«Ну и пусть Гуго меня снова корит, что я уехала без предупреждения, - думала она. - Если бы я его слушала, бедный Антуан так и не узнал бы, при каких обстоятельствах умер его сын».
Она остановила коляску на просторном дворе мельницы. Лопастные колеса с рокотом перемешивали воду притока Шаранты со стремительным течением. Тотчас же на пороге одного из амбаров появился мужчина. Это был Жан Дюкен, брат Гийома. Он подбежал к коляске, чтобы помочь гостье сойти на землю.
- Я позабочусь о вашей лошади, мадам Адела, - с любезной улыбкой сказал он. - Отец отдыхает у очага, он вам обрадуется!
- Спасибо большое, Жан. Я надолго не задержусь, ночь в эту пору наступает рано.
- Если понадобится, я зажгу фонари на вашем экипаже.
Адела направилась к дому, обходя рассеянные по земле лужи. Уже зная о смерти Катрин, она много недель выжидала, прежде чем решиться поехать на мельницу Дюкенов, к отцу Гийома, но однажды утром втайне от всех отправилась туда.
Совершенно измотанная сожалениями и угрызениями совести, она захотела узнать ближе вторую семью своей умершей дочки и получить возможность побывать в доме в маленьком городке Монтиньяк, где жила Катрин.
Старый мельник встретил ее сердечно, с огромным сочувствием.
- Мы оба потеряли детей, мадам, - сказал он, пожимая ей руку и не задумываясь даже, насколько это приемлемо в данной ситуации. - Двойной траур - что может быть хуже? Но мы должны смириться, принять это как божественную волю и бережно хранить воспоминания о наших молодых и прекрасных сыне и дочери, которых мы так любили!
Братья погибшего зятя, младший Жан и старший Пьер, были так же любезны и великодушны. Адела, истосковавшаяся по доброте, уставшая выслушивать мстительные речи мужа, открыла для себя новую вселенную, сотканную из нежности и веры.
Таясь от Гуго, она завела доставляющую ей радость привычку ездить в Монтиньяк. И по мере этих посещений, все более частых, перед ней открывалась истинная сущность Катрин.
- Ваша дочь была красавица, - рассказывал Антуан, - но что еще важнее - у нее была прекрасная душа. Всегда открытая, всегда улыбается… Приглашала нас каждое воскресенье на обед, накрывала чудесный стол - вот такие простые были у нее радости.
- Кати часто приходила, чтобы помочь, когда мне нужно было перемолоть много зерна, - подхватывал Пьер, старший сын и супруг Ивонны, женщины мягкосердечной и очень сдержанной.
- Однажды я упал с вишни - полез набрать для нее самых спелых ягод. Катрин меня выхаживала, но до этого притащила в дом на своей спине! Она была славная, с сильным характером и редкой доброты.
Скорбь Аделы от этих рассказов оживала, но они же и становились тем чудотворным бальзамом, который лечит любые душевные раны.
«Я понимаю теперь, почему Катрин была счастлива с Дюкенами, - часто думала она на обратном пути. - Эти люди - сама сердечность и мудрость. Господи, прости! Какой же глупой и тщеславной я была!»
Когда владетельный супруг узнал, с подачи Мадлен, что она регулярно наведывается в Монтиньяк, он бушевал, кричал, обвинял ее в предательстве, беспринципности и предосудительном обмане.
- Ты якшаешься с крестьянами, Адела, с теми, кто украл у нас дочь!
Проклятье, что тебе там нужно?
Адела пропускала все это мимо ушей. Ничто не заставило бы ее отказаться от дружбы с мельником и его сыновьями…
Вот и сегодня она испытала тихую радость, снова оказавшись в главной комнате дома - просторной, с низким потолком, потемневшим от дыма, и монументальным камином, обложенным местным камнем. С балок свешивались косы чеснока и лука, от трех «венков»[31] с растрескавшейся корочкой, рядком уложенных на мучном ларе, поднимался вкусный запах свежего хлеба.
Антуан Дюкен курил трубку, сидя у камина в кресле из потемневшего дерева, с плетеным сиденьем.
- Мадам Адела! Какой приятный сюрприз! - воскликнул он. - Вы раньше так поздно не приезжали.
- Это было сильнее меня. Люблю холод и дождь с тех пор, как начала выезжать в одиночку на тильбюри, купленном на собственные деньги. Надеюсь, вы не заболели? Я встревожилась, когда Жан сказал, что вы отдыхаете.
- Не больше обычного, мадам. Ревматизм замучил - из-за дождливой погоды. Как только ударит морозец, мне полегчает.
- Я привезла меду и анисовых пастилок - вам, вашим детям и внукам, - отвечала Адела, улыбаясь. - Я оставила их в экипаже, в багажном отделении. Отдам Жану, когда буду уезжать. Антуан, друг мой, я кое-что узнала сегодня и хочу этим с вами поделиться!
Симпатичное лицо мельника моментально просветлело. Человек глубоко верующий, он надеялся, что его внучка Элизабет жива - точно так же, как и суровый и богатый Гуго Ларош.
- Увы, это не та прекрасная и важная новость, которую мы все ждем, но кое-что очень волнительное. Оказывается, мой супруг так и не отказался от поисков Элизабет. Он посредством телеграфа поддерживает связь с одним детективом из Нью-Йорка!
