Под утро она наконец решилась.
54
Луна лила на землю холодный свет, когда Авриль вышла из часовни.
Поросенок семенил впереди, втягивая пятачком ледяной предрассветный воздух. Лес стоял под коркой инея, и белые клубы пара вырывались из ноздрей.
Авриль пустила поросенка порезвиться. Дала порыться в обломках, сероватой земле, сухих листьях, съесть то, что он смог откопать. Время от времени поросенок поднимал на девушку рыльце. Тогда в маленьких черных, круглых, точно бусинки, глазах она прочла: он уже знает, что будет дальше.
Рука Авриль дрожала, когда она вынимала нож.
Она сжала челюсти и обернулась на часовню, где спал Малыш. Мальчик не слышал, как она отвязала поводок. Поросенок даже не хрюкнул, он покорно пошел за ней. Авриль подумала, что, возможно, таков удел всех животных, еще с начала веков. И они с рождения знают, что им уготовано.
В одной руке Авриль держала нож, в другой – поводок. Поросенок неподвижно стоял посреди поляны, сверкающий инеем в лунном свете, и пристально смотрел.
Он смотрел без опаски, без страха. Это был спокойный взгляд животного, для которого вся жизнь – только настоящее.
Девушка приставила нож к его горлу.
Поросенок не сопротивлялся и не пытался сбежать. Лишь взвизгнул тихо и тонко, словно жалуясь.
Авриль сделала глубокий вдох.
Теперь одно движение – и всё.
Только одно:
и нож войдет под кожу,
и нож пустит кровь,
и нож отнимет жизнь.
Поросенок смотрел на девушку, и в его взгляде Авриль увидела свое отражение.
Она увидела воспоминания, похожие на кошмары. Толпы беженцев, выброшенных на улицы. Истребление животных. Войну и хаос. Гнев и отчаяние. Кровь, пролитую Черными Звездами во имя Бога. Нож Дария в тот вечер, пять лет назад. Крохотное тело Малыша в кроватке. Такое легкое, когда она взяла его на руки. Казалось, поросенок тоже видел всё это. И Авриль видела в его глазах всю себя.
Авриль увидела нож, свою руку.
Дрожащую руку.
И бусинки инея на впалых щеках, и как они падают к ее ногам.
И снова дрожащую руку.
Которая медлит.
Теперь девушка знала, что поздно.
И поросенок будто тоже знал, что она уже не сможет.
Подходя к часовне, Авриль увидела, как в окне мелькнуло лицо.
53
Сириус,
ты звал меня, Сириус, и я услышал тебя.
Я спал, но все-таки услышал.
Я слышал тебя в голове.
Так странно, это был даже не голос.
Не слова. Не те сложные слова, какими говорит Авриль.
Нет. Это были картинки. Как в Книге Мадам Мо.
Только они двигались.
Такая Живая Книга, где вместо букв – запахи, цвета и звуки.
Как будто я был тобой, Сириус.
Словно читал твою голову как Книгу.
В книге твоей головы, Сириус, был холод и лед. В ней была Авриль, и в руке она держала нож.
Нож был у твоего горла.
Нож мог проткнуть.
И ты не двигался.
Но ты не боялся.
Ты думал только об одном: Гора.
Ты думал: Я хочу жить.
Я должен жить.
Я должен идти на Гору.
Так необычно слышать без звуков.
Но я тебя слышу, Сириус.
Я вижу то, что ты видишь.
Я чувствую то, что ты чувствуешь.
Я знаю, что ты знаешь.
И всё теперь так ясно.
Как будто ветер унес с неба тучи.
Как будто небо – моя голова.
И твой голос без слов – это ветер.
Сириус,
в книге твоей головы я видел твою жизнь.
Я видел то, чего раньше не понимал, потому что слова – это так сложно.
Но теперь понял.
Нужно только смотреть, слышать и чувствовать, и тогда всё поймешь.
В книге твоей головы я видел страшные вещи.
Я видел, где ты родился. Серое. Всё серое, холодное и твердое.
Я видел клетки, решетки.
Я пил теплое молоко из сосков твоей мамы.
Я чуял жуткий запах толпящихся тел.
Я видел людей: они вошли в железный дом, все в масках и с оружием в руках.
Я чуял запах страха.
Я слышал шум и крики.
Я чуял запах смерти.
Я видел удивление в их глазах, когда тебя нашли.
И видел, как удивился ты, когда они сняли маски.
Люди. Такие же, как ты. Толстощекие, с щетиной. Почти братья.
Я видел, как люди хотели оторвать тебя от горячих сосков мамы.
Я чувствовал, как их кожа касается твоей.
И твоя мама, она захрюкала в железной клетке.
Тогда они убили ее, как убивали других.
Как будто ее жизнь не в счет.
Ты кричал. Ты выл. Ты плакал.
И ты понял,
что нужно бежать, чтобы жить.
Ты вонзил свои восемь зубов человеку в шею.
Ты чувствовал во рту его кровь.
Ты бежал между мертвыми.
Ты бежал без оглядки.
В животе у тебя сидел страх, солнце жгло глаза, голова кружилась от ветра.
Вокруг тебя впервые был такой огромный мир. Впервые.
