— Операция невозможна, способов лечения нет, — объяснил врач. — Теперь — только постельный режим. Чтобы не было пролежней, постоянно переворачивать больного с боку на бок. Я дал ему большую дозу опия, пусть поспит подольше. Через время подумаем об инвалидном кресле.
Сидони присутствовала при осмотре и качала головой на каждое докторское предписание. Оставшись с Жюстеном наедине, в коридоре, она предложила свои услуги в качестве сиделки.
— Я занималась в свое время дедом, когда он упал с лестницы, в сеннике, — пояснила она. — И Марго может помогать иногда, если потребуется.
— Хорошо, Сидони, я согласен. Разумеется, жалованье удвою обеим, — устало ответил он.
Вспомнились слова доктора, сказанные на прощанье, когда тот открывал дверцу авто: «Мои выводы не окончательные. Ресурсы человеческого организма удивительны, и чудо возможно даже для такого старика, как ваш отец».
— Я не хочу чудес, — проговорил Жюстен тихо. — Нет уж! Пусть этот демон терпит адские муки, пусть знает, что ему больше не встать, что он так и сгниет под одеялом! Нет! Если Бог есть на свете, чуда не случится.
Вскоре он вышел из замка. Подставил лицо под прохладные струи дождя. Жестокость, на которую он оказался способен, совершенно вымотала его. Жюстен вошел в конюшню, и Районант приветствовал его коротким ржанием.
— Едем прогуляемся, дружище, — сказал он коню.
Седлал он его почти в состоянии транса, автоматически. Из ворот поместья выехал крупной рысью.
На дороге, тянувшейся вдоль реки Шаранты, Жюстен поскакал быстрее.
Час спустя Антуан Дюкен заключил его в объятия.
Дети, Антонэн и Агата, шли впереди, держась за руки, Элизабет с Анри — следом. Рамберы жили недалеко от прачечной, семья Моро — тоже, в соседнем доме.
Молодая женщина сама захотела проводить возлюбленного с дочкой — ради удовольствия еще немного побыть с ними.
— Доктор Фостер советует мне побольше гулять. Уверяет, что такая физическая нагрузка полезна для здоровья. И особенно для Антонэна, он у нас мальчик очень подвижный.
— У тебя замечательный сын, Лисбет, — сказал Анри. — Хорошо, что мы с ним наконец познакомились. Правда, я ему не нравлюсь.
— Батист мог бы сказать то же самое. Антонэн льнет только к па, своему дедушке.
— Лисбет, скажи, этот доктор Фостер, которого ты часто упоминаешь в разговоре, он младший брат врача, лечившего тебя в детстве?
— Да, и он женат на Перл Вулворт, племяннице па, которая без конца величает меня «моя дорогая кузина», напоминая, что я таковой не являюсь. Странный вопрос с твоей стороны…
— Хочу знать, увивается ли он еще за тобой или нет. Два месяца назад ты на него жаловалась. Лисбет, ты такая красивая, такая манкая! Не хочу тебе досаждать, но будет лучше, если ты все-таки примешь решение. Надоело любить тебя тайком!
— Хорошо, я сегодня же поговорю с ма. Она будет на нашей стороне. Я много думала, Анри, вечерами, пока сидела с Антонэном. Если мы поженимся, нужно будет подыскать подходящее жилье. Квартира должна быть удобной и находиться по соседству с Дакота-билдинг, потому что я не хочу разлучать Антонэна с дедушкой и бабушкой. Они должны видеться ежедневно. А еще ты мог бы сменить работу. Па обязательно что-то придумает, у него большие связи.
— Если мы можем жить вместе только на таких условиях, Лисбет, что ж, я сделаю все, что пожелаешь! — воодушевился Анри, не веря своему счастью.
— Но меня кое-что тревожит. — Молодая женщина понизила голос. — Я бы хотела родить еще ребенка, но за год так и не забеременела, при том что ты никаких предосторожностей не предпринимаешь.
— Как ты узнала? — Мужчина заметно смутился.
— Все, что я хотела знать о некоторых аспектах отношений между мужчиной и женщиной, я узнала после помолвки. Наверное, ты надеялся, что я забеременею и мы скорее поженимся. Но мне об этом не говорил.
Анри с опаской посмотрел на дочь. Но нет, дети ничего не могли услышать, они шли далеко впереди.
— Прости, пожалуйста. Лисбет, поначалу я так обезумел от радости, от страсти, что ни о чем не думал. Потом, твоя правда, ждал беременности.
— Некоторые пары не могут зачать, — сказала она. — Я читала об этом в медицинском журнале. Наука не имеет этому объяснений.
Элизабет посмотрела на любовника, и когда тот вздохнул, едва заметно улыбнулась. Анри пояснил:
— Если пересчитать наши свидания, Лисбет, их наберется не так уж много. Когда мы будем жить вместе, моя красавица, все будет по-другому.
— И вскоре мы это проверим, правда? — нежно отозвалась она.
Веселье Элизабет было недолгим: на противоположной стороне бесконечной улицы Бродвей она увидела пожилого бедняка, того самого, с отсутствующим взглядом, которого встретила две недели назад перед входом в театр Лицеум. На нем были те же лохмотья, в одной руке метла, на сгибе другой болталось ведро.
— Анри, видишь того бедолагу, возле галантереи на той стороне улицы? Я бы хотела дать ему немного денег на еду. На него жалко смотреть… Пока я схожу туда, присмотри за детьми, хорошо?
— Это ни к чему. Тем более что мы говорим о нашем будущем, — не согласился мужчина. — Голодная смерть ему не грозит: старик подрабатывает тут и там, по мере сил. Он умственно отсталый, и местные торговцы его жалеют. Мой кузен иногда поручает ему чистить чаны в прачечной.
— А где он спит? На улице, как парижские Клошары? Им приходится ютиться под мостами, даже зимой. Случается, что по утрам их находят мертвыми.
Элизабет собралась уже переходить дорогу, но Анри крепкой рукой ее удержал. Он выглядел удивленным.
— А ты упрямая! — вздохнул он. — Ладно! Дай мне пятидолларовую купюру, я ему отнесу. И не переживай так, он точно знает, где будет спать!
— Как его зовут? Он иностранец?
— Лисбет, этот человек немой. Да что с тобой сегодня такое?
— Я имею право сочувствовать людям! — вспыхнула молодая женщина. — Мне до сих пор снится ноябрьский вечер, когда я бродила в Бронксе, продрогшая, напуганная, голодная. И как сидела на лавке в Сентрал-парке, а перед глазами — как те бандиты избивают отца…
Нервным жестом она достала из сумочки банкноту, вручила ее Анри. И, даже не бросив взгляд через улицу, побежала вперед, к Агате и сыну. На сердце у Элизабет было тяжело, хотелось плакать. Оказалось, что лучшее средство от этой внезапной тоски — расцеловать детей.
Обнимая их, Элизабет объявила, что каждому полагается по ячменному леденцу, и втроем они вошли в ближайший бакалейный магазин. Анри, поджидавший их на улице, укоризненно покачал головой:
— Лисбет, милая, у Рамберов их угощали карамельками и нугой! А теперь Агата не захочет есть суп.
— Ничего страшного, мне хотелось их порадовать. Ячменный леденец — это мелочь. Неизвестно, что будет с нами завтра, Анри. А теперь давай прощаться. Дальше я не пойду.
По улице медленно ехало свободное такси. Элизабет нетерпеливо ему помахала.
— До свидания, Агата! До свидания, Анри! — ласково сказала она. — Поцелуйте от меня Луизона.
Манхэттенский нищий, все это время стоявший перед галантереей, в витрине которой уже зажегся свет, проводил такси своим пустым взглядом. В левой руке он сжимал пятидолларовую банкноту.
Юноша лет пятнадцати, в надвинутом на самые брови картузе, толкнул его локтем, крикнул что-то оскорбительное и ловко выдернул деньги. После чего, довольный барышом, засмеялся и убежал.
Рассказав старому мельнику, что произошло в замке, Жюстен подуспокоился. Антуан Дюкен ласково похлопал его по спине.
— Выпей виноградной водки, мой мальчик, — полегчает, — сказал он. — Если уж вы с Ивонн все-таки повстречались, — а она ездит на ярмарку в Руйяк редко, — то, видно, так было нужно. Это судьба, а не случайность. Невестка не соврала: я собирался тебе написать.
— Но я правда хотел его убить, мсье Антуан! Я не владел собой, хотел его уничтожить, как бешеного зверя, который может еще навредить. Выходит, я ничем не лучше его.
— Ненависть у любого отнимает разум, я это точно знаю, — отвечал старик. — Хвала Господу, ты не совершил убийства.
— Но преступление-то совершил! Он — инвалид до конца своих дней, и я в этом виноват. Доктору из Руйяка я не рассказал всей правды, но, думаю, он что-то заподозрил. Мне стыдно, что этот монстр — мой отец, меня тошнит от мысли, что мы родственники по крови, и в то же самое время я стыжусь, что обошелся с ним так жестоко. Не худшим наказанием для него было бы, если б я уехал навсегда… Но, видит Бог, стоит подумать об Элизабет и что он с ней сделал, как мне хочется бить его опять и опять!
— Ларош может тебе навредить, Жюстен. Обвинит перед слугами или доктором, который не раз еще вернется, — вздохнул Антуан, протягивая морщинистые, с узловатыми пальцами руки к огню.
Он вернулся на любимое место у очага, приняв нежданного гостя с распростертыми объятиями.
— Если он на меня донесет, я готов признаться. Мне есть что сказать полиции в свое оправдание. Хотя, когда он в меня выстрелил, я жандармам его не выдал.
— Твоя правда, Жюстен. Думаю, он не посмеет тебя обвинить. А раз так, успокойся. Что б ты знал, я думал, что умру, когда узнал эту новость про Элизабет. Моя крошка в лапах этого извращенца! Худшие опасения подтвердились. Со своей собственной дочкой не получилось, но он отыгрался на внучке!
— Что вы такое говорите?
— Я один знаю правду про все муки, которые довелось вынести Катрин. Мои сыновья, конечно, что-то такое подозревали, а я знаю наверняка. Она доверилась мне. Наверное, потому, что я стар и очень набожен. Отец домогался ее с подростковых лет, когда она похорошела. И когда они с моим Гийомом стали встречаться, Ларош как с цепи сорвался. Проходу ей не давал, бедная девочка от него шарахалась. Вскоре после совершеннолетия Катрин прибежала к нам на мельницу и попросила приютить ее. Мы выделили ей отдельную комнату. У меня бессонница, и я часто просиживал ночи у ворот, караулил. Засовы мы поставили уже намного позже. Так вот, однажды вечером она пришла ко мне и рассказала подлинную причину своего бегства.