- С детективом? Надо же! За десять лет он, наверное, потратил на это не одну тысячу! - заметил старый Антуан.
Он глубоко задумался, качая головой… Его ярко-голубые глаза, которые, вне всяких сомнений, унаследовала Элизабет, смотрели в невидимую точку в пространстве.
- Наша маленькая красавица, - прошептал он. - Если бы оказалось, что Элизабет жива и здорова, это было бы чудом. Ба, да она нас, конечно, всех забыла, если, дай бог, добрые люди ее приютили!
- Ваша правда, - печально улыбнулась гостья.
- Когда вы мне про все рассказали, я долго еще не мог спать спокойно - все думал, как она там, одна в огромном чужом городе, без всякой помощи! Боже правый, какая же она была милашка! Едва научившись говорить, звала меня «деда Туан». Я неустанно молюсь о ее благополучии.
- Думаю, у вас девочке очень нравилось, а в замке она и двух слов не могла произнести, - призналась Адела. - Да услышит вас Бог, Антуан, и однажды исполнит то, о чем вы просите! В апреле Элизабет исполнилось бы шестнадцать, а моей Катрин сегодня, в семь часов вечера, - тридцать девять. В этот день я всегда зажигаю свечу перед ее портретом. Но где же ваши мальчики? Я надеялась расцеловать ваших внуков, мой друг. Разве школа не закрыта на праздники?
- Ивонна после обеда поработала немного на мельнице - нужно было намолоть ржи, а Жиля и Лорана отправила к бабке, своей матери, она живет у дороги на Вуарт.
Вошел Пьер. Они с Гийомом были так похожи, что у Аделы защемило сердце. Та же стать, те же черные волосы, смуглая кожа, светлые, серые с золотинкой глаза.
- Добрый вечер, мадам, - поклонился мужчина. - Пап, отвезу-ка я хлебы в бакалейную лавку. Тебе купить табака?
- Нет, мой мальчик, все, что нужно, у меня есть. Возвращайся скорее к жене!
Старший из братьев Дюкен сложил «венки» в джутовый полотняный мешок, надел накидку с капюшоном и откланялся.
- Я тоже не задержусь, - с сожалением проговорила Адела. - Антуан, вы и правда верите, что Элизабет еще можно разыскать? Я цепляюсь за эту надежду, за эту возможность, но в иные дни думаю, что лучше перестать надеяться и оплакать ее, потому что она могла ведь умереть, не так ли?
Она заплакала.
Мельник встал с кресла и подошел к скамье, на которой сидела гостья.
- Моя милая мадам, не терзайтесь так! Когда мне особенно плохо, больно, я говорю себе, что все предначертано на небесах. У меня сердце разрывалось, когда я прощался с Гийомом и Катрин, с внучкой, но это был их выбор, их прекрасная мечта, и я это принял. Я тоже их оплакиваю, все эти годы. Если Элизабет осталась жива, если однажды мы узнаем это наверняка, я довольствуюсь этим подарком Небес и буду счастлив!
Адела подняла голову и жалко улыбнулась Антуану, семидесятитрехлетнему старику с белоснежными кудрями и благостным лицом, чья доброта заставляла ее желать быть такой же доброй.
- Поезжайте домой, - ласково попросил он, - или я буду очень беспокоиться, как вы доедете в такую темень.
- Вы правы. Поеду навстречу грому и молнии, которые уготовил мне супруг, - как и каждый раз, когда он подозревает, что я побывала у вас. До свидания, друг мой!
Через пять минут, помахав на прощанье старику Антуану и его младшему, Жану, который до сих пор ходил в холостяках, Адела Ларош выехала на дорогу, ведущую к замку Гервиль. Ей не хотелось покидать мельницу - единственное место, где ее не мучили ни горькие сожаления, ни гнев.
Нью-Йорк, Дакота-билдинг, в тот же вечер
Мейбл Вулворт склонилась над Лисбет и с удовольствием поглаживала ее по шелковистым, блестящим темным волосам, спадавшим длинными естественными локонами, которые она находила очаровательными. Сидя перед туалетным столиком маркетри[32] с трюмо, девушка смотрела на собственное отражение и… не видела его. Сегодня вечером ей совершенно не хотелось рассматривать ни свой тонкий носик, ни красивые полные губы насыщенного розового оттенка, ни высокие скулы, ни ясные голубые, невероятно чарующие глаза.
- Сегодня ты должна быть неотразима, - шепнула ей на ушко Мейбл.
- Почему, ма? Что вы с па такое задумали?
- Ничего, дорогая! У тебя слишком буйное воображение. Питер Форд помог нам уладить очень важное дело. Он адвокат, настоящий знаток права. Эдвард очень гордится этим знакомством, так что ты должна быть на высоте.
- У меня такое впечатление, что я - экспонат на выставке!
Не говори глупости! Женщина всегда должна быть элегантной и соблазнительной.
- Ма, могла бы еще добавить - разумной! Красавица, если она неумна и необразованна, не может быть привлекательной.
- Ты в своем духе, Лисбет! И это притом, что тебе жаловаться не на что. Все перечисленное ты имеешь. Что ж, заканчивай свой туалет, а я вернусь в гостиную.
- Ма, подожди минутку! Я хочу тебя кое о чем спросить.
- Спрашивай!
- Скажи, а не случилось ли чего-то необычного в то, мое самое первое Рождество?