Повинуясь порыву, она левой рукой взяла фигурку, стиснула в пальцах. Ей внезапно стало грустно, да так, что захотелось плакать. Элизабет вспомнила боль — словно удар кинжалом, — испытанную ею пять лет назад, на пароходе, предположительно в момент, когда Ларош выстрелил в Жюстена. Ей стало очень тревожно, как если бы она снова делила с Жюстеном его переживания.
«После обеда отправлю ему телеграмму. К этому времени он уже должен быть в замке, — сказала она себе. — Если бы Жюстену грозила опасность, я бы увидела это во сне, верно?»
Она быстренько поднесла солдатика к губам, легонько поцеловала. Мейбл снова постучала в дверь, позвала:
— Лисбет! Чарльз говорит, что не может ждать все утро!
— Я уже иду, ма!
Чарльз Фостер всем телом подался навстречу Элизабет, когда она вошла в комнату Антонэна. Влечение, которое он к ней испытывал, было так очевидно, что это с некоторых пор начало раздражать Мейбл. Вот и сейчас доктор жадно смотрел на Элизабет, чьи женские прелести только подчеркивал облегающий шелковый пеньюар.
— Доброе утро, Чарльз! Мы с Антонэном могли бы и подождать часок, — сказала она, здороваясь с ним за руку.
— Зачем, если я знаю, как вам не терпится освободить его от этого ужасного гипса, — отозвался доктор, все еще не сводя с нее глаз. — Вы свежи, как утренняя роса!
Норма, молча стоявшая возле двери в туалетную комнату, едва заметно улыбнулась. Мейбл выразительно закатила глаза.
— Что ж, приступим! — объявил Фостер.
Он дорого бы дал, чтобы остаться наедине с Элизабет, но это случалось очень редко.
— Не бойся, мое сокровище! Доктор не сделает тебе больно!
— Мамочка, я не боюсь!
Врач методично делал свое дело, склонившись над ребенком, но Элизабет была от него так близко, что он ощутил — или решил, что чувствует, — опьяняющий аромат ее тела. И представил ее обнаженной, в кровати.
— Готово! — хрипловатым голосом сказал он.
Антонэн взвизгнул от радости, когда понял, что снова может шевелить рукой. Спрыгнул с кровати и, смеясь и