Скарлетт Тернер тоже частая гостья, ведь она подруга Дорис Вулворт. Обе дамы увлекались гаданиями на картах Таро. Мне это не нравится, и моя вера это запрещает.
— Вы ведь протестантка, Норма?
— Да, как и все в нашей семье. Но это детали. Что меня удивило — миссис Тернер никогда не приглашала гостей к себе, не устраивала чаепитий и ужинов. Я не знала даже, есть ли у нее прислуга, потому что во дворе никто не признавался, что он у нее на службе.
Элизабет слушала с замирающим сердцем, догадываясь, что Норма намеревается сообщить нечто важное.
— И вот однажды вечером я вижу, что портье разговаривает с очень молоденькой девушкой. Потом он открыл для нее калитку и выпустил на улицу. В руках у девушки был чемоданчик, и она плакала. Сама не знаю зачем — мы ведь были незнакомы, но я ее догнала. Вид у нее был несчастный. Мы прошли немного по улице вместе. И я узнала…
Домоправительница умолкла — так она была смущена. Отпила кофе из чашки, стараясь не смотреть на Элизабет.
— Господь свидетель, я не вру. Миссис Джонсон, я все это вам рассказываю для очищения совести. Так вот: Скарлетт Тернер уволила эту девушку, очень красивую, по причине, которая меня шокировала.
— Неужели? — выдохнула Элизабет.
— Не смогу повторить слово в слово, что она мне говорила, рыдая, но что-то вроде: «У меня нет ни цента за душой. Она отказалась заплатить мне жалованье. Но подчиняться ей было выше моих сил. Это против природы, это гадко!» Потом девушка со мной распрощалась и ушла.
— Простите, Норма, я, конечно, знаю, что человеческая распущенность принимает разные, часто ужасные формы, но что бы все это могло означать?
— Я поняла так: миссис Тернер предпочитает женщин, и мужчины ее совершенно не привлекают. И юная Лоретта, надо полагать, подчинилась ее капризам. Вы наверняка тоже заметили, как она молода и красива.
— Боже, как это вообще возможно? Впервые о таком слышу. Спасибо, Норма, что вы мне рассказали. А ма? Она знает?
— Сомневаюсь. Миссис Вулворт простодушна и доверчива.
— Это правда. Норма, мне пора!
— Уйдете, не пообедав?
— Сейчас мне кусок в горло не полезет. Мне еще нужно кое-куда зайти, а потом я поеду к своим маленьким друзьям на Бродвей. Еще раз спасибо, Норма, вы — настоящий друг. И если бы вы перестали называть меня «миссис Джонсон», мне было бы очень приятно. Лисбет — куда лучше, хотя бы когда мы одни.
— Я попробую. Обещаю!
Элизабет увидела Луизона и Агату и ускорила шаг. Дети сидели на ящике перед прачечной, в пятне солнечного света. Она помахала им, и они так же радостно ответили тем же. Оба были в самой нарядной своей одежде — просто загляденье.
— Я боялась, что заставлю вас дожидаться. Вышла из омнибуса и бежала бегом, — сказала она.
Поцеловала обоих, закрыв глаза, чтобы полнее насладиться моментом. Невинная радость, детские улыбки умерили хаос, царящий в ее мыслях.
— Я очень по вам соскучилась, — сказала молодая женщина, в который раз окидывая детей взглядом. — Агата, у тебя округлились щечки, а у тебя, Луизон, отросли волосы. И не придется прятать голову под каскеткой, как на пароходе!
На прошлой неделе Мейбл без сожаления отдала семейству Моро старую одежду Лисбет, которая могла бы подойти девочке. Мсье Моро долго удивлялся красоте и качеству нарядов и нательного белья.
— Я сегодня в твоем синем платье! — сказала Агата. — Только оно мне пока немного велико.
— Это потому, что ты, моя девочка, такая миниатюрная! Бонни ушьет его немножко, у нее золотые руки. Да, вы правильно догадались! Сегодня мы едем в гости к Бонни и дяде Жану. Луизон, на трамвае!
— Здорово! Ты прелесть, Лисбет! — воскликнул мальчик. — Мы уже идем?
— Сначала сбегай и скажи отцу, что я приехала и что мы уходим.
— Окей!
Услышав это британское выражение, набиравшее в США все большую популярность, Элизабет усмехнулась. Скоро Луизон будет свободно общаться со сверстниками, живущими тут же, на Бродвее. Она ждала его возвращения, невольно принюхиваясь, — возле прачечной остро пахло горячей мыльной водой. И шум там стоял адский: одновременно гудели машины, которые ворочали белье в баках, выполаскивали, отжимали.
Такой ее и увидел Анри Моро — что называется, нос по ветру, активно прислушивающейся к муравьиной деятельности прачечной, видеть которую с тротуара она, конечно же, не могла.
— Здравствуйте, Лисбет! — радостно сказал он. — Вы сегодня très chic[24]!
— Здравствуйте, Анри! — отвечала молодая женщина. — «Très chic» — это так по-французски! Спасибо за комплимент.
Молодой вдовец выскочил, как был, — с обнаженным торсом, если не считать бретелек его полотняных штанов, влажных от пара. Рубашку он надевать не стал, просто накинул на плечи.
— Не знаю, как вас и благодарить, что вы возитесь с моей малышней. Хотел бы, да слов не хватит, — продолжал он. — Знаете, ведь Агата спит, прижимая вашу куклу к сердцу.
