— Какая разница? Ты же не будешь его оплакивать, верно?
— Да, но, несмотря на все его проступки и то, что он сделал с тобой, он остается моим родителем, который дал мне все сыновние права. В последние годы он переменился. И я даже имею слабость думать, он меня любит. Но хватит об этом, это мои проблемы. Как Антонэн?
Броня, в которую Элизабет так поспешно облачилась, треснула при одном упоминании о сыне. Она заломила руки, глаза наполнились тревогой.
Жюстен нашел ее волнующе красивой — бледная как полотно, с неубранными волосами, в розовом атласном пеньюаре, босая.
— Жар никак не спадает. Антонэн спит, но это не хороший сон. Мы как раз ждем доктора Фостера.
— Элизабет, могу я посмотреть на мальчика?
— Зачем?
— Я слышал, во французском квартале сейчас эпидемия кори. Вчера я там прогуливался, ради удовольствия поговорить на родном языке. Все вывески на французском, так что я чувствовал себя почти дома.
Элизабет была озадачена, колебалась. Все еще во власти алогичных сомнений, она почти боялась вести Жюстена к кроватке своего ребенка.
— Будь это корь, Чарльз Фостер, дипломированный врач, ее бы диагностировал, — предположила она. — В школу Антонэн пока не ходит. Как он мог заразиться?
И, честно сказать, я впервые слышу, что в Нью-Йорке есть французский квартал.
— Антонэн мог подхватить болезнь в Сентрал-парке. Он сидел рядом с девочкой на карусели, — заметил Жюстен.
— Ты прав. Хорошо! Если настаиваешь, идем!
Она провела его в детскую. Ставни там были закрыты, окна тоже. В комнате царили скорбный полумрак и жуткая духота. Мейбл подскочила, как если бы не хотела подпускать Жюстена к кроватке.
— Не стоит входить, сэр! Мальчик плохо себя чувствует, — сказала она. — Он тяжело дышит, весь в испарине. Лисбет, нужно везти его в больницу!
— Ма считает, что надо отвезти Антонэна в больницу, — перевела Элизабет дрожащим голосом.
— Позволь дать совет, — отвечал Жюстен. — Ему полегчает, если проветрить комнату и обтереть его мокрым полотенцем. На ферме, где я проработал много лет, в Обетерре, двое хозяйских детей заболели корью. Мать очень волновалась и обратилась за советом к знахарке, женщине доброй и разумной. Первое, что она сделала, — заставила их открыть все окна, благо было лето, и почаще обмывать маленьких больных прохладной водой. Еще она поила детей отварами липового цвета и таволги. Жар спал, и со следующего дня самочувствие их стало улучшаться. Худшее было позади. Элизабет, ты отдаешь себе отчет, как жарко в комнате? У Антонэна, скорее всего, болит голова, и состояние можно облегчить, положив на лоб, шею и грудь салфетки, смоченные прохладной водой.
— Но это его убьет! — испугалась молодая женщина. — Доктор сказал: никаких сквозняков!
— Элизабет, высокая температура может быть в его возрасте очень опасна.
Мейбл следила за разговором с легким раздражением, не понимая ни слова, но когда Жюстен стал открывать окна, всполошилась.
— Прошу, не делайте этого! — вскричала она.
— Ма, я доверяю Жюстену. Он объяснил, зачем нужно проветривать комнату. Не волнуйся, пожалуйста. На улице прекрасная погода.
В детскую тихонько вошла Норма — спросить, не нужна ли помощь. Элизабет попросила ее принести тазик с водой и полотенца.
— И приготовь, пожалуйста, отвар липового цвета. Мы покупали для па на прошлой неделе.
Домоправительница поспешно удалилась. Первым делом она принесла тазик и полотенца. При виде испуганного лица Мейбл Норма рискнула высказать свое мнение:
— Думаю, этот господин все говорит правильно, мэм! Мама лечила нас с братом так же, когда мы болели корью. Я могу ухаживать за Антонэном, потому что уже болела и для меня корь не заразна. Но вы с Лисбет можете заразиться.
— Спасибо, Норма. Ты меня успокоила, — сказала Элизабет, у которой действительно отлегло от сердца.
Чарльз Фостер явился к Вулвортам час спустя, вместе с Эдвардом, который уехал из своей конторы в Флэтайрон-билдинг раньше обычного. Доктор очень удивился, найдя комнату Антонэна ярко освещенной и проветренной.
— Что это значит? — сухо поинтересовался он. — Лисбет, дорогая моя, вы забыли мои рекомендации?
— Нет, что вы! Я перестала им следовать, и сыну стало легче. Жар совершенно точно уменьшился, и он с удовольствием пьет настой липы, который мы ему даем. Норма подсластила его медом, и мой ангел почти перестал кашлять.
Эдвард с недоверием присмотрелся к мальчику. Антонэн, который уже не спал, слабо ему улыбнулся.
— Привет, деда, — прошептал он.
— Здравствуй, мой хороший! Ты выглядишь бодрее, но лицо все равно красное, — вздохнул мистер Вулворт.
— Ваша неосмотрительность меня огорчает, Лисбет, — буркнул доктор, приступая к осмотру маленького пациента.
Фостер внимательно изучил состояние слизистых во рту, осмотрел торс мальчика, руки и ноги. Время от времени коротко задавал Антонэну вопросы, все более удивляясь ответам.
