лементы монтажа, подлинность записи в СВР проверили. Запись подлинная, без монтажа, без изменений в записи. Ты с Говоровым изучишь запись и вычленишь показательные куски, особо выразительные, но не отражающие суть беседы в целом, тогда мы сможем отдавать их экспертам.
— Сепаратные? — переспросил Василий.
— По другому не назовешь. Иди изучай. Через два часа доложишь.
Стремительно влетев в кабинет, Вася хлопнул перед Говоровым папку:
— Леня, горим. Два часа на все про все. Ву компрене?
— Ты что французский изучил? Что это? — Леня поежился, глянув на гриф на папке. — Как будем читать, копию ведь делать нельзя?
— Вместе, — Егоров выхватил у товарища папку и переместился на диванчик в углу кабинета, похлопал по сиденью рядом. — Давай живее, по ходу все поймешь, некогда объяснять. Из нас с тобой сделали группу для работы с этим, — он постучал ногтем по папке. — Я — старший.
— Последнее мог и не уточнять, — чуть ревниво заметил Леня, усевшись рядом. — Мы как на завалинке, семечек не хватает.
— Зато нам потом на орехи достанется, если не уложимся и в срок не дадим хоть какие-то выводы о прочитанном.
Склонив головы, они читали минуты две, потом одновременно поглядели друг на друга. Леня поцокал языком, Вася потер мощный загривок и выругался. Дальше читали в молчании, даже словно бы и не дышали.
Через полтора часа Егоров заглянул в кабинет шефа.
— Нужна аудиозапись, — попросил он. — Стенограмма, конечно, хорошо, но живой звук…
Полковник достал из сейфа флешку с закрепленной на ней биркой с таким же уровнем секретности, как и на папке, и регистрационным номером. Но отдавать не торопился.
— Садись, рассказывай.
— Говорят трое. Первый из них Зам, то бишь заместитель. Я подозреваю, что это один из замов нашего Доктора. Второй, судя по репликам и уровню информированности, человек из Госдепа США. Третий, если вникнуть в его требования и под каким углом зрения он все преподносит, вероятнее всего, из Моссада. Оговорился о Голанских высотах, о том, что они ведут встречи с игиловцами, лечат их у себя в госпиталях. Однако там есть и четвертый.
Ермилов вскинул брови. Достал свой экземпляр стенограммы (у него он, само собой, имелся):
— Где? — он, привстав, протянул папку майору через свой объемный письменный стол.
Василий полистал и ткнул пальцем.
— Смотрите. Там слова дяди из Госдепа идут, и вдруг ему же приписанный текст, только, по нашему с Говоровым мнению, это говорит его помощник. Цэрэушник не иначе. Из контекста следует, что встреча эта, как минимум, вторая именно в этом составе. Они ссылаются на ту, предыдущую, которая была года три-четыре назад. По времени совпадает с событиями разоблачения турок с поставками игиловской нефти, со съемками колонн со спутника из космоса. Турки хотели защитить канал поставок нефти и сбили в 2015 году наш самолет, в 2016 году попытка мятежа в Турции.
— Да, слишком там много военных, руководитель Турции сидит как на пороховой бочке.
— Предполагаемый моссадовец упоминает еще одну встречу вскользь. Приблизительно 2010 или 2011 год. Он сказал: «Мы вам говорили еще лет десять назад, русских туда не пускать, не допустить даже гипотетической возможности такого развития событий. Теперь обсуждаем детали, потому что глобальное профукали».
— Значит, один неизвестный есть, — кивнул Горюнов. — Заместитель главы MIT, но все же который из них? У него два зама, очевидно, что это тот, который курирует оперативный блок, а не административный. Надо посоветоваться с «турками», нашими и эсвээровскими. Что у кого на него есть. Может, есть записи голоса с каких-нибудь наших совместных встреч. Держи флешку. Будут новости, докладывай.
Егоров и Говоров слушали запись разговора до одури, пока наконец Леонид вдруг не сказал:
— А на заднем фоне все-таки что-то есть. Как будто что-то произнесено или эхо вроде. Вот здесь, послушай.
Василий надел наушники и обратился в слух.
— Да, действительно вроде чего-то есть. Но не по-русски. Тьфу ты, я имел в виду не по-английски, — он засмеялся и потянулся, подняв руки вверх. — Ай, — тут же скривился, вспомнив о раненой лопатке. — Что за язык? Вроде не арабский и не турецкий.
— Французский, — торжественно поднял палец вверх Леонид. — Нам надо вычленить этот кусок из записи и дать его послушать тем, кто знает французский. Звони шефу, испрашивай разрешения.
…Оперативник из французского отдела сам походил на француза: черненький, смуглый, с выдающимся авторитетным носом и блестящими черными близко посаженными глазами, живыми и любопытными.
— Что за запись?
— Не твоего ума дело, — осадил его Леонид, который приятельствовал с этим парнем.
— Ну-ну. Заводи шарманку, — махнул рукой «француз».
Он послушал пару раз выделенный из контекста обрывок, включенный громко. Сказанное на переднем фоне приглушили, а то, что было едва слышно, подняли по громкости.
— Ну и что вы хотите?
— Перевод.
— Этот швейцарский официант говорит, что ему должны девяносто франков. Причем, скорее всего, это старик из деревни. Так обычно разговаривают необразованные сельские жители.
