— Так ли необходима госпитализация? — спросила она у доктора. — Опасаетесь, что он ушиб голову?
— Нет, я проверил все, что было можно. И потом, этот маленький проказник помнит, как упал, это хороший знак, — отвечал Фостер.
— Он нам рассказал, что залез на каминную полку, — подхватила Мейбл дрожащим голосом. — Хотел снять со стены картинку для Дэбби. Ты знаешь ее, Лисбет. Гравюра, на которой скачущая галопом лошадь!
Молодая мать, чуть успокоившись, пробормотала едва слышно «Да, конечно». Ее уже одолевало чувство вины. Она презирала себя за то, что оставила ребенка с единственной целью — переспать с любовником.
«Я могла бы найти его бездыханным! Потерять навсегда! И кошмары, предупреждающие о трагедии, мне не снились! — говорила она себе, терзаемая муками совести. — Нам еще повезло! Антонэн мог разбить голову…»
Элизабет била нервная дрожь. Перл с презрительным видом заявила, что им пора. Ее няня, в уверенности, что еще до вечера получит расчет, поминутно приседала то перед Элизабет, то перед Мейбл.
— Удачи, дорогая кузина! — иронично проговорила Перл. — Моя бедняжка Дэбби, и так не слишком смышленая, рискует стать идиоткой, если при ней случится еще что-то подобное. Так что впредь я постараюсь навещать вас пореже. Чарльз, дорогой, не беспокойся, мы пройдемся. Подышу свежим воздухом. Нервы у меня на пределе.
— Прекрасно! Подвига я в этом не вижу: до дома пять минут пешком, — так же язвительно отозвался ее супруг, досадливо вздыхая.
Норма проводила миссис Фостер с няней и дочкой до двери.
— Прошу простить непозволительное поведение моей супруги, — поспешно сказал доктор. — Лисбет, для Антонэна нужно собрать самые необходимые вещи, немного. Когда руку загипсуют, мальчику придется побыть под наблюдением. До завтрашнего утра. Моя машина во дворе. Я к вашим услугам!
— Спасибо, дорогой Чарльз, — отвечала Мейбл, которой не нравилось такое внимание к ее драгоценной Лисбет со стороны женатого мужчины. — Эдвард с минуты на минуту приедет, я ему позвонила. Он сам отвезет нас в больницу Маунт-Синай.
— В таком случае настаивать не буду. Лисбет, встретимся там!
Она рассеянно кивнула, ни на минуту не переставая баюкать Антонэна. Сын улыбался ей сквозь слезы.
— Мой маленький ангел, я очень тебя люблю, — шепнула ему Элизабет. — Люблю только тебя и никогда больше не оставлю…
Принеся эту клятву, Элизабет разрыдалась.
13. Отравленное письмо
На ярмарочное поле в Руйяке Жюстен Ларош приехал ранним утром, чтобы не спеша осмотреть всех выставленных на продажу лошадок. Проводить конную ярмарку 27 числа каждого месяца в этом крупном поселке, соседствующем с Гервилем, было давней традицией, и Жюстен ни одной не пропускал.
И всеми уважаемые коннозаводчики, и менее скрупулезные барышники приветствовали его почтительными поклонами. Он улыбался в ответ, но разговоров не заводил — потом, если животное ему приглянется.
Неподалеку расположился рынок. Молодые торговки, сидя у своих прилавков, нет-нет да и посматривали на этого красивого молодого мужчину, белокурого и черноглазого. В штанах для верховой езды хорошего покроя, приталенной твидовой куртке и рыжих кожаных сапогах вид у него был весьма щеголеватый.
— Доброго вам дня, мсье Ларош! — окликнул его высокий рыжеволосый детина. — Вот, продаю мула-двухлетку. Сильный, как бычок! Самое то, чтобы ходить по междурядью на виноградниках.
— Спасибо, Ансельм, но до сбора урожая далеко. К концу лета я решу.
— Что ж, подождем!
Белая кобылка с серебристо-серой гривой ему особенно понравилась. Жюстен подошел, погладил, посмотрел зубы — и все это под терпеливым присмотром владельца. На этой ярмарке впустую болтать было не принято, как и торопить сделку.
Получив ответы на пару стандартных вопросов, Жюстен пообещал вернуться. Теперь он направлялся туда, где торговали овощами, домашней птицей. Здесь с ним тоже все здоровались. Еще бы! Кто не знает нового управляющего винодельней Лароша и всего поместья?
В округе до сих пор недоумевали, с чего это вдруг Гуго Ларош объявил себя отцом этого видного парня, который уже два года его законный наследник. В деревне слухи расходятся быстро, и тот факт, что этот свалившийся с неба сын управлял всем в Гервиле задолго до усыновления, был широко известен.
— День добрый, мсье Ларош! — послышался певучий звонкий голосок.
Жюстен как раз шел между прилавками, где торговали овощами.
— Добрый и тебе, Фелиси! Что хорошего предложишь сегодня? — спросил он у очень симпатичной девушки, чьи белокурые вьющиеся волосы покрывал белый льняной чепец.
— Красная капуста хороша, — кокетливо улыбнулась Фелиси. — И редис не хуже!
— Отложи мне три вилка капусты, ближе к полудню пришлю за ней конюха. И прибавь по два пучка редиса и морковки. Наш садовник никак не может вырастить столько, чтобы хватало лошадям. Им овощи на пользу.
— И не стыдно вам кормить лошадей морковкой? Я знаю людей, которым есть нечего, — насмешливо откликнулась девушка.