— Свою куклу, — поправила его Элизабет. — Что ж, не будем вас отвлекать. Я привезу детей к семи вечера.
Анри подтолкнул Луизона к ней, потому что сын все еще стоял, уцепившись за его руку. Они улыбались ей одинаково доброжелательно, и во взгляде бархатных карих глаз и отца, и сына читалось восхищение.
«Не нужно мне было надевать это платье! — упрекнула себя Элизабет. — Почему я не в черном?»
Сегодня молодая женщина была в атласном платье, сиреневом в серую полоску, слегка декольтированном. Мейбл ей его купила под предлогом, что это «полутраурный туалет».
— Ты такая красивая в этом платье! — проговорила Агата своим тоненьким голоском. — В прошлый раз ты пришла в черном, и мне стало грустно.
— Я очень рада, что тебе нравится, моя хорошая! Идемте!
Бонни как раз подметала тротуар перед магазином, когда в толпе прохожих узнала Элизабет. На ее восторженный возглас выбежал и Жан.
— У нас гости! — смеясь, крикнула ему Бонни.
— Элизабет пришла не одна, — заметил он. — За руку она ведет своих маленьких приятелей с парохода. И выглядит прекрасно!
Луизон замахал свободной рукой, приветствуя супругов, которые картинно замерли перед чистой до прозрачности витриной своего магазина. Элизабет отпустила мальчика, и он пулей припустил вперед.
— Мы приехали на трамвае! — воскликнул Луизон. — Папе скажу — не поверит. Здравствуйте, мсье Жан! Добрый день, мадам Бонни! Можно я вас поцелую?
— Это в твоих интересах, маленький шалопай! — пошутила Бонни, наклоняясь и подставляя ему круглую щеку.
Элизабет тоже расцеловали — сначала Жан, а следом и подруга.
— Я пыталась до вас дозвониться, чтобы предупредить, — пояснила она, — но никто не брал трубку. Все готово к открытию?
— Иди и посмотри сама! Скажешь свое мнение, — предложил Жан, указывая на распахнутую застекленную дверь.
И только Агата застеснялась. Крепко сжимая руку молодой женщины, она все время норовила спрятаться у нее за спиной.
— Не бойся, моя крошка! — сказала ей Бонни. — У нас есть замечательные анисовые тянучки и вкусные леденцы. И какое красивое у тебя платье!
— Хорошо бы припосадить его в талии, — тихонько проговорила Элизабет. — Время у нас есть. Дети со мной до вечера.
Луизон вошел в магазин первым. Хотел было присвистнуть от восхищения, да так и застыл с открытым ртом. Разнообразие товаров, их количество впечатляло. На полках стопками высились консервы с яркими этикетками, на полированном деревянном прилавке — стеклянные емкости с обещанными Бонни леденцами аппетитных цветов — желтыми, зелеными, красными.
— У меня есть и галантерейный отдел, — сказала Бонни. — Смотри, Лисбет! Нитки, пуговицы, ленты, портновские сантиметры, иголки, швейные ножницы!
— А я жду поставку из Франции, — подхватил Жан Дюкен, у которого поверх белого халата был повязан серый фартук. — Товар прибудет на сухогрузе.
Агата, чей носик оказался на одном уровне с корзиной апельсинов, не устояла перед соблазном и потрогала фрукт.
— А это что? — спросила она шепотом. — Мячики?
— Нет, моя хорошая, это апельсины, — сказала Бонни. — Они очень вкусные. Ты никогда раньше не видела? Ничего, через минутку я тебя угощу!
Элизабет с восторгом разглядывала магазин. Стены были желтые, деревянная обшивка и мебель — светло-зеленые. На полках — бесчисленные картонные коробки с макаронными изделиями, рисом, сахаром, мукой.
— Мы уже потихоньку обслуживаем клиентов, — сообщил Жан. — Я меня хорошее предчувствие. У нас должно получиться!
— Дядя Жан, а когда же свадьба?
— Назначили на субботу, 26 августа. Лисбет, я хотела на днях заехать к Вулвортам и тебе сказать, ведь ты — моя свидетельница. Жан уже был в конторе у мистера Вулворта, тот ведь говорил, что охотно станет его свидетелем.
— Бонни, ты будешь мадам Дюкен! Это замечательно! Станешь моей тетушкой, — улыбнулась Элизабет. — А мне положен кофе с печеньем? Я сегодня не обедала. Еще я бы хотела с тобой поговорить.
— Что за вопрос? Идем! В подсобках у нас идеальная чистота. Есть даже переносная печка. А еще у нас есть собственный дворик. Пусть дети пока там поиграют.
Бонни, щедро одарив маленьких Моро конфетами, отвела их во двор. Она слишком хорошо знала Элизабет, чтобы не заметить — та чем-то сильно встревожена.
Что до Жана, тот вернулся к работе. Утром ему привезли ящики с копченой селедкой, их надо было раскупорить.
Едва женщины остались наедине, как Бонни вопросительно посмотрела на гостью:
— Лисбет, что случилось? На тебе лица нет. Знаешь, я часто о тебе думаю. И если бы не твой запрет, прибегала бы по утрам справиться о твоем самочувствии.
— Я все-таки познакомилась со Скарлетт Тернер, подругой ма. Сначала эта дама показалась мне просто экстравагантной, как ма и рассказывала. И я сразу же почувствовала, что она очень любит Мейбл. Увы, стоило Скарлетт взять меня за руку, и мое мнение о ней переменилось. Это порочное существо, и сегодняшний рассказ Нормы — тому подтверждение.