— Есть! — произнёс я, увидев на экране вспышку.
Быстро переключился на пушку и начал атаку по автомобилям. Расстояние уже совсем не 6 километров.
— Тарелка, я 201-й. Попали под обстрел. У меня левый двигатель повреждён. Атакуют нас с земли. Район Точки 2, — доложил в эфир Тобольский.
Надо быстрее отработать по машинам, пока они не подъехали ближе и не открыли огонь.
Палец лёг на гашетку, и я аккуратно пустил очередь из пушки. Вертолёт задрожал от сильной отдачи. Снаряды не оставили шансов одной из машин. Взрыв. Автомобиль вспыхнул ярким пламенем.
— 201-й, понял. Посадка в Хаме. Повторяю, в Хаме, — ответил Тобольскому оператору Як-44.
В этот момент я резко отвернул вправо, но тут очередной пуск ракеты.
— Отстрел! — услышал я голос Тобольского.
Ему самому уже пора уходить, а он всё кружится в районе боя.
Сбоку приближалась тёмная точка, отбрасывая дымный след. Первая серия ловушек, затем вторая. Ручку отклонил от себя, резко пикируя вниз.
— Ещё! — проговорил я про себя, с трудом вытягивая вертолёт.
Взрыв произошёл сверху, но вертолёт всё равно тряхнуло. Я бегло взглянул на приборы, оценивая состояния. Всё в норме.
— Выхожу на боевой. Цель вижу! — доложил я, отворачивая в сторону машин.
Очередной пуск НАРов и две машины уничтожены. Поле боя и бывшей посадочной площадки скрылось в пыли и тёмном дыму. Больше тут уничтожать было нечего.
— 1-й, следую в сторону Хамы. Готов пристроиться справа, — доложил я, догоняя по маршруту Тобольского.
— Давай, — ответил комэска.
Я приблизился к его вертолёту и занял место в строю. Воздушный поток от винтов Ка-50 Тобольского заставлял сильнее работать органами управления. Но главное — закрыть его единственный работающий двигатель.
— Как там у меня? — спросил Олег Игоревич.
— Уже не дымит, но течёт. Держим скорость по прибору 120?
— Да. Управление не пострадало, — ответил комэска.
Напряжение от боя начало снижаться. Я почувствовал, как шея уже не так напряжена. На секунду я слегка прогнулся, заставляя себя расслабиться, но сразу не получилось.
Полёт на базу Хама выдался спокойным. Однако это не стало утешением от провала первого боевого вылета на новом вертолёте. В голове начали выстраиваться гипотезы о произошедшем.
— 201-й, как обстановка? Борт управляется? — продолжался опрос в эфире.
Оператор с Як-44 передавал запросы от Мулина.
— Управляется. Пускай встречу готовят в Хама. Нужна команда техпомощи, пожарные и вооруженцы. Желательно наши.
— Понял вас. Уже вылетели в вашу сторону, — ответил ему оператор.
— Спасибо, — спокойно сказал Тобольский, но в его голосе чувствовалось напряжение.
Думаю, что после посадки он всё выскажет первому попавшемуся сирийцу. По мне так нас просто решили сегодня «слить».
Посадку на аэродроме выполнили спокойно. Стоянку нам предложили на перроне базы, но Тобольский запросил место в самой дальней части. Подальше от остальных самолётов и вертолётов, которых здесь было предостаточно.
— Отсюда должно было вылететь наше прикрытие. Все вертолёты зачехлены, — сказал в эфир Тобольский.
На стоянке и правда много Ми-8 и Ми-24, но их никто и не готовит к вылетам.
— 202-й, с прибытием. Выключение по готовности, — мило сказал мне в эфир местный руководитель полётами.
— Выключаюсь. Всех благ, — ответил я и сразу выключил радиостанцию.
Вертолёт Тобольского стоял от моего в сотне метров и уже был обесточен. Олег Игоревич открыл дверь кабины и спрыгнул на бетон.
В это время в нашу сторону двигались две машины с сирийскими военными номерами. Наверняка местное руководство отправило нас встретить.
Я быстро вылез и закрыл дверь кабины. Советских техников или солдат здесь не было, так что нужно самим будет охранять вертолёты.
— Как аппарат, Саня? — спросил у меня Тобольский, когда я подошёл к нему.
— Во! — показал я ему большой палец.
— А я вот свой даже распробовать не успел. Первая же очередь и попали в двигатель.
— И ведь пробили же. А я смотрю, огненная вспышка и вас нет.
— Всё как-то в один момент случилось. Я ж то же самое подумал, когда тебя не увидел. А потом голос в эфире услышал. Так что из передряги мы выбрались, но вертолёт один встаёт у нас «на прикол».
На посадку заходила пара Ми-8 в сопровождении двух Ми-28. Похоже, что это прибыли наши специалисты.
Но ещё раньше них прибыли хозяева базы. Сирийские машины остановились недалеко от нас. Оттуда вышли несколько человек в лётной и технической форме.
— Друзья! Как мы вам рады! — сказал на русском языке самый первый из них, двигаясь к нам.
Он был высокого роста, худой, и от него пахло весьма неплохими духами. На руках золотые часы. Один из передних зубов блестел на солнце золотым отливом. Ещё и солнцезащитные очки были у этого сирийца явно некитайские.
В этот момент он расставил руки, готовясь нас крепко обнять. Но мы с Тобольским синхронно сделали шаг назад.
— Вы кто и что вам нужно? — спросил у сирийца комэска.