Он рассмеялся, увидев ошарашенные лица военных контрразведчиков.
— Вот так работать надо! — сказал «француз», собираясь уйти.
Но его схватили за руки, предложили чаю, даже посулили чего покрепче, благо рабочий день подходил к концу. На чай «француз» согласился и с лимоном, и с шоколадкой, припрятанной куркулистым Леонидом.
— Ну! Объясняй, — потребовал Егоров.
— Неблагодарное это дело — фокусы раскрывать. Теряется момент волшебства, магии…
— Он мастер спорта по стрельбе, — деликатно напомнил «французу» Леонид. — С чего ты решил, что это в Швейцарии?
— Более того, скорее всего, в Женеве, — уточнил «француз», покосившись на сжимавшего кулаки Василия. — Леня, ты сдерживай порывы товарища, а то он меня своей кувалдой сейчас по кумполу стукнет. Поговаривали, что его ранило в Сирии, а контузии не было?
— Сейчас у тебя будет, — пообещал Василий. — Говори уже.
— Во-первых, франки есть только в Швейцарии. Тут ничего мудреного для образованных людей, — набивал себе цену оперативник. — Кроме того, в женевском кантоне говорят по-французски. И именно там, в Романдии. — Увидев непонимающие взгляды, он пояснил, вздохнув: — Во Французской Швейцарии используют патуа — диалект. В основном в деревнях, старики. Богатые и средний класс разговаривают все же на классическом французском. Во Франции цифру девяносто произносят как quatre-vingt-dix, а в Романдии скажут nonante. Поскольку он говорит: «С вас девяносто франков» — это официант, судя по голосу, пожилой, судя по диалекту — из деревни. Работал небось старик всю жизнь официантом, едва-едва читать и писать научился.
— Допустим, — Егоров перестал сверлить нетерпеливым взглядом «француза». — Почему официант? Так мог сказать и продавец в магазине, и портье, таксист, да мало ли кто!
Леонид смотрел на него, загадочно улыбаясь. Егоров покосился на Леню и, дождавшись, когда уйдет «француз», прихвативший с собой остатки шоколадки «угостить своего соседа по кабинету», Василий не выдержал:
— Чего ты скалишься? Что не так?
— Представь, что наши исследуемые вели эти разговоры в такси, в магазине или стоя у ресепшена.
— Я нарочно так сказал, — покраснел Егоров, — чтобы «француза» с панталыку сбить.
— Тебе это удалось, — Леня прикрыл рот ладонью, чтобы скрыть очередную улыбочку.
— Хорошо, ресторан. А как они в ресторане могли такие беседы проводить? Мы бы слышали звяканье посуды и еще много голосов, да и как насчет безопасности?
— Дальние звуки диктофон мог отсечь, есть там возможность убирать посторонние шумы, а вот официант подошел близко и попал в зону записи, — не сдавался Леонид.
— Чушь! И что, в Швейцарии возможно на девяносто франков поесть вчетвером?
— Кофе выпить, — сделал еще одну робкую попытку Говоров.
— Официант может фигурировать в обслуживании номеров. Так ведь? Ты же ездил за границу?
— Пару раз, в детстве с родителями. А ты?
— Сначала бабок не было, а когда появились, нам уже выезжать запретили, — пожал плечами Василий. — Я вот только не пойму, как в СВР слушали эту запись. Они упустили что там не трое, а четверо…
— Пятеро, — уточнил Говоров торжествующе и протянул наушник: — Послушай, это еще кто? Другой голос.
Василий вслушался.
— В самом деле. Он что-то говорит про запись. Дай-ка стенограмму.
Василий нашел этот кусок. Стенограмма была на двух языках. Под английскими фразами шли строчки русского перевода.
— А, вот. Гляди, он говорит, что запись пригодится для истории, вроде как иронизирует. Его речь приняли за слова моссадовца. Он сказал только пару слов. Но это точно другой голос.
— Там он еще и в конце говорит: «Не волнуйтесь, я запись вам потом привезу». А что, если это тот человек, у которого эту запись взяли эсвээрщики? Значит, его персона установлена. Кто он?
Этот же вопрос Егоров задал через несколько минут Ермилову. Тот нехотя ответил:
— Считалось, что на встрече он не присутствовал, поэтому я не стал грузить тебя лишней информацией. Зерах Яглом — израильский эксперт по Ближнему Востоку, в большей степени по Ирану и Сирии, человек, оказывающий большое влияние своими выводами на правительство страны и спецслужбы, а, что вероятнее всего, пишущий и говорящий то, чем потом правительство и спецслужбы прикрываются, принимая резкие и грубые решения по Сирии и Ирану, по бомбежкам некоторых районов Сирии. Он обосновывает целесообразность и необходимость, скажем так, с научной точки зрения. Но теперь уже не будет. Яглом погиб в Турции в автомобильной катастрофе. В Стамбул приезжал, по сведениям СВР, для встречи с неким «замом».
— Чтобы передать ему флешку с этой записью, — подхватил Егоров. — А флешку свистнули, и Яглома кокнули.
— Что за выражения? — сдержал улыбку и никак не стал комментировать выводы подчиненного полковник. — Значит, их уже пятеро. Двое от Израиля, двое от Америки и один турок.