Снизу донеслись крики, потом — странный звук, которому эхом вторило лошадиное ржание. Элизабет заставила себя перегнуться через перила.
— Господи, нет! Только не это! — простонала она.
Скарлетт лежала на мостовой, раскинув руки, но ноги ее еще рефлекторно подергивались. К месту происшествия сбегались люди, в числе которых был швейцар Дакота-билдинг и пара полицейских.
— Нужно спуститься! Кажется, она еще жива, — пробормотала потрясенная Элизабет.
Только теперь она заметила, что многие смотрят наверх и указывают друг другу на нее. Еще не понимая, что это может означать, молодая женщина отскочила от перил и вернулась в гостиную.
— Вы убили ее! — крикнула ей Лоретта, которая стояла посреди комнаты. — Я видела, как вы ее столкнули!
— Нет, я этого не делала! Я оборонялась…
Лоретта бросилась в холл, и Элизабет, в страшной тревоге, пошатываясь, последовала за ней. Она чувствовала себя, как в страшном сне, только проснуться нельзя, потому что все — взаправду, все — реальность.
Скарлетт Тернер была мертва. Сидя на корточках возле изувеченного трупа, рыдала Лоретта. Зевак собралось много, и все возбужденно переговаривались. И стоило Элизабет ступить на тротуар, как послышались злобные крики:
— Это она! Она столкнула несчастную!
— Я ее видел! Она только что смотрела с балкона, с верхнего этажа!
На Элизабет указывали пальцем сразу несколько человек. Швейцар поздоровался с ней, вид у него был растерянный.
— Трагическая случайность, — сказал он ей, с интересом поглядывая на стоящий тут же огромный одноэтажный омнибус. Запряженные в него лошади фыркали — им не нравились толпа и шум.
Полицейский в темно-синей форме и серо-белой фуражке подошел к Элизабет.
— Миссис Тернер скончалась не сразу, — пояснил он. — Крыша омнибуса смягчила падение, и уже оттуда она упала на землю. Следуйте за мной, мисс! Перед смертью пострадавшая обвинила вас, и ее служанка подтверждает, что это вы столкнули ее хозяйку с балкона.
Онемев от удивления, Элизабет сделала пару шажков вперед и посмотрела на труп. Под проломленной головой расплывалась лужа крови, марая белокурые волосы умершей.
— У миссис Тернер наличествуют ушибы и царапины на лице, — ледяным тоном продолжал полицейский.
— Она хотела сбросить меня с балкона, мсье, — сказала молодая женщина. — Я отбивалась, да, и несколько раз ее задела. Я не успела понять, что, собственно, произошло. Мне очень жаль. Это несчастный случай.
Из подъезда выскочила Норма и замахала руками. Она была в своем белом фартучке, глаза — испуганные, недоумевающие.
— Лисбет! — крикнула она.
— Отойдите, мисс! — жестом остановив ее, распорядился второй полицейский.
— Это домоправительница моих родителей, их фамилия Вулворт, — быстро проговорила Элизабет.
Услышав это, чиновник досадливо поморщился, но все равно вынул наручники и надел их Элизабет на запястья.
— Пошевеливайтесь, мисс! Если вы — дочка кого-то из Вулвортов, я — кузен нашего губернатора Теодора Рузвельта[36]
— Норма, немедленно свяжись с родителями! — крикнула Элизабет. — Позвони по телефону! Скажи, я не сделала ничего плохого.
— Лисбет, я вам верю! — отвечала расстроенная домоправительница.
У нее на глазах полицейские увели Элизабет, миниатюрную в своем черном платье, особенно в сравнении с двумя великанами в форме.
— Господи, помоги! — прошептала она.
Лоретта была уже на ногах. Она подскочила к Норме, и на ее смуглом личике читались горе и ненависть.
— Я была в это время в гостиной, когда твоя Лисбет убила Скарлетт! Я ее любила, а теперь… теперь я одна на свете!
Слезы отчаяния мешали ей говорить. Норма, не зная, жалеть ее или порицать, не сразу нашлась с ответом.
— Будет видно, — проговорила она наконец. — Суд решит. Я уверена, что Лисбет никого не убивала. Ты бы лучше сняла фартук да прикрыла лицо своей госпоже. А я побегу наверх, звонить мистеру Вулворту!
Элизабет сидела и смотрела на решетку. Она выбилась из сил, доказывая, что не виновата в смерти Скарлетт Тернер, но полицейские ее не слушали, и в итоге она попросту умолкла.
Камера была узкая, грязная, там дурно пахло. Но Элизабет ничего этого не замечала. Перед глазами у нее была мертвая Скарлетт и лужа крови под ее белокурыми кудрявыми волосами.
«Если задуматься, я правда виновата, — после долгого раздумья признала она. — Лучше бы к миссис Тернер сходил детектив Джонсон или я рассказала бы все па… Разговаривая с мужчиной, она бы держала себя в руках…»
Стены тут были цементные, было и темно, и холодно. Элизабет потерла ладошки, чтобы согреться. Из просторной комнаты по соседству доносились голоса, через коридор виднелись решетчатые перегородки еще нескольких камер.
«Мой грех — гордыня. Хотела что-то себе доказать, и пожалуйста!»