Ты бежал, и я бежал с тобой. Испуганный, но свободный.
Ты жил там, в лесу. Ты ел коренья, кору и пил воду из родников. По ночам ты дрожал от звуков, которых не знал.
А утром солнце ласкало твою шкурку.
Но однажды ты что-то почувствовал.
Зов
в самой глубине живота.
Это был не голос, не звук, не запах.
Это был барабан. Барабан в животе,
который повторял: На Гору.
И ты пошел, забыв страх, жажду, голод.
Зов заполнил всё твое нутро:
На Гору.
На Гору!
И я тоже его чувствую.
В своем животе, Сириус.
На Гору.
52
Несколько часов спустя часовня закачалась от легкого землетрясения. Авриль выскочила из сна в раннее утро: веки слипались, сердце колотилось. Было светло. Малыш с поросенком сидели перед ней в обнимку. Конец поводка больше не был привязан к распятию, мальчик держал его в руках.
Он пристально поглядел на сестру, не говоря ни слова.
– Что такое, Малыш? – спросила она взволнованно. – Это землетрясение было, да? Ты слышал кого-нибудь? Здесь кто-то есть?
Малыш помотал головой. Авриль протянула руки, чтобы обнять брата, как они делали каждое утро, когда просыпались. Чуть-чуть нежности, чтобы выдержать новый день. Но Малыш не подался к сестре. Он гладил уши поросенка. Авриль понимала, что мальчика что-то тревожит. Наверное, он увидел в окне то, что пыталась сделать Авриль. Когда девушка вернулась в церковь, ей показалось, что брат мирно спит. Она привязала поводок к распятию, и животное свернулось рядом с Малышом. Засыпая, Авриль заметила, что ее рука всё еще дрожит.
– Скажи, Малыш, что такое?
В конце концов мальчик улыбнулся и протянул сестре белесый корешок.
– Где ты его нашел?
– Это Сириус нашел. Он знает толк в корешках.
Малыш радостно отгрыз кусочек и протянул остальное Авриль.
Девушка подошла ближе. Она посмотрела на клубень с подозрением.
– Ты уже ел его, Малыш?
– Да, он хороший. Нужно есть, а то станем мертвые. Из-за речки.
Авриль откусила немного. Вкус был мерзкий, но она проглотила через силу.
– Корешок поможет. Сириус разбирается!
– Не называй его Сириус, Малыш.
Мальчик нахмурился, как хмурятся, говоря с упрямым ребенком, отрицающим очевидное.
– Это Сириус.
– Это не Сириус. Это не тот пес, что был у нас с папой и мамой, честное слово. И вообще это даже не пес. Это поросенок, Малыш. Поросенок.
Малыш отвернулся, обвив руками поросенка, который тоже жевал какой-то корешок.
– Ну ладно, – сказала Авриль, – ладно, Малыш, рассказывай. Я перебивать не буду, обещаю.
Мальчик осторожно поднял голову. Авриль улыбнулась, чтобы его ободрить.
– Это Сириус, – начал он и сделал паузу, ожидая, не прервет ли его снова сестра, но она молчала. – Это Сириус, и я хочу кое-что знать.
– Да?
Мальчик подыскивал слова. Он то открывал, то закрывал рот, словно хотел поймать летавшие перед носом фразы. Малыш не заговаривал с тех самых пор, как заявил, что Бог злой. Казалось, что от долгого молчания брат начал забывать язык. Будто, когда словами часто не пользуешься, они могут совсем исчезнуть из памяти.
Наконец Малыш приготовился и, набрав побольше воздуха, начал:
– Сириус пришел за нами. Он пришел, чтобы идти на Гору. Это знак. Нужно идти за ним. Не надо волноваться, Сириус знает дорогу. Если с картой что-то будет, не знаю, пойдет дождь и ее не прочитать, или она потеряется, или сгорит, а новой не найти, – в общем, нужно идти только за Сириусом. Он пойдет впереди, осторожно, и мы пойдем за его белой звездой. Так будем знать, куда идти, и не потеряемся. Я хочу сказать, надо делать так, как говорит Сириус. Время пришло. Но я не знаю, Авриль, хочешь ли ты на самом деле идти на Гору. Ты доверяешь Сириусу?
Авриль покачала головой и серьезно задумалась.
Про Гору она ничего не знала. На обороте фото было написано только название деревни – Босолей. Всю эту историю Авриль выдумала, чтобы успокоить Малыша. Гор даже не было на карте. Девушка представляла, что они где-то на востоке. Отправляться в путь по таким ориентирам было слишком опасно. Да и шале с фотографии вряд ли уцелело. К тому же поросенок добавлял кучу проблем. Авриль знала, животных обвиняли в том, что они стали переносчиками вируса. Целые стада забивали, надеясь его остановить. И даже если предположить, что это забыто, на поросенка всё равно будет покушаться каждый встречный. Авриль с трудом вспоминала вкус бифштекса или отбивной, но в недрах памяти прочно сидело, что блюда были чем-то бесподобно вкусным. Понятно, что об этом помнит не одна она. Авриль не сомневалась, у многих потекут слюнки при виде нескольких килограммов свежего мяса. И если она отказалась от мысли убить животное, то другие и раздумывать не станут.称