Мельник немного помолчал. Взгляд его голубых глаз был устремлен к той странице прошлого, которую ему было не забыть никогда.
— Мы-то все думали, Ларош противится свадьбе, потому что мы ему не ровня, а оказалось — нет! Обожаемая дочка выскальзывала у него из рук, дочка, которую он желал как женщину. Кровосмешение — страшный грех, осуждаемый церковью и Господом нашим. Я Элизабет предупреждал. После смерти моей дорогой подруги Аделы она осталась с этим монстром, собственным дедом, один на один.
— Почему она вас не послушала? Могла сразу уехать в Америку, к Вулвортам, или переехать жить к вам. Пьер и Жан сумели бы ее защитить! — вспыхнул Жюстен, который был и возмущен, и недоволен.
— Думаю, у моей внучки гордости больше, чем кажется. Вбила себе в голову, что останется в замке. А потом, когда все случилось, скрывала свое горе, унижение — пока не дошла до ручки и не захотела умереть.
При этих последних его словах Жюстен поежился. Потом воскликнул:
— Если б только я мог поговорить с ней, увидеть ее! Но это невозможно. Средства у меня есть, я мог бы сесть на пароход и поплыть в Нью-Йорк. Но слишком много лет прошло… Мне кажется, она нашла свое счастье. У нее есть сын и тот мужчина, о котором она так хорошо отзывалась еще пять лет назад. Не хочется тревожить ее в ее новой жизни.
Антуан Дюкен поворошил угли в очаге. Взметнулись золотые искры, повеяло теплом.
— Если бы вас с Элизабет не связывали родственные узы, я бы сказал: сынок, скорее поезжай в Гавр, а оттуда — через океан к ней. Мой сын Пьер возмущается, мол, был о племяннице лучшего мнения. Жан и того хуже: приписывает ее «легкомысленное поведение» мерзостям Лароша. Как если бы он ее развратил… Чушь! — Старый мельник был рассержен. — Если моя крошка не хочет замуж, то только потому, что за Ричарда Джонсона она вышла от безысходности, не любя его всей душой. Дважды она такой ошибки не сделает. Анри Моро — мимолетное увлечение.
— Вы правда так думаете? — спросил погрустневший Жюстен.
— Ее сердце бьется только для тебя, мой мальчик, а твое — для нее. Скажешь, я вру? Тогда и ты — лжец.
— Если бы мы дали волю чувствам, то это было бы кровосмешение.
Дедушка Туан, ради бога, помогите! Как мне быть? Я не прикасался к женщине с того дня, как вы прочли мне письмо Элизабет с новостью про ее беременность.
— Не скажу, что это правильно, — со вздохом произнес старик. — Жюстен, нельзя вот так жертвовать молодостью в память о запретной любви. Первое: ты сейчас вернешься в Гервиль и, как бы тебя ни терзала ненависть, позаботишься о своем родителе. Ларош прожил жизнь эгоистом, тираном, с запретной тягой к женщинам своей крови — Катрин, Элизабет. Но Бог ему судья! Ты не должен опускаться до его уровня, нет. Постарайся следовать заветам Господа нашего Иисуса.
— Я сделаю все, как вы говорите, в надежде, что его черная душа будет гореть в аду, — жестко отвечал Жюстен.
— По моему скромному мнению, ад — он, мой мальчик, тут, на земле. Найди себе поскорее жену — ласковую, сердечную, которая одарит тебя и нежностью, и детьми. И не забывай меня навещать!
— Я буду приезжать часто, дедушка Туан! Обещаю!
14. Майская помолвка
Норма аккуратно поправила серебряные столовые приборы возле каждой тарелки английского фарфора — белой, с изящным рисунком в виде розовых розочек и зеленых гирлянд из листьев. В ее глазах стол был сервирован безупречно.
С довольной улыбкой она вслух повторила имена гостей — убедиться, что всем отведено место.
— Хозяйка с хозяином, Лисбет и Анри Моро, Бонни и Жан Дюкены, миссис и мистер Рамбер — всего пятеро. Луизон, Тони, Агата, Миранда и наш Антонэн…
Она повертела и так и сяк хрустальные вазы с букетами роз — симфония деликатных красок и нежного запаха. В столовую стремительно вошла Мейбл. Вид у хозяйки дома был встревоженный.
— Ты не забыла, что я тебе говорила, Норма? Стол не должен выглядеть слишком роскошно. Лисбет очень просила!
— Я помню, мадам. Чтобы не смущать гостей. Я сама выросла в простоте, но, будь я на их месте, сервировка показалась бы мне очень милой. Простой и милой!
Мейбл поджала губки, кивнула. Свои длинные волосы она сегодня уложила в высокий шиньон и украсила его шелковыми цветочками — прическа, которая, по ее собственному мнению, ее молодила. В последнее время Мейбл жаловалась, что увядает. Платье надела из блестящего атласа оттенка слоновой кости, на плечи набросила кружевную шаль.
— Как ты меня находишь? — спросила она у домоправительницы. — Может, платье слишком светлое? Нужно было надеть красное. Красный мне больше к лицу.
— Мадам, вы же это не серьезно? Красное на обед в честь помолвки — это было бы неприлично.
— Если ты так говоришь… Боже, я вся на нервах! А что у нас с меню? Все, как я сказала?
— Разумеется, мэм! Цыплята доходят, спаржа готова, а к ней — соус муслин44[44]. Десерт уже доставили — прекрасный торт «Крокембуш». Может, капельку джина? Успокоить нервы… Мистер Вулворт только что прибег к этому чудодейственному средству.