Идея эта преследовала ее в той же мере, как и патетический образ покойной. Продрогнув до костей, Элизабет заходила из угла в угол своей крошечной тюрьмы. Картинки прошлого, ощущения не давали ей покоя. Высокомерное лицо Скарлетт, искаженное гневом… Ее жадные, страстные поцелуи…
— Вот тогда-то ситуация и обострилась, — тихо проговорила она. — Я разозлилась, вышла из себя. Сказала, что знаю про ее делишки с бандитами в Бронксе, и она испугалась. И попыталась меня убить. Как глупо с ее стороны! А потом бросилась с балкона. Наверняка потому, что не видела другого пути…
Элизабет замерла на месте, пораженная очевидным: Скарлетт Тернер покончила жизнь самоубийством.
— И шансов уцелеть у нее не было ни малейших! Если б не проезжавший внизу омнибус, она бы скончалась на месте и не смогла обвинить меня. Но до последнего вздоха она жила во зле, ненавидела. И Лоретта — такая же.
Ее монолог привлек внимание полицейского, которого она до этого не видела. Он пересек коридор и посмотрел на молодую женщину через решетку.
— Разговариваешь сама с собой? — спросил он насмешливо. — Шеф прав, ты девочка красивая, но с головой не в ладах. Эта богатая дама платила тебе за любовь, но что-то тебе не понравилось? Вечером тебя отвезут в головное управление Департамента полиции Нью-Йорка[37]. На будущей неделе пойдешь под суд.
— Вы заблуждаетесь на мой счет, господин полицейский, — с достоинством отвечала Элизабет. — Никто не приезжал, не просил со мной поговорить?
— Нет. Нужна ты кому-то… Шлюх в городе хватает.
Мужчина ушел, раскуривая на ходу сигарету. Уязвленная таким обращением, Элизабет осмотрела свое черное шелковое платье. И только теперь заметила, что рукав надорван, несколько пуговиц на корсаже расстегнуты, так что видны ключицы. Смутившись, она схватилась за шиньон и поняла, что волосы растрепались, ко лбу прилипли несколько прядок.
«Теперь понятно, почему меня сочли гулящей, — думала она, глотая слезы. — Господи, что я наделала?!»
Было страшно, хотелось плакать. Элизабет снова заходила по камере, от стены к стене. Через некоторое время живот скрутило такой болью, что она согнулась пополам. И, что еще страшнее, боль эта была знакомой.
— Нет, только не сейчас! Не тут! — взмолилась молодая женщина.
Она поскорее присела, не смея опереться спиной об оштукатуренную стену, всю в подозрительных пятнах, и попыталась вспомнить даты своих последних женских недомоганий.
— В июле, на пароходе? Нет, ничего не было… Я сильно уставала, и было не до того. В августе? Хоть убей, не помню. Хотя скорее нет, потому что выходила я редко и не могла бы не заметить, — бормотала она себе под нос.
Бонни часто замечала вслух, до чего у нее, Элизабет, нерегулярные критические дни, которые называла «месячными».
«Выходит, прошло три месяца! И у меня ничего не болело!»
И тут ее осенило — так вспышка рассеивает сумрак. Молодая женщина положила руки на живот, легонько его помассировала. Неожиданно вспомнилась фраза, услышанная словно бы извне в тот летний вечер, в ванной: «Ты больше не одинока!»
— Что, если это правда? И я жду нашего с Ричардом ребенка?
Эти слова Элизабет произнесла шепотом, преисполненная надежды, и тут же разрыдалась.
«Я была беременна и вот теряю ребенка! — мысленно сокрушалась она. — Теперь я точно знаю, я носила под сердцем нашего малыша и подвергла его опасности, разыгрывая из себя Немезиду!»
Сама не своя от горя, она всей душой воззвала к Господу, ритмично раскачиваясь при этом влево-вправо, как в трансе: «Умоляю, Господи, сохрани моего малыша! Он тут, он еще живет… Спаситель, сжалься над ним! Он будет моей звездой, обещанием счастья. Господи, прости мне мои прегрешения, мою гордыню!»
Гул шагов, голоса… Элизабет зажмурилась. Она готова была к любой схватке, потому что теперь она не одна.
11. Именем закона
Элизабет прилегла на деревянный топчан, потому что ничего другого для заключенных предусмотрено не было. Она смотрела в потолок, но все мысли ее были об обещании счастья, которое подарило ей ее молодое тело. Стоило ей успокоиться, и боль в животе почти затихла.
«Я теперь не одинока!» — твердила она про себя. — «Я услышала это в минуту наибольшего отчаяния, и это было мне утешением! Ну конечно, у меня будет ребенок! Плод нашей с Ричардом любви!»
Элизабет вспомнила младенцев на попечении у милосердных сестер, в больнице. Иногда, в часы кормления, ей позволяли с ними понянчиться.
«Господи, малыш — это так чудесно! Радость, не омраченная ничем! — размышляла она. — Останься со мной, мой маленький, ты мне так нужен! Я так тебя люблю!»
Лязг железа и чьи-то рассерженные крики заставили ее насторожиться и привстать. Хриплый голос полицейского что-то отвечал на рассерженные тирады собеседника.