— Я придерживаюсь прежнего диагноза, — проговорил он наконец. — У Антонэна мигрень, которая постепенно проходит. В ротовой полости у него нет пятен, которые свидетельствовали бы о кори. Может идти речь о другом инфекционном заболевании, менее заразном и менее опасном, — краснухе, которую еще называют «немецкой корью», потому что впервые была описана немецким терапевтом Хофманом.
— Эдвард, ты слышал? Прекрасная новость! — воскликнула Мейбл, укрываясь в объятиях супруга. — Кажется, Антонэну лучше. И все благодаря Жюстену, который считает, что самое важное — поскорее сбить у ребенка жар.
— А! Так столь рискованной инициативой мы обязаны этому господину? — иронично отозвался Чарльз Фостер, кивая на Жюстена. Взгляд его выражал презрение. — Вы тоже доктор?
Элизабет отвечала четко, но в то же время примирительно:
— Чарльз, мой родственник не понимает, что вы говорите. Он — француз. Судя по всему, его советы хороши. Мне следовало самой об этом подумать, но я в точности исполняла ваши рекомендации и, позволю себе заметить, ошибалась. Как и вы.
Жюстен, который не понимал ни слова, констатировал, что врач обнял Элизабет за талию и что-то шепчет ей на ухо, чуть ли не щекоча ее щеку своими усами. Укол ревности был так силен, что молодой француз стиснул кулаки.
И… испытал такой же острый укол желания. Он смотрел на молодую женщину и думал, что такую красоту нечасто встретишь. Но это было не единственное ее преимущество. Она излучала колдовскую чувственность, помноженную на очарование, что делало ее неотразимой.
Внешне невозмутимый, Жюстен забылся в запретных фантазиях, в которых он раздевал Элизабет, целовал ее груди, живот, делал ее своей. Она посмотрела на него точно в этот момент и получила в самое сердце пылкий призыв, ей адресованный.
— Лисбет, надо пригласить твоего родственника на ужин! — предложила Мейбл. — Ведь он скоро уезжает. Хотелось бы познакомиться ближе. Эдвард, что ты об этом думаешь?
— Разумеется, дорогая!
Элизабет поспешила перевести приглашение, которое Жюстен принял с улыбкой. И тихо сказал:
— Для меня счастье провести в этом доме вечер. Но еще большее — если ты согласишься прогуляться со мной завтра после обеда!
— Охотно, — вполголоса отвечала молодая женщина. — Если Антонэну станет легче.
— Само собой разумеется. Уверен, мальчик переживет твое отсутствие, ведь с ним постоянно бабушка и Норма.
Они снова улыбнулись друг другу, почти забыв, что вокруг люди, что на них смотрят…
Многие прохожие оборачивались вслед красивой паре, идущей по тротуару рука об руку. Одни восхищались элегантностью и красотой молодой женщины в платье небесно-голубого оттенка, прятавшей удивительно миловидное лицо под шелковым зонтиком от солнца. Ее белокурый и загорелый спутник притягивал любопытные взгляды дам всех возрастов: он был высок и привлекателен.
Элизабет с Жюстеном не замечали интереса, с каким смотрели на них жители этого многонаселенного манхэттенского квартала. 34-я улица, по которой они следовали, заканчивалась у набережной залива.
— Это был чудесный вечер, хоть я и не понимал половины сказанного, — как раз говорил Жюстен, когда они остановились перед витриной кондитерской. — Еда была очень вкусной.
— Не жалуйся! За ужином я старалась, как могла, все переводить, особенно когда вы с па заговорили о марочных французских винах и о-де-ви, — отвечала Элизабет.
— Прости, это было скучно.
— Нет, мне понравилось. И потом, Антонэн пошел на поправку, так что я была на седьмом небе от счастья! Он выпил немного овощного бульона, поел творога.
Сегодня утром появилась красная сыпь. Приходил Чарльз Фостер. Говорит, что доволен тем, как идет выздоровление.
— Он снова обнимал тебя за талию, этот чертов доктор?
— Чертов доктор? О Жюстен, я не слышу таких выражений годами! Это ревность?
— Если б ты знала! Вчера я едва сдержался, чтобы за шиворот не оттащить его от тебя. Ты говоришь, он женат! И смеет увиваться за тобой возле кроватки больного ребенка, на глазах у родных!
Элизабет моментально помрачнела. И крепче сжала пальцы своего спутника.
— Мы с ним часто видимся в больнице Маунт-Синай, я посещаю тамошние курсы медсестер. И там он ведет себя куда свободнее, чем у милосердных сестер, им я помогаю на добровольных началах. Однажды я чуть не влепила ему пощечину: он поцеловал меня в шею, когда я складывала простыни в бельевой. Мы были одни, и он этим воспользовался.
— Вот вам и великосветские манеры! — рассердился Жюстен. — Да как он смеет?!
— Недавно я узнала, что он в курсе моей связи с Анри, — пояснила Элизабет. — Наверное, решил, что я распущенная.
Теперь пришел черед Жюстена погрустнеть. Они пошли чуть медленнее.
— Элизабет, я был неприятно удивлен, когда узнал, что ты видишься с Анри Моро, — сказал он. — Со своей стороны, я порвал с Мариеттой пять лет назад, просто потому, что ты не одобряла такого моего поведения, — это явствовало из письма к мсье Антуану, он мне его зачитал.