— Прекрасная идея, Норма! Нельзя, чтобы Лисбет видела меня в таком состоянии. Еще подумает, что я расстроена. Увы, это отчасти правда. Все случилось так быстро! Месяц назад наша дочь сообщает, что встречается с этим Анри Моро, хотя раньше говорила о нем исключительно как о друге, — и вдруг уже помолвка! В таком темпе летом они уже и поженятся. Норма, она доверяется вам во всем. Скажите, Лисбет беременна?
— Нет, мадам, могу вас в этом заверить. Детвору я разместила в конце стола, всех вместе. Вы согласны?
— Детвору? Луизону Моро в сентябре исполняется пятнадцать, и он уже работает в семейной прачечной. А Тони Рамбер, Норма, уже восемнадцатилетний юноша. Его сестре Миранде недавно исполнилось четырнадцать. Здесь только Антонэн и Агата — дети.
Мейбл залпом опустошила рюмку. Тихонько вздохнула, сказала с сожалением:
— Лисбет могла бы выйти за человека из высшего общества. Претенденты расталкивали друг друга локтями, стоило ей появиться на каком-нибудь рауте… Но нет, она увлеклась этим французом!
— Может, потому, что он француз, мадам? — осмелилась предположить домоправительница.
— Да, наверное, — согласилась Мейбл. — И наш долг — всячески его ободрять… Я почему-то склонна забывать, что Эдвард женился на мне вопреки воле семьи. Для них я была слишком низкого рождения. Кстати, а где мой муж? Скоро придут гости, и я не хочу их встречать одна.
— Мистер Вулворт и Элизабет беседуют в ее комнате, мадам! — сказала Норма. — А я возвращаюсь в кухню.
Квартира была так велика, что хозяева и прислуга могли спокойно по ней перемещаться, не встречаясь друг с другом. Эдвард Вулворт, находясь в комнате приемной дочки, мог говорить довольно громко, не привлекая внимания супруги.
— Я всего лишь спрашиваю, Лисбет, хорошо ли ты подумала, уверена ли в своем решении? — с некоторым раздражением сказал он. — Сегодня у тебя помолвка, и что же? Я застаю тебя в слезах! Я на все согласился ради твоего будущего счастья, но почему ты плачешь?
— Уже не плачу, па. Я укололась иголкой. Всему виной взвинченные нервы.
— Я не настолько глуп, Лисбет.
Элизабет вытерла мокрые щеки. На ней было платье из органди небесно-голубого оттенка, с декольте, отделанным вышивкой розовой шелковой нитью в виде цветочков. Широкая юбка была украшена декоративными цветами, такими же нежными и невесомыми, как на корсаже, красиво облегавшем ее бюст.
— Ты сегодня ослепительна, — подбодрил ее Эдвард. — И эти кудри на плечах… Как принцесса из волшебной сказки! Женщины теперь носят шиньоны, и редко кого увидишь с распущенными волосами.
— Я заведу новую моду, чтобы тебя порадовать, па\
Она слабо улыбнулась Эдварду. Растрогавшись, он погладил молодую женщину по щеке.
— Это всего лишь помолвка, в конце-то концов, — сказал мистер Вулворт. — Со свадьбой не торопись. Анри Моро — мужчина приятный, работящий, но, дорогая, ему не хватает образованности. Сомневаюсь, что смогу найти ему место в своей компании, которое не покажется ему унизительным: я могу поручить ему только работу не первостепенной важности.
— Это только начало, па. Дальше увидим. Я помогу ему освоить английский. Ты часто говорил, что в Америке любой может занять свое место под солнцем, начать с нуля и сделать блестящую карьеру, сколотить состояние. Анри на это способен.
— Я искренне на это надеюсь, дорогая. Но ведь у него дети! Сын, который ростом с тебя, и девочка хрупкого здоровья, тебе придется воспитывать их, причем в ущерб собственному малышу.
— Па, мне это будет не в тягость. Луизону нужно вернуться в колледж. Он мальчик умный, не хочу, чтобы загубил свои способности, ворочая чье-то грязное белье. Агата прекрасно ладит с Антонэном, и ей очень нужна мама.
Питание получше, меньше одиночества — и девочка пойдет на поправку.
Эдвард Вулворт отступил перед такими аргументами. Легонько поцеловал Элизабет в лоб.
— Прихорашивайся, милая, а я пойду к Мейбл, будем встречать гостей. Не страшно, если ты выйдешь попозже, не с красными глазами, — добавил он, выходя из комнаты.
Элизабет прошептала:
— Да, конечно.
Оставшись одна, она подошла к зеркалу-псише, повернутому чуть под углом, и вгляделась в отражение. Полюбовалась платьем, кончиками пальцем расправила кудри. Глаза казались лазурными, подчеркнутые цветом платья из органди.
— Это правда. Я красива, — констатировала она вполголоса, не испытывая ни радости, ни тщеславия.
Вернулась к инкрустированному комоду, чтобы взять из шкатулки сапфировое колье — подарок Вулвортов к ее пятнадцатилетию. Выдвинула верхний ящик… Первое, что она увидела, — бежевый конверт с письмом, причинившим столько боли и заставившим сильно разозлиться на дядю Жана.
Резким движением Элизабет взяла его и извлекла последнее письмо Антуана Дюкена. Она прочла его сразу по получении, десять дней назад, а после этого ни разу к нему не прикасалась. Быстро развернула листок и стала читать с тайной надеждой, что сегодня оно уже не заставит ее так страдать.