томилась годами. Хватая ртом воздух, она несколько раз вскрикнула от изумления. Собственное тело вдруг показалось ей невесомым, полным жизненных соков и сладостной неги.
— Иди ко мне, — взмолилась она. — Умоляю! Иди!
Он вскочил и стал целовать ее в губы, так, что она ощутила вкус собственной влаги. Она обвила его руками, в то время как он прижался лбом к ее груди. Элизабет подставила ему соски, и он стал их покусывать, посасывать, пока она снова не вскрикнула. Наконец он медленно вошел, не сводя с нее восхищенного взгляда.
— Наконец-то! Наконец-то ты во мне! — умирая от страсти, с трудом выговорила она.
Первая волна наслаждения пришла, принеся с собой неистовую радость. В такт ритмичным движениям Жюстена она стонала и вздрагивала, и это было блаженство, о существовании которого Элизабет не подозревала. Темпераментная и чувственная, она всегда любила сексуальную игру и всецело ей отдавалась.
— О да! О да, любовь моя! — повторяла она, не сводя с Жюстена глаз.
Она тонула в его черных глазах — сияющих, восхищенных, будто увидевших рай на земле. Он, пребывая во власти того же, незнакомого прежде, экстаза, погружался в теплые, хваткие глубины женского лона. Вскрикивая и плача, она вцепилась в него и прижималась, сколько было сил, чтобы целовал, целовал…
Потом пришел момент, когда оба ощутили, как мир рассыпается мириадами сверкающих брызг, и вокруг — небесная лазурь и звезды… Элизабет казалось, она вот-вот потеряет сознание. Жюстен хрипло всхлипнул.
— Я не знала, — прошептала молодая женщина, обнимая любовника еще крепче.
— Я тоже.
Они еще какое-то время обнимались, ошеломленные тем, что пережили вместе, нежно целовались и никак не могли друг от друга оторваться.
Наконец Жюстен с сожалением развеял колдовство.
— Я не смог вовремя выйти, — сказал он, целуя ее волосы.
— Какая разница, — отозвалась она. — Родить от тебя ребенка — это ли не счастье? Я буду любить его всем сердцем.
— Все не так просто, Элизабет. Я не допущу, чтобы мой сын или дочь росли, думая, что их отец — Анри Моро. И потом, мы одной крови.
— Думаю, особенного риска, что я забеременею, нет, — сказала молодая женщина. — Но даже если так, ты вернешься в Нью-Йорк и мы с тобой уедем жить далеко-далеко, в другой штат. Жюстен, знаю, тебе нужно во Францию, но я готова ждать тебя. Я не хочу тебя потерять. На море бывают штормы, и столько опасностей вокруг! Боже мой! Завтра, в это же время, ты будешь в открытом океане!
Она тихонько заплакала, обнимая его за шею. Он, как мог, успокаивал ее обещаниями.
— Не волнуйся, я похороню Лароша и вернусь! Я — законный наследник, состояние мне перейдет приличное. Плыть через Атлантику я не боюсь, особенно зная, что ты меня ждешь. Принцесса моя ненаглядная, вытри слезы! В другой раз я тебя не оставлю!
— Поклянись!
— Клянусь, — сказал он, подкрепляя обещание долгим поцелуем.
Солнце медленно опускалось за шарантские холмы, укрытые виноградниками с трепещущими на ветру листьями. Гуго Ларош восседал в большом кожаном кресле возле окна гостиной. Перед ним в струнку выстроилась домашняя прислуга. И только Алин стояла за спинкой кресла, насмешливо кривя накрашенные губы.
Старый садовник Леандр, служивший Ларошам уже лет тридцать, стоял понурившись и крутил в узловатых пальцах свою полотняную шляпу, помятую и грязную. Алсид, его верный ученик, переминался с ноги на ногу. Ему было уже под сорок, а он был замкнутым, послушным и невежественным.
Ортанс, Сидони и Марго настороженно переглядывались. Все три — в черных платьях и белых фартучках.
— Ну-ну, все в сборе, — буркнул Ларош. — Я уже на ногах, и в ваших интересах меня слушаться. Делайте, что говорю, даже если приказ кажется странным, иначе получите то же, что и Роже: я вышвырнул треклятого конюха вон, без жалованья. Если дорожите местом, подчиняйтесь. Первое: не вздумайте проболтаться, что я поправился. Ни одной живой душе! В округе этого знать не должны. Для всех я — лежачий больной и на последнем издыхании. Хорошенький моего бастарда ждет сюрприз… Инструкции получите у мадемуазель Алин — да-да, теперь ее следует именовать так. Отныне домом ведает она.
Кухарка скрипнула зубами, уязвленная новостью. Все бросить и уйти? И все же Ортанс колебалась.
— Тебе что-то не по нраву, Ортанс? — угрожающим тоном поинтересовался Ларош.
— Нет, мсье.
— Вот и славно. Ступай в кухню и приготовь хороший ужин.
Славная женщина моментально устыдилась своей трусости. Она ведь хотела сказать, что подчиняться какой-то шлюхе не станет, лучше — расчет. Почти против воли у нее вырвались роковые слова:
— Врать не стану, мсье: если что будет не по мне, уйду! — сказала она.
Глаза Гуго Лароша свирепо сверкнули, и он издевательски усмехнулся:
— Уйдешь, чтобы распускать сплетни у меня за спиной? Выдавать мои секреты? Алин, ружье!
