- Ну-ну, что тут у нас опять стряслось? - проговорила она, подходя к кровати. - Вы же только что в гостиной были в таком хорошем настроении!
Лисбет позволила погладить себя по волосам, по щеке. Уголком фартука Бонни смахнула ее слезы.
- Прости меня, - пробормотала девушка. - Мне не хватает свежего воздуха, мне так хочется сходить на каток в Сентрал-парке или выехать в экипаже без кучера и кататься до самой ночи!
- Бог мой! Одной? Это было бы неприлично. Завтра, когда явится ваша кузина Перл, с вами на прогулку поедет мистер Вулворт.
- Я могла бы выйти погулять и сегодня, Бонни. Родители к обеду не вернутся, значит, ничего не узнают. Мне постоянно говорят, что город полон опасностей, а Сентрал-парк - вообще разбойничий притон, хотя Перл ходит туда кататься на коньках с друзьями. Я же никогда не была на улице без ма или па, - пожаловалась она. - Под предлогом, что у меня хрупкое здоровье, училась я всегда дома и так и не попала в лицей.
- А вы ведь никогда на это не жаловались до сегодняшнего дня. Что за муха вас укусила, моя маленькая госпожа?
В поведении хозяев было кое-что такое, чего Бонни не понимала, - в первые годы после того, как появление в доме сироты нарушило привычный, размеренный ход событий. Девочку держали в четырех стенах и укладывали в кровать при малейшем насморке и даже если она просто выглядела усталой.
Сначала Лисбет на дому обучали английскому, затем приглашали квалифицированных преподавателей истории, естественных наук, математики и литературы. Лисбет играла на фортепьяно, талантливо декламировала, но это не мешало Бонни часто мысленно сравнивать ее с оранжерейным цветком редкой красоты, лишенным при этом свободы и открытого пространства.
- Можете мне довериться, мисс, я вас не предам, - сказала она. - Снова снилось что-то страшное?
- Кошмары снятся не так часто, как раньше, Бонни, зато один - он все время возвращается. Я вижу океан. Вода зеленая или серая, волны - огромные, и мне очень-очень страшно. Я крохотная и точно знаю, что вот-вот упаду в воду и утону.
Бонни вздрогнула, когда поняла, что не так: эту тираду Лисбет произнесла по-французски.
- О, мадемуазель, мы же договорились, что не будем больше этого делать, - прошлым летом, когда мадам Мейбл чуть было нас не поймала.
- Сейчас бояться нечего, мы в доме одни. И это вообще-то твоя вина: ты продолжала разговаривать со мной на своем родном языке, языке своей матери, потому что мне это очень нравилось.
- Но если мсье раскроет наш секрет, он меня уволит.
- Я сделаю так, что не уволит, Бонни, милая! Не хочу, чтобы ты уходила.
- Вы очень милая девушка, и, когда выйдете замуж, я буду служить у вас.
Они заговорщицки подмигнули друг другу. Лисбет, у которой полегчало на душе, вскочила с кровати. Одним движением она стянула с себя новое платье - так, что ткань затрещала под пальцами. Гувернантка с удивлением наблюдала за тем, как она надевает юбку-брюки, ботинки и две шерстяные кофты.
- Бонни, иди за пальто и туфлями! Мы отправляемся на прогулку - ненадолго, благо время есть. Это будет мой настоящий рождественский подарок!
Прекрасные голубые глаза Лисбет сияли в радостном предвкушении. Гармоничное лицо девушки с идеальным овалом освещала лукавая улыбка.
- Только недалеко и ненадолго! И ни слова мадам!
- Ну конечно! - ликовала девушка. - Скорее, скорее идем!
Мейбл и Эдвард Вулворт даже не догадывались об этих эскападах, как и о разговорах по-французски. Супруги были бы весьма этим недовольны, и, как и думала Бонни, ее тут же рассчитали бы. Но до сих пор все как-то обходилось…
Замок Гервиль, в тот же день, в три пополудни
Гуго Ларош за прошедшие десять лет поседел и набрал вес. Причину этого он усматривал в своем горе и глухой ярости, снедавших его до сих пор, причем дурное настроение он часто срывал на жене и работниках. Адела, впрочем, давно пропускала его стенания мимо ушей. Она была моложе и добрее супруга, поэтому посвятила себя благотворительности - чтобы загладить вину перед Катрин.
- Мою вину и твою, Гуго, - в который раз сказала она за обедом, сидя тет-а-тет с супругом в просторной тихой столовой. - Я это осознала благодаря нашему кюре. Это мы виноваты, что дочка и Гийом уехали. Это случилось из-за нашего презрения, нашей несговорчивости!
Ларош поморщился, возвел очи к небу. Адела продолжала причитать:
- То невероятное предложение, что ты сделал зятю, когда они в последний раз у нас ужинали, - ты с ним опоздал. Нужно было подумать об этом сразу после их свадьбы.
Только Богу известно, сколько раз Гуго Ларош выслушивал этот рефрен за последние десять лет! И неизменно отвечал:
- Прекрати себя изводить этими «если» и угрызениями совести. Гийом мечтал о приключениях, как он покорит Новый Свет, и заплатил за это ужасную цену. Быть убитым в переулке через несколько дней после смерти жены!
