- Дедушка Туан сам пошил для нее одежду - из полосатого ситца, поярче. Помню, он попросил не тягать куклу за косы, потому что они сплетены из шерстяных ниток и приклеены под красную кукольную шапку.
Элизабет не хватало воздуха. Хотелось плакать, кричать, но на это у нее не было сил: она была слишком потрясена. Подумав немного, она положила куклу на место и взяла кофточку Катрин.
- Она до сих пор ею пахнет… Мамочка!
Элизабет запрещала себе размышлять, строить какие бы то ни было предположения - из страха, что с ней случится нервный припадок или она и вовсе сойдет с ума.
Она открыла отцовский чемодан и первым, что увидела, были рабочие инструменты компаньона-плотника, завернутые в тряпки сохранности ради. Гийом уложил их поверх одежды, серой рабочей робы и бархатных штанов.
- Нет, нет и нет! - вскричала Элизабет и разрыдалась, освобождаясь наконец от нестерпимого напряжения.
Бонни нашла ее на полу - плачущей, сжавшейся в комок. Гувернантка тронула ее за плечо:
- Мадемуазель, что с вами? Мадам Клотильда послала меня за вами на чердак. И оказалась права! Вы и правда решили порыться в знаменитом кофре с костюмами. И вы его нашли, эту рухлядь, полную лохмотьев. Но почему вы плачете?
- Бонни, эти два чемодана - наш багаж, тот самый, который затерялся либо при погрузке на пароход, либо на пристани в Гавре! И вдруг я нахожу их тут. - пробормотала Элизабет, всхлипывая.
- Наверняка этому найдется объяснение, мадемуазель.
- Бонни, пожалуйста, запри дверь на ключ! Никто не должен нам помешать, пока я не разберусь, что все это значит. Смотри, эту куклу подарил мне дедушка Туан - чтобы мне не скучно было плыть по морю. Он вручил мне ее за неделю до отъезда, и я из рук ее не выпускала!
- В первый же вечер в доме Вулвортов вы просили дать вам эту куклу.
- Нет, не эту, Бонни, а другую, поменьше. Ее мне смастерила мама уже на пароходе - из деревянной чурочки и носовых платков. Давай подумаем вместе! Как мог наш багаж очутиться на чердаке замковой башни?
Гувернантка, которая в последнее время заметно похудела, легко устроилась на полу, по-портновски поджав под себя ноги, и окинула взглядом чемоданы.
- Ну, мадемуазель, это просто. Когда чемоданы нашлись, их сразу вернули вашему деду Ларошу. Наверное, служащие компании их осмотрели и узнали имя кого-то из ваших родителей.
- Но в таком случае их отправили бы на мельницу. Фамилия Ларош нигде не фигурировала, и адрес, замок Гервиль, тоже.
С этим Бонни пришлось согласиться. Элизабет тыльной стороной кисти смахнула слезы со щек.
- В любом случае, если предположить, что багаж привезли сюда, дед или бабушка должны были мне об этом сказать и показать его!
- Может, не хотели вас расстраивать?
- Может быть, только я с трудом в это верю. Особенно что касается деда. Он изменился в лучшую сторону, не могу отрицать, но временами меня преследует ощущение, что ему это тяжело, что он прилагает нечеловеческие усилия, чтобы сдерживаться, и… что он все еще может мне навредить.
- Уж этого можно точно не бояться, мадемуазель! - с уверенностью заявила гувернантка. - Мсье Ларош не посмеет. Судите сами: при сестре он ведет себя смирно и очень боится, что вы можете уехать.
Элизабет вздохнула, поддаваясь щемящему чувству. Она погладила отцовский картуз, потом - пакетик-саше с лавандой, который нашелся между ночными рубашками Катрин.
- А этот кожаный бумажник случайно не вашего отца? - неожиданно поинтересовалась Бонни.
- Где ты его нашла?
- За чемоданом. Вон тем, с инструментами. Хотя, простите за дерзость, я в этом сомневаюсь. Это крокодиловая кожа, очень дорогая.
- Покажи! - воскликнула молодая женщина. - Нет, в первый раз вижу этот бумажник. Думаешь, внутри деньги? Он такой толстый… Нет, тут какие-то бумаги, расписки!
Несколько минут - и Элизабет все стало ясно. Пока она по очереди читала бумаги, глаза ее расширялись от невыразимого ужаса. Бонни внимательно следила за тем, как меняется выражение очаровательного лица ее подопечной, как она бледнеет.
- Быть того не может! - наконец едва слышно проговорила молодая женщина. - Нет, он не мог. Нет, он бы не посмел!
Она умолкла - так ей было больно, так плохо. Потребовалась вся выдержка и прилив безрассудной ярости, чтобы тут же, на месте, не лишиться чувств. И все же она предпочла лечь на пол.
- Вот и объяснение, Бонни! Читай! Я хочу, чтобы ты сама все прочла.
Вскоре уже гувернантка принялась причитать: «Господи милосердный! Быть этого не может!» Но худшее было впереди.
- Самое страшное, мадемуазель, на этих двух листках, свернутых вчетверо. Вы их пропустили. Наверняка это странички из дневника вашей матушки. Они с одним неровным краем, и дата совпадает!
Преисполнившись сочувствия, Бонни помогла молодой госпоже подняться, потерла ей виски и щеки. Наконец Элизабет достаточно пришла в себя, чтобы прочесть написанное Катрин, чей почерк выдавал ее спешку или даже панику.
