Мейбл между тем пыталась вспомнить, каков из себя этот французский родственник. Потом победно вскрикнула.
— У меня есть фотография Жюстена! Еще тех времен, когда он не знал, что по крови тоже Ларош, — смеясь, заявила она. — Он тогда служил в замке конюхом, да? Когда поедим, я принесу фотоальбом. Уверена, Анри будет интересно!
— Я так не думаю, ма, — возразила Элизабет. — Жюстен с тех пор переменился. Теперь он управляет винодельней и похвастался, что поставляет о-де-ви к российскому императорскому двору!
— А вот это уже интересно, — заметил Эдвард. — Мейбл, дочка права. Бог с ним, с прошлым. Подумаем лучше о будущем! А сейчас самое время попробовать этот восхитительный торт!
Свой кусочек Элизабет постаралась есть как можно дольше, опасаясь момента, когда Анри преподнесет ей кольцо — очень символичный жест, особенно в присутствии гостей. Сердце у нее в груди замирало, стоило только подумать о поцелуе, которым они с Жюстеном обменялись.
«Как согласиться на помолвку, когда любишь другого? — спрашивала она себя. -
Но ведь не выходят замуж за брата собственной матери! И целовать его так я не должна была».
Анри перешел к главному — в надежде обратить на себя ее внимание. Он ощущал волнение, испытываемое молодой женщиной, и приписывал его неожиданному появлению этого Жюстена, о котором сегодня услышал впервые.
— Лисбет, дорогая! — начал он громко. — Сегодня — один из лучших дней в моей жизни. Лучший с тех пор, как я в Америке. Очень прошу, кто-нибудь, переведите для мистера и миссис Вулворт!
Бонни тотчас же это сделала. Постаралась передать тон, с нажимом на жизнерадостность.
— Ты согласилась связать свою жизнь с моей, — продолжал Анри, — в ближайшем, я надеюсь, будущем. И, чтобы скрепить наши клятвы и в честь помолвки, хочу подарить тебе это кольцо!
Он извлек из внутреннего кармана пиджака маленький футляр черной кожи и приоткрыл его. Драгоценные камни моментально поймали солнечный луч.
— Сапфир, но не такой синий и блестящий, как твои глаза, — уже тише проговорил он. — Лисбет, можно я надену его тебе на палец?
Она кивнула, слабо улыбнулась. Анри надел колечко ей на безымянный палец левой руки. Гости захлопали. Леа, растрогавшись до слез, воскликнула:
— Счастья жениху и невесте! Браво!
Ее реакция была слишком бурной, по мнению Вулвортов, но Жан подхватил поздравления, а следом — и Луизон с Тони. Антонэн охладил общее оживление, довольно громко спросив:
— А что такое жених и невеста?
— Не прикидывайся глупым, — укорила его Бонни. — Мама рассказывала тебе, что это означает.
— Мистер Моро скоро станет твоим папой, — пояснила Миранда.
— Но я не хочу никакого папы, — буркнул Антонэн. — У меня есть дедушка и бабушка. И еще мама.
Инцидент порядком смутил Элизабет и Анри. Леа снова отвлекла общее внимание на себя, предложив спеть что-нибудь в честь помолвленных.
— Это было бы чудесно! — отвечала Мейбл, не успев опомниться от удивления.
— У супруги очень красивый голос, — похвалился Батист, у которого робость пропала после трех бокалов шампанского. — Леа, спой нам «О sole mio»!
— В Италии это мужская песня. Ее еще называют неаполитанской. Но я люблю ее напевать. Миранда тоже ее знает.
— Не так хорошо, как ты, — стала оправдываться девочка.
Элизабет смотрела на кольцо, не вмешиваясь в разговор. Неописуемое волнение охватило ее, когда Леа запела первый куплет на родном наречии. Смысла Элизабет не понимала, но теплый, сладкий тембр голоса подруги будоражил душу, пробуждал ностальгию по ушедшим дням — времени, когда она каждое утро прибегала к Жюстену в конюшню и они вместе катались по полям, вдоль реки — всюду.
— Ты плачешь? — встревожился Анри.
— Это так красиво! — тихонько отвечала Элизабет.
Он вежливо кивнул, взял ее за руку. Леа получила свою долю аплодисментов и, смеясь, раскланялась. Мейбл рассыпалась в комплиментах, Эдвард — тоже. А Элизабет и вовсе подбежала и расцеловала ее.
Норма, которая так и не посмела сесть за большой стол, смахнула слезу и тихонько выскользнула из столовой: пора готовить чай и кофе.
— Моя ненаглядная невеста, — шепнул Анри, когда Элизабет вернулась и села рядом, — мы забыли поцеловаться!
— Только не перед Антонэном и дядей Жаном, — так же шепотом отвечала молодая женщина. — Чуть позже, Анри! А вот потанцуем непременно. Идем в гостиную, там граммофон. Па, поставь, пожалуйста, диск с венскими вальсами!
— Сейчас, Лисбет. Буду рад с тобой повальсировать.
Луизон и Агата с тревогой наблюдали за отцом. Оба чувствовали, что ему не по себе, — и были правы. Анри заметил их настороженные взгляды. Ободряюще улыбнулся. Дело в том, что танцор из нашего беррийца был никудышный…
Элизабет встала. Ей не сиделось на месте, ее смущало кольцо, а еще было стыдно, что отказала Анри в поцелуе. Она постояла немного возле открытого окна, потом побежала в кухню. Норма посмотрела на нее с беспокойством.
— Простите, мэм, кофе готов, а вот чай — нет. Я стараюсь, как могу.