— Я заместитель командира этой базы. Нас предупредили, что смелые русские пилоты к нам прилетели. Мы вас, друзья, уважаем. Как долетели?
Издевается что ли? Может слепой и не видит дырок в наших фюзеляжах. Да только по одному выражению лица Тобольского можно и нужно свалить и не приближаться к нам.
— Спасибо, но мы сами. Вы уже нас прикрыли сегодня.
Сириец снял очки и показал двум техникам на мой вертолёт.
— Возьмите под охрану. Не спускайте с него глаз, — приказал он на арабском.
— Не стоит, — ответил я на том же языке и положил руку на свой автомат.
Сирийцы остановились, не решаясь сделать дальше и одного шага. Заместитель командира базы улыбнулся и подошёл ещё ближе к Тобольскому.
— Мы вам хотим оказать услугу. Ваша армия нам помогает. С вами мы справляемся с врагом…
Тобольский не выдержал и решил ответить сирийцу.
— Вижу, как вы справляетесь. Мы в очередной раз попали под обстрел с земли. Причём в районе организованной вашими коллегами площадки.
Тут сириец совершил главную ошибку.
— Пустяки. Ничего серьёзного в этих краях нет, — ответил он, и Тобольский перестал терпеть.
Он резко схватил высоченного сирийца за воротник и потащил к вертолёту. Сирийцы тут же встрепенулись и потянулись за оружием.
— Стоять! Назад! — поднял я автомат, не давая им приблизиться.
В это время Олег Игоревич показывал заместителю командира базы «пустяки».
— Я чуть не сдох. Ваши вертолёты должны были прикрывать. Других баз рядом нет. Ни один ваш вертолёт не взлетел, — тряс его Тобольский, показывая на пробоины в фюзеляже.
— Мы… не… знали, друг, — пытался что-то сказать сирийский командир.
Тут подъехали ещё две машины.
— Прекратить! Тобольский, Клюковкин отставить! — выскочил из машины Мулин, у которого в этот момент с головы слетела фуражка.
Он быстро подошёл к нам, и я опустил автомат. Олег Игоревич убрал руки от сирийца и тот начал поправлять форму, с которой слетели планки наград.
— Вы что тут устроили, товарищ офицеры? — возмутился Мулин.
— Разбор полётов, товарищ полковник, — сказал Тобольский, расстёгивая жилет НАЗа.
— Предварительный разбор, — добавил я.
— Бардак вы устроили. Оружие уберите и не пугайте народ, — сказал Мулин и увёл в сторону сирийца.
У них состоялся короткий разговор, но полковник выглядел весьма сурово. Лицо сирийского командира выдавало в нём тревогу.
— Я этого так не оставлю, товарищ подполковник, — сказал Мулин и ушёл, оставив сирийца размышлять на месте.
Наши техники быстро занялись осмотром вертолётов. К ним в помощь подключились и сирийцы. Пока пару Ка-50 готовили к буксировке в один из ангаров, к нам подошёл Мулин.
Он дышал как взбешённый бык, а покрасневшее лицо вот-вот покроется тёмными пятнами.
— Не сдержались, Олег Игоревич? — зашипел полковник на моего комэска.
— А вы бы сдержались? Мне надоело, что нас в Сирии подставляют на каждом шагу.
Мулин закатил глаза, показывая, как ему всё надоело.
— Не перегибайте. Всё не то, чем кажется на первый взгляд. Случайности вы принимаете за какую-то систему, — повысил голос заместитель командира корпуса.
Я выдохнул и решил «открыть глаза» товарищу полковнику. А то он их слишком часто закатывает.
— Атака на генерала Чагаева, засада в ущелье в момент эвакуации, отмена десантной операции. А теперь ещё и атака на площадке подскока. Не много ли случайностей, Антон Юрьевич? — спросил я.
Мулин потёр затылок. Он неглупый человек и должен прекрасно понимать — мы слишком доверяем нашим садыкам.
— Повреждение Ка-50 нам встанет боком. Сроки восстановления сейчас можно оценить? — спросил полковник у одного из инженеров испытателей, прилетевших в Хама.
— Пока сложно сказать. Если только двигатель повреждён, то несколько дней.
Мулин кивнул и направился к машинам. Я снял автомат с плеча и начал расстёгивать жилет.
— Вообще, вертолёт хороший. Но очень устаёшь, — сказал Тобольский.
— Думаешь, из-за того, что один в экипаже?
— Ну это моё мнение. Будь Ка-50 с двойным экипажем было бы лучше.
— Значит, так и будет, — ответил я и, повернув голову, посмотрел вслед нашим вертолётам.
Ка-50 уже почти укатили в ангар, а у меня на уме появилась хорошая мысль. Теперь этот вертолёт может с гордостью носить звание боевой.
В этот момент к нам вернулся Мулин. На его лице было напряжение. Будто собирается с мыслями, а что сказать не знает.
— Вообще-то, спасибо, мужики. Технику спасли и сами живы. Молодцы, — сказал заместитель командира корпуса и подал каждому из нас руку.
Поблагодарив нас, Антон Юрьевич опять ушёл.
— Олег Игоревич, а жизнь-то налаживается, — улыбнулся я.
— Но ещё есть куда расти. Предлагаю его позвать на «обмывон» наград, — сказал Тобольский.
— Ага, только вот наград нам ещё дождаться надо.
Спустя неделю подбитый Ка-50 был уже в строю. Ситуация на фронте поменялась в лучшую сторону. Подстав от сирийцев стало меньше, а вот командование у них менялось чаще. Видимо, какую-то работу местный мухабарат всё же начал проводить.