Марго, поступившая на службу недавно, вскрикнула в ужасе, когда Алин продемонстрировала охотничье ружье, принадлежащее престарелому любовнику, — до сих пор она держала его за спиной. Пышнотелая фаворитка с торжествующей усмешкой передала оружие Ларошу.
— Мсье, у меня ничего такого и в мыслях не было! — забормотала перепуганная Ортанс.
Как зачарованная, она смотрела на устремленное на нее дуло. Старый Леандр перекрестился, в то время как Сидони потихоньку чуть отодвинулась в сторону — от греха подальше.
— Это касается всех! Я вас предупредил. Из замка — ни шагу! — распорядился Ларош. — Если узнаю, что кто-то из вас ослушался…
Указательным пальцем он коснулся спускового крючка. Алсид нервно хохотнул:
— Мне идти некуда, хозяин. Все, что прикажете, исполню! Чтоб меня разорвало, если вру.
— Ну хоть на кого-то можно положиться. — Ларош кивнул ему, опуская ружье. — Завтра поутру сделаешь, что Роже делать отказался. Хватит у тебя духу, а, Алсид?
— Мсье! — внезапно вмешалась в их диалог Сидони. — Вы сегодня рассчитали конюха. Почему его вы отпустили, а нам запрещаете уходить? И зачем пугаете Ортанс? Я точно знаю, никому из нас вы ничего дурного не сделаете.
Неожиданно для всех землевладелец опешил, не нашелся с ответом. Алин, сверкнув глазами в сторону домоправительницы, принялась массировать ему плечи. Сидони поняла намек и стала пятиться к двери.
— Вот-вот, проваливайте все! Видеть не могу ваши тупые морды! — выкрикнул Ларош. — Все вон!
Он дрожал всем телом, скрежетал зубами. Потом схватился за лоб, отбросил назад седеющие волосы.
— Идемте, мой господин, — сладко зашептала ему на ухо Алин. — Я отведу вас в спальню. Вам нужно отдохнуть. Выйдите все!
Слуг словно ветром сдуло. Опомнились они уже в кухне. Старик Леандр налил себе рюмку виноградной водки и залпом выпил. Бледная как полотно Ортанс последовала его примеру.
— Как думаете, ружье заряжено? — спросила Марго. — Дело ваше, а я в этом доме и дня не останусь! Как стемнеет, соберу свои пожитки — и ходу! Еще и с жандармами переговорю!
Сидони поджала губы. Выходка Лароша ее потрясла. Дрожащим от волнения голосом она сказала:
— Хочется верить, что ружье все-таки не было заряжено, нет. Но я не советую тебе уходить, Марго. Подожди, пока вернется молодой хозяин. Он все уладит!
— А чем я рискую, если ночью уйду?
Алсид вдруг сильно заинтересовался трещинкой на большом кухонном столе, возле которого сидел. Сидони покосилась на него с подозрением.
— Думаешь, хозяин зря своему верному прихвостню приплачивает? проговорила она, кивая на Алсида. — Делай, что я говорю, Марго! Тем более что никто не видел, как Роже уходил из замка…
Элизабет и Жюстен наслаждались прогулкой. Прижимая к груди букет сирени, молодая женщина предложила пройти к Гудзону.
— Раньше я не ходила к реке, никогда! Именно там выловили труп отца, — объяснила она. — Но с тобой мне не страшно. Я брошу эти цветы в воду, как я сделала для мамы, когда плыла назад, во Францию, на «Турени».
— Тебе от этого стало легче, моя принцесса, — и слава Богу! Ничего, что я так тебя называю? Вчера тебе это не понравилось.
Элизабет одарила его улыбкой, от которой сердце ее спутника радостно затрепетало.
— Я безумно счастлива это слышать. Еще немного — и я готова буду поверить, что родители все еще тут, рядом со мной. Я ощущаю их незримое присутствие. Особенно мамино, ведь ты — ее младший брат!
— Сводный брат, — поправил ее Жюстен. — Я предпочел бы забыть о нашем родстве, Элизабет, если мы решим жить вместе, вопреки всем запретам, церковным и правовым. Но хватит о прошлом. Поговорим лучше о будущем, — сказал он. — У нас есть еще пара часов, ты — любовь всей моей жизни, красивейшая из женщин, и я счастлив. А, вот и еще одна французская кондитерская!
Они с интересом изучили ассортимент пирожных в витрине, на круглых мраморных подставках.
— Шоколадные эклеры! Пирожные «Сент-Оноре» и кофейные «Мокко»! — восхитилась Элизабет.
— Если проголодалась, зайдем и купим! Смотри, у них есть три маленьких столика, так что можно попить чаю прямо тут.
— Может, на обратном пути? Мы почти подошли к реке.
Молодая женщина отвернулась от витрины и прочла надписи на вывесках двух соседних бутиков, разумеется французских. Один оказался парикмахерской, другой — галантереей. Вокруг сновали бесконечные пешеходы. И каждый раз, когда Элизабет слышала родную речь, сердце в ее груди замирало.
— Жаль, что я никогда не бывала в этом квартале, — вздохнула она. — Но ма и па вообще мало куда меня водили. Сентрал-парк, театры, магазины на 5-й авеню… И никаких прогулок пешком по улице!
Жюстен слушал, с душевным трепетом вспоминая ее совсем маленькой — такой, какой она была в детской замка Гервиль, а потом представил ее девочкой постарше, изнеженной, редко покидающей роскошную квартиру в Дакота-билдинг.
— О нет, опять этот тип! — Элизабет выглядела раздосадованной. — Такое впечатление, что он следит за мной!