники, железные дороги – словом, все строительство.