«10 декабря 1878 года. Проклятый день и проклятая ночь. Я объявила отцу, что выхожу за Гийома в январе, потому что через двенадцать дней стану совершеннолетней. Он словно с цепи сорвался. Мама еще не вставала с постели, у нее снова случился выкидыш. Она слышала наши крики, потому что это была жуткая ссора. Отхлестав меня по щекам, это чудовище, именующее себя образцовым отцом, вдруг поцеловал меня в губы - отвратительным образом, крепко прижав меня к себе. Я ощутила его возбуждение, и это было омерзительно. Он трогал меня за груди, потом ниже живота, через платье. Я сначала испугалась, но потом стало так противно, что я укусила его за щеку. Он разжал руки, и я убежала к себе и заперлась.
В ту ночь он барабанил в мою дверь и умолял открыть - чтобы извиниться. Но я знаю, чего он на самом деле хотел. Я не открыла, а потом, улучив момент, убежала к маме.
Завтра же я убегу из дома! Антуан Дюкен согласился приютить меня до свадьбы. Гийом с братьями в случае чего меня защитят. Наконец-то мой кошмар кончится!»
- Наверняка в ту ночь он и пошел к Мадлен! - сказала Бонни, как только Элизабет свернула прочитанные странички.
- Думаю, ты права. А я начала было его жалеть! Но этого я никогда не прощу! Никогда! Этот человек - монстр и извращенец. Безумец! Преступник!
- Знаю, мадемуазель. Увы, я хорошо это знаю.
- Бедный папочка! Я будто вижу, как он идет к нам с мамой на пристани в Гавре. Весь избитый, лицо в кровоподтеках. И сокрушается, что у него отняли все деньги и карманные часы дедушки Туана, даже обручальное кольцо! Бонни, и этих мерзавцев нанял мой дед… Нет, я не хочу больше так его называть. Мерзавцы, которым Ларош заплатил за убийство моего отца, забрали часы и кольцо - как часть оплаты. Счастье, что отец был сильный, умел драться, иначе я осиротела бы еще до посадки на корабль!
- Какой ужас! - поддакнула Бонни. - Задумка ясна: если бы вашего отца убили или тяжело ранили, Катрин Дюкен осталась бы во Франции, а потом вместе с вами вернулась бы в Гервиль.
- Твоя правда! В этом и заключался дьявольский план человека, измученного ревностью. Он не желал терять дочь, потому что любил ее, как любят женщину, - прошептала Элизабет. - А наш багаж его наемники украли заранее. Все сходится! Он был готов на все, лишь бы мы с мамой не уехали в Америку. Бонни, меня тошнит… И мне хочется его убить!
- Не надо, мадемуазель! Не говорите так!
Элизабет содрогнулась всем телом, вспомнив банальные слова, которые могли стоить Гийому жизни. Он были зафиксированы в тексте телеграммы на коричневатой бумаге, которую они с Бонни тоже прочитали. Сначала жуткое «не смогли устранить Дюкена», потом - «как можно скорее вышлите большую сумму денег, как обещали».
Впоследствии Ларош наверняка дал новые распоряжения, потому что ответ получил такой: «Дело вскоре будет улажено». От этой бездушной переписки у Элизабет кровь стыла в жилах. Она попросила гувернантку поскорее спрятать телеграммы обратно в бумажник.
- И что мы теперь будем делать, моя Бонни? - спросила она, нервно клацая зубами. - В таком состоянии я не могу появиться перед бабушкой Клотильдой и Анной-Мари. Умоляю, спустись в столовую и как-то объясни мое отсутствие.
Скажи, что я ударилась о дверной косяк и ты отвела меня в спальню.
- А ваш дед?
- Прошу, не называй его так!
Щелчок в замке - и потрясенная Элизабет умолкла. Она хорошо помнила, как Бонни, дважды повернув ключ, вынула его из замочной скважины и машинально сунула в карман своего белого передника.
Ларош Гуго толкнул дверь и вошел. Женщинам, сидящим на полу, он показался чуть ли не великаном.
- Проклятое женское любопытство! - хриплым голосом произнес он, увидев открытые чемоданы. - Хорошо, что я все-таки заказал дубликат ключа. Бонни, выйдите! Нам с внучкой нужно поговорить.
- О чем? - вскричала Элизабет, опираясь на Бонни, чтобы встать. - О нашем багаже? Помню, с какой горечью папа говорил маме, что все наши вещи пропали. И как мама вынуждена была обходиться тем немногим, включая вещи первой необходимости, что захватила с собой в ковровой сумке. Беременная, она лишилась детского приданого, заботливо ею приготовленного, вообще всего! Я вас ненавижу! И выдам вас полиции, благо доказательств хватает.
Помещик уловил движение Бонни, которая как раз пыталась спрятать крокодиловый бумажник под фартук.
- Отдайте! - приказал Ларош, не повышая тона, но глаза его уже пылали яростью. - Я ненавидел твоего отца, Элизабет, и по праву! Вскружил Катрин голову, пообещал золотые горы, если они переедут в Нью-Йорк. Если бы не он, она бы не умерла во время шторма и ее тело не сбросили бы в море, как мешок с мусором!
- Единственный виновник всего этого - вы! - отвечала молодая женщина. - Вам это прекрасно известно, и это вас гложет. А бабушка знала про ваши козни? Боже, если б я только прислушалась к советам па, да-да, моего приемного отца Эдварда Вулворта! Не доверяя вам, он был прав! Вы ненавидели папу, а теперь из-за вас я сама вынуждена ненавидеть, и это больно! Да, я вас ненавижу! Проклинаю!