При экстренном торможении водители в дополнение к стоп-сигналу машут из окна рукой вверх-вниз, привлекая внимание следующего за ним водителя, потому что они не смотрят на сигналы, в том числе и на поворотные, впереди идущего автомобиля. А если ты не можешь выехать с парковки из-за того, что кто-то загородил выезд, то вокруг тебя моментально соберется толпа «помощников», которые будут советовать и помогать пробраться в узкой щелочке между поставленными машинами.
В первое время по приезде в страну меня страшно раздражала необязательность сирийцев. Государственные служащие еще как-то придерживаются порядка и принимают посетителей в назначенное время, а к обычаям частного сектора, то есть к простым сирийцам, пришлось долго привыкать. Если тебе назначили встречу в полдень, это совсем не означает, что пригласивший тебя человек придет вовремя, он может опоздать и на полчаса и на час, и это у сирийцев не является чем-то из ряда вон выходящим.
Кроме непунктуальности и необязательности первое время меня просто выводило из себя их обещание сделать все завтра. Слово «букра», что в переводе и означает «завтра», присутствует при всех переговорах, да и просто в разговорах. Услышав от лица, с которым я вел переговоры, что какой-то вопрос будет решен завтра, я на следующий день звонил ему и опять слышал это «букра», и при этом часто добавлялось еще одно слово – «иншалла». Только через некоторое время пребывания в Сирии я понял, что слово «иншалла» означает «если Бог захочет» или, как у нас говорят, «как Бог даст», и эта фраза как бы перекладывает всю ответственность с человека на самую высшую инстанцию.
Еще одно «волшебное» слово употребляется арабами в случае, если что-то сделано не так, – это слово «малеш». Ты ударился, тебе больно, и добродетельный прохожий поможет тебе, а потом скажет «малеш». Потерял деньги – «малеш», опоздал на автобус – «малеш», не выиграл тендер – «малеш». А смысл этого распространенного слова очень прост – не обращай внимания, не горюй, и все наладится.
Когда я работал в Кувейте с нашими специалистами-строителями, то там по работе тоже часто встречался с этими философскими словами и свел их в одну группу, которую назвал IВМ.
Когда на переговорах партнеры не хотели решать какие-то вопросы и начинали говорить «букра» или «малеш», я в шутку им говорил: «Ай-Би-Эм». Сначала они не могли понять, при чем тут название всемирно известной фирмы, а узнав, долго смеялись. IBM – это Интернэшенал Бизнес Машин и «Иншала», «Букра», «Малеш». Партнерам понравилась эта шутка, и, когда я приехал к ним на следующий год, они на переговорах вместо «букра» или «малеш» произносили Ай-Би-Эм и сами же громко смеялись.
За долгие годы работы в Сирии я привык не принимать близко к сердцу эти мелочи, которые создают мнение о характере сирийцев, их стремлении безоглядно полагаться на милость судьбы. Если ты относишься к ним с открытой душой и доброжелательностью, то и они будут к тебе относиться так же.
Если у тебя при покупке товара в лавке не хватило денег, продавец скажет, что можно вернуть их, когда будет удобно. Перед отъездом в отпуск мы с женой и сыном зашли в фотомастерскую сделать фотографии, расплатились и ушли. Когда через два месяца опять пришли в эту мастерскую, хозяин вынул конверт, сказал, что в прошлый раз мы дали ему лишние деньги, и вернул сдачу.
Они всегда готовы прийти на помощь и никогда не попросят за это заплатить. Однажды я с сыном и двумя учеными ехал из Алеппо, и за сто километров до Дамаска в машине лопнула рулевая тяга. Время было позднее – около двенадцати часов ночи, – нигде ни огонька, а мобильных телефонов тогда в Сирии не было, и мы не могли сообщить в посольство об аварии.
Вдруг мы услышали какие-то голоса и увидели мелькание фонариков, и через несколько минут к нам подошла группа мальчишек. Они поинтересовались, что случилось, посветили фонариком под днище машины, даже залезли туда и сделали заключение: надо ехать к Абу Сакру. На мой вопрос, кто это такой, мальчишки ответили, что это механик и за ним надо сходить, так как машина ехать не может.
С этими словами они исчезли, а мы, не надеясь на помощь, устроились в машине и задремали. Через полчаса послышалось веселое тарахтенье мотора, и перед нами остановился наш старый советский трактор «Беларусь» с открытой кабиной и облепленный со всех сторон детворой. За рулем сидел тот самый Абу Сакр – мужчина с роскошными усами и в широкополой шляпе. Потом выяснилось, что мальчишки играли около шоссе, заметили остановившуюся машину и, коль скоро она долго не трогалась с места, решили проверить, в чем тут дело.
До деревни было около двух километров, они сбегали туда, подняли, несмотря на поздний час, механика и вместе с ним вернулись к потерпевшей аварию машине, на что мы, по правде говоря, мало надеялись. Механик залез под днище машины, что-то там осмотрел и сказал, что здесь нужна сварка, подцепил машину к трактору и двинул в сторону деревни. Мальчишки, как мухи, опять облепили трактор, и было непонятно, как они только держатся на нем.