Из внутреннего кармана куртки Жюстен вынул пачку банковских билетов, два подал белокурой торговке: и посмотреть на нее приятно, и улыбка хороша.
— Тут хватит на половину твоего товара. Им и отдашь! — серьезно сказал он.
— Шутите?
— Нет. До скорого, Фелиси!
Еще какое-то время Жюстен бродил по ярмарке, разглядывая уток, гусей и кроликов в деревянных ящиках с решеткой спереди. Своим реваншем он наслаждался ежесекундно, день за днем, но глубинного удовлетворения все не было. Ларош дал ему доверенность на пользование банковским счетом, и это вдобавок к ежемесячной ренте, оформленной нотариусом.
— Дамы, простите за беспокойство! — сказал он, прокладывая себе путь через стайку женщин, столпившихся вокруг уличного разносчика, который расхваливал травяной бальзам.
Одна из женщин отступила, давая ему пройти, потом оглянулась, и Жюстен узнал Ивонн Дюкен. Смутился, но все же решил, что надо поздороваться и спросить, как дела.
— Жюстен! — удивилась женщина. — Надо же! Я дважды в год выбираюсь в Руйяк — и такая встреча!
— Здравствуйте, мадам! — неуверенно отвечал Жюстен. — Надеюсь, мсье Антуан в добром здравии? Ваш муж, дети?
Сказано это было с заминкой, которая не укрылась от Ивонн. Жюстен, со своей стороны, отметил, что она выглядит очень грустной, осунувшейся. Неужели несчастье в семье?
— Пройдемся немного? — предложила жена мельника своим приятным, тихим голосом. — Пьер и сыновья здоровы. Со свекром тоже все было хорошо, но всю прошлую неделю он проболел.
— Что-то серьезное? — всполошился Жюстен, неожиданно для себя осознав, что питает к старику не только уважение, но и привязанность.
Ивонн смутилась и старательно отводила глаза. И по-прежнему обращалась к нему на «ты», как в тот день, когда он обедал у них на мельнице, пять лет назад.
— Страдает он не телом, а сердцем и душой. Не надо было тебе это говорить! Антуан все это время ждал, что ты приедешь. Говорил, что расскажет тебе новости про Элизабет, даже если ты знать ничего не хочешь.
— Я никогда такого не говорил, Ивонн! Простите, мы давно не виделись, и я по старинке обращаюсь к вам по имени. Что до Элизабет, поверьте, я с удовольствием послушаю, что переменилось в ее жизни. Помню, она ждала ребенка от Ричарда Джонсона.
— Мальчику в этом месяце исполнилось пять лет. Назвали Антонэн, в честь моего свекра. У Бонни с Жаном тоже родился сын, ему полгода, зовут Уильям. Говорят, это «Гийом» на английский манер.
Жюстен смотрел в сторону деревянных киосков: в ярмарочные дни там продавали горячее вино с корицей, пиво и белое вино.
— Могу я вас угостить? — предложил он. — Там и поговорим.
Женщина помотала головой. Было очевидно, что Ивонн чувствует себя неловко. Она крепко прижимала к груди свою полотняную сумку, словно защищаясь от опасности.
— Или оставить вас в покое? — спросил Жюстен. — Если это потому, что я теперь живу в замке и ношу фамилию Ларош, прошу, не судите меня.
Вы не все знаете.
— О, я никого не осуждаю! — воскликнула та. — Муж меня на днях этим попрекал.
И она горько заплакала. Слезы градом катились по щекам и вдоль носа. Жюстен растерялся было, но потом подал ей свой носовой платок, чистый и отглаженный накануне замковой прислугой.
— Теперь вы меня по-настоящему пугаете, — посетовал он. — Это из-за мсье Антуана? Он при смерти, и вы не решаетесь мне сказать?
— Нет-нет, что вы! — пробормотала Ивонн. — Жюстен, простите! У меня тяжело на сердце, да и Пьер тоже переживает. Пожалуй, я все же выпью горячего вина. Может, полегчает.
Они устроились под навесом одного из киосков, где стояли три столика с оцинкованными столешницами. Все еще всхлипывая, Ивонн вытирала платочком глаза. Заказ им подали очень быстро.
— Я охотно расскажу тебе, что меня огорчает, — со вздохом проговорила жена мельника. — Раньше ты узнаешь или позже, это уже ничего не изменит. Свекор хотел написать тебе в Гервиль, чтобы ты приехал.
Это уже были не шутки. Жюстен вообразил худшее: в Нью-Йорке стряслась беда и Дюкенам не хватило духу ему сообщить.
— Конечно я приеду, если мсье Антуан хочет, — сказал он. — Но, бога ради, скажите: Элизабет больна? Или…
Ивонн в ужасе замахала руками, словно отгоняя злого духа. Ответ ее был таким же экспрессивным, как и жесты:
— Нет-нет, Элизабет жива-здорова! Если б что-то серьезное произошло, мы бы сразу тебя уведомили. Беда пришла, откуда не ждали, — с письмом от Жана, моего деверя. Сплошной яд, а не письмо! Потеряйся оно в океане, мы бы жили счастливее.
Терпеливый от природы, Жюстен теперь сидел как на иголках. В его взгляде было столько отчаяния, что Ивонн отбросила все сомнения.
— Чуть не с первых строк Жан стал жаловаться на скандальное поведение племянницы, — прошептала она. — Пишет он путано, но мы поняли, что Элизабет уже год состоит в любовной связи с этим вдовцом, Анри Моро, про которого много пишет в своих письмах.