— Я не за этим, Норма! Я какая-то взвинченная и с большим удовольствием пошла бы побродить в Сентрал-парке. Нужно было организовать общую прогулку. Я уже попросила па поставить музыку, но танцевать почему-то перехотелось.
— Приезд дяди-француза так вас взбудоражил, — предположила молодая домоправительница. — Это нормально, он ведь приехал издалека!
— Да, и я жалею, что дала ему уйти. Иногда я бываю такой глупой… Хотя, если честно, я боялась, что Анри начнет расспрашивать. Я ничего ему не рассказывала про свою жизнь во Франции.
— Это можно наверстать в любую минуту, Лисбет. А, хозяин включил граммофон! Идите скорее в гостиную и не терзайтесь так, сегодня ведь ваша помолвка!
— Ваша правда, Норма!
Эдвард Вулворт, несмотря на свои пятьдесят шесть лет, покружил в вальсе и Элизабет, и Леа, и Миранду, и даже Бонни, как та ни отбивалась. Анри признал, что танцует плохо, и никто не потребовал от него доказательств обратного.
Что до Батиста Рамбера и Жана, верные своей мании, они устроились на широком канапе с сигарами.
— Твоя племянница скоро выйдет замуж, Жан, — тихо сказал плотник. — Ну, теперь ты доволен?
— Конечно, так лучше. Только бы свадьба состоялась этим летом… Можешь назвать меня брюзгой, но эти прихоти Элизабет я не поощряю. У нее было трагическое детство, да и потом девочка много пережила, и это сказывается на характере. Заметил, как она от меня шарахается? До сих пор злится, потому что это я подтолкнул ее к тому, чтобы узаконить отношения с Моро.
— Женщины нынче требуют большей независимости, особенно те, кто работают. Хотят даже голосовать, — подхватил Рамбер. — И я их в чем-то понимаю.
И, со своей стороны, восхищаюсь твоей племянницей. Элизабет красива, но еще она очень чуткая, умная и на редкость щедрая.
— Анри Моро ее щедростью воспользуется сполна, — сердито хмыкнул Жан. — Плевать, это не мои доллары! Если Вулворт хочет разориться, пускай!
Никто не слышал этих укоров, потому что музыка играла громко, да еще нестерпимо скрипела игла граммофона. Антонэн, как раз в момент, когда Элизабет с Тони кружились в центре гостиной, жалобно застонал, а потом его вырвало на ковер. Инцидент положил конец танцам.
— О нет! Антонэну плохо! — вскричала Мейбл, державшая на коленях малыша Уильяма.
Бонни поскорее увела мальчика в ближайшую ванную комнату. Антонэн конвульсивно рыдал — лицо красное, рубашка испачкана. Перепуганная Элизабет прибежала следом.
— Ты съел слишком много торта и крема! — сокрушалась она. — Антонэн, как ты? Животик еще болит?
— Нужно вымыть его и переменить одежду, — рассудила Бонни. — А потом, Лисбет, ты его уложишь. Поспит — и все пройдет.
— Я сама займусь сыном!
— В платье принцессы? Испачкаешься.
Норма решила, что самое время предложить свои услуги. Но Бонни, настроение у которой было грозовое, высунулась из ванной и быстренько ее отправила. Элизабет прокомментировала сердито:
— С чего это ты так грубишь Норме? С тобой ма себе такого никогда не позволяла, насколько я помню.
— Ну конечно! Вы с этой блондинистой дылдой теперь лучшие подружки! А я-то так радовалась, что, когда выйду за Жана, мы с тобой породнимся! На деле вышло по- другому. Ты про меня забыла, — пожаловалась Бонни.
Элизабет пожала плечами. Она уже раздела Антонэна, чтобы помыть его в ванне. Мальчик обрадовался и уже стучал ногами, слыша, как из кранов течет вода.
— Можешь мне сказать, почему Жюстен явился в Нью-Йорк точно в день твоей помолвки? — спросила Бонни. — Ты ему писала?
— Нет. Представь себе, для меня это был сюрприз. Если бы дедушка Туан стоял у порога, я бы и то меньше удивилась. Жюстен хотел повидаться со мной, но может быть и другая причина, которая мне неизвестна.
— Жан недоволен. Я видела, как он хмурится.
— Твой муж всегда чем-то недоволен, Бонни, и, живя в его тени, ты сама становишься мегерой. Или ты считаешь нормальным то, что он посмел сделать? Жан меня предал, рассказав об изнасиловании, жертвой которого я стала, дедушке Туану! Я слова ему больше не скажу! И то же будет с тобой, если не перестанешь меня критиковать!
Угрозы Элизабет, словно эхом, отозвались во всхлипах Бонни. Молодая мать как раз усаживала сына в ванну. Оглянувшись, она увидела Бонни в слезах, с дрожащими губами.
— Бонни, милая, не плачь! Прости, я зря на тебя накинулась.
— Все и так скверно, еще и ты на меня нападаешь! — всхлипнула в ответ Бонни.
Антонэн, забыв про недомогание, радостно плескался в воде. Элизабет и не подумала его отругать. Она обняла Бонни.
— Что скверно? Что ты имеешь в виду?
— Уильям своим плачем все время мешает нам спать, бакалейщик с соседней улицы постоянно ищет повода повздорить. А тут еще ваша с Жаном ссора… Я не хочу его выслушивать, когда он несет вздор относительно тебя, а он злится. Уже неделю спит в подсобке, на раскладной кровати. Наш брак летит в тартарары, да!