Въехав в деревню, трактор остановился около дома, в котором светились все окна, высадил гостей, завел нас в дом и усадил в гостиной. Через минуту туда вошла пожилая женщина, поздоровалась со всеми и предложила кофе. Механик сказал, что он поедет в мастерскую чинить машину, а гости пусть отдохнут здесь. После кофе хозяйка принесла на тарелочках орешки, виноград и домашнее печенье, поставила на стол чайник и чашки и куда-то вышла. Минут через пять она вернулась и сказала, что ходила к соседям, у которых был телефон, и договорилась, чтобы ее гости смогли позвонить в Дамаск и сообщить родным о своей задержке.
Моя жена действительно уже стала беспокоиться за нашу задержку и хотела звонить в посольство. Ремонт машины длился около двух часов, и все это время гостей угощали то чаем, то кофе. Наконец, около трех часов ночи, вернулся хозяин, сообщил, что машина отремонтирована и гости могут спокойно ехать дальше.
От предложенных денег он отказался, объяснив, что потерпевшим беду путникам надо всегда помогать и денег за это брать не полагается. Тем не менее мне удалось засунуть под скатерть несколько купюр в местной валюте, а на выходе дать еще немного денег старшему из мальчишек на конфеты, чему ребятня была весьма рада.
При всем своем дружелюбии сирийцы зачастую безалаберны и необязательны при выполнении своих обязанностей. И если ты укажешь ему на то, что он плохо выполнил какую-то работу, он опять может беспечно сказать «малеш», что в данном случае означает «и так сойдет».
У ворот посольства я часто видел солдата-охранника, сидящего рядом с будкой охраны на асфальте и камнем выправляющего прицел автомата: постучит камнем по прицелу, приложит автомат к плечу, прицелится и опять давай стучать.
По делам я часто бывал в Министерстве обороны Сирии. Уже за сто метров от главных ворот, ведущих на территорию министерства, на узкой дорожке, отделенной от основной трассы бетонными плитами, через каждые пять метров стояли вооруженные солдаты.
У ворот и в будке постоянно находилось около десятка охранников. Солдаты спокойно пропускали по этой узкой дороге мою машину, действуя по принципу: если так смело едет, значит, ему можно. У ворот из будки выскакивал старший охраны и, увидев меня, не проверяя документов, приветствовал: «Сабах аль хейр, доктор Аркадий» (доброе утро), отдавал солдатам команду поднять хлипкий шлагбаум, и я, в принципе посторонний человек, свободно въезжал на территорию Министерства обороны и без всякого сопровождения проходил к министру. В вестибюле и у лифта тоже стояла охрана, но солдаты только кивали мне головой и открывали передо мной лифт.
Когда я сказал об этой халатности министру, то он, засмеявшись, ответил: «Тебя ведь все знают!»
Примерно так же случилось и с боевиками: они на трех машинах смело проехали по узкой дорожке, и не успел старший выскочить из своей будки, как они рванули вперед, сломали хлипкий шлагбаум, и две машины устремились к подъезду, где располагался Генеральный штаб, а одна – к подъезду министра обороны. Пришедшая в себя охрана открыла, как всегда бывает в таких случаях, беспорядочную стрельбу, услышав которую из подъездов стали выбегать ничего не понимающие внутренние охранники, которые тут же попадали под пули боевиков.
Боевики направили свои заполненные взрывчаткой машины в сторону этих двух подъездов, а сами из них выскочили, но уйти не удалось никому, так как оправившаяся от такого нахальства охрана уже кинулась на боевиков и уничтожила их. Зданию министерства был нанесен значительный ущерб, но никто из руководства не пострадал. А западные средства массовой информации потом еще долго смаковали это нападение и говорили, что боевики разгромили сирийское Министерство обороны.
Сирийский народ всегда дружелюбно относился к Советскому Союзу и очень переживал, когда тот распался. Особенно были расстроены те, кто окончил советские вузы: они считали СССР своей второй родиной. В Сирии насчитывалось около пяти тысяч русских женщин, которые в свое время вышли замуж за сирийских студентов.
Поначалу им было очень тяжело – уехали от родителей, попали в незнакомую обстановку и к чужим людям, но главная трудность была в языке. Почему-то все жены моих сирийских друзей, как правило, были не из Москвы, а из других городов, и именно они-то и выходили замуж за учившихся вместе с ними арабов (не только сирийцев). Но все девушки были упертые, довольно быстро выучили арабский язык, установили хорошие отношения с родителями своих мужей и чувствовали себя превосходно.
Они организовали клубы русских женщин и раз в неделю по очереди собирались у кого-нибудь дома, пили чай и кофе, рассказывали о детях и вспоминали свою проведенную в далеких городках молодость. Они часто с мужьями и детьми ездили к своим российским родителям с многочисленными подарками, и те гордились, что их дети так хорошо устроились.
Эти девушки и в самом деле не жалели, что вышли замуж за арабов и уехали из своих городков. Многие из них устроились на работу, а остальные занимались воспитанием детей. Надо сказать, что дети в этих смешанных браках получались удивительные: красивые, умненькие, хорошо воспитанные (как все арабские дети) и очень вежливые. Как правило, все они с детства учили сразу три языка, русский, арабский и английский, и по окончании школы уже свободно на них говорили.