- Может, наша дочь позвала его с небес? - воскликнула Адела. - Они так любили друг друга, и жестокая судьба снова их соединила.
- Чушь! - зло прикрикнул на нее супруг.
Как бы то ни было, в эту зиму 1896 года страсти поулеглись под столетней крышей старого замка. Ларош приобрел новые земли, а доходы, получаемые от виноградников и продажи виноградной водки, возросли, к его полному удовлетворению. Каждый день он выезжал на сером крепком жеребце по кличке Галант, которого сам объездил.
- Съезжу в Руйяк, - объявил он и сегодня, глядя на стол с остатками обильного обеда. - Жюстена я предупредил еще утром, когда заходил в буфетную, и он уже должен был оседлать Галанта.
Этот парень - действительно отличный конюх. Не знаю, как и благодарить Мадлен, которая мне его порекомендовала.
- Молчаливый юноша, явившийся бог знает откуда, - в тон ему произнесла Адела. - И ты, мой бедный друг, без опасений принимаешь его под свое крыло!
- Жюстен любит лошадей, умеет управлять ими и ухаживать за ними - в отличие от этого болвана Венсана.
- Гуго! О мертвых плохо не говорят. Тем более что жандармы так и не разобрались в обстоятельствах смерти.
- Человек не становится лучше оттого, что лежит в шести футах под землей, дражайшая моя супруга, - иронично отозвался хозяин замка. - Венсан был негодяй и, несомненно, получил по заслугам.
Адела пожала плечами, она устала бороться с душевной холодностью супруга. Однако он что-то зачастил в Руйяк, главный город кантона, и она уже начала подозревать его в неверности.
- Гуго, уж не попал ли ты под чары какой-нибудь юной, прекрасной и… небескорыстной девы? - Свой вопрос она сопроводила высокомерным взглядом. - Не хочу стать посмешищем всего нашего края. Будь со мной честен. Ты там бываешь несколько раз в неделю.
Ларош чуть не выронил чашку, которую как раз поднес к губам. Смех его прозвучал натянуто, горько. Жена уставилась на него, злясь на себя: она осознавала, что эти слова продиктованы скорее ревностью, нежели любовью.
- Лезут же в голову всякие глупости! - бросил он. - Бог свидетель, я был куда более верным мужем, чем многие. Конечно, случалось, и я выкидывал коленца, но это было давно. Сейчас демоны страсти меня больше не тревожат. Верь мне, Адела. Смерть Катрин ранила меня глубоко, и я до сих пор не могу успокоиться, пойми, не могу!
Движением ресниц жена с ним согласилась. Это была и ее мука, все эти долгие десять лет.
- По какому же делу ты едешь в Руйяк, Гуго?
- По делу, которое я скрывал от тебя, чтобы не растравлять сердечную рану и не давать ложных надежд.
Что ж, Адела, пора тебе узнать правду. Я не прекращал своих поисков!
- Каких поисков? - изумилась она.
Ларош вдруг сгорбился, и выражение искреннего горя подчеркнуло суровость черт его лица.
- Еще будучи в Нью-Йорке, я нанял детектива и поручил ему разыскать Элизабет.
- Детектива? Как знаменитый Видок[28]?
- Именно! Я просто не мог смириться с исчезновением нашей внучки. Человек, с которым я договорился, обещал быстрый результат. Однако через два года он сдался. Он - да, а я не смог, поэтому нанял другого сыщика, при посредстве друга-парижанина, который дважды в год бывает в Америке. Элизабет могла остаться в живых, Адела! И если это правда, я привезу ее домой, к нам.
- Боже, если б только я знала! - Адела задыхалась от волнения. - Гуго, прости меня за глупые обвинения.
Шаги в коридоре заставили обоих умолкнуть. На пороге появился Жюстен в коричневом бархатном костюме, твидовой каскетке на белокурых волосах, в сапогах для верховой езды. Молодой конюх вежливо поклонился.
- Простите, что беспокою, мсье, - низким приятным голосом сказал он, - но Галанту не стоится на месте. Если вы еще не готовы, я могу покататься с четверть часа по парку, заодно лошадь разогреется.
- Поезжай, мой мальчик, поезжай! Пока ты не стал у меня служить, я пренебрегал разогревом коней, а ведь это отлично подготавливает мышцы животного к нагрузке.
Гуго Ларош улыбнулся, что случалось с ним нечасто. Жюстен, с радостными искорками в черных глазах, снова отвесил поклон и поспешил обратно в конюшню.
Мадлен, стоя у окна буфетной, проводила его взглядом. Избавившись наконец от надоедливого Венсана и получив статус домоправительницы, она, как и прежде, плела свою паутину…
Монтиньяк на реке Шаранта, в тот же день, в четыре пополудни
Дождавшись, когда Гуго уедет, Адела Ларош приказала подать к порогу тильбюри[29].
В него обычно запрягали послушную кобылку, и она правила им сама. Закутавшись в тяжелую лисью накидку, в токе[30] с вуалеткой, скрывавшей лицо, она, пользуясь отсутствием мужа, отправилась в Монтиньяк.
Было очень холодно, мелкий дождик застилал пеленой пейзажи, уже раскрашенные в зимние цвета - с доминирующим серым оттенком камней, коричневым - голых деревьев и темно-серебристым - реки, вдоль которой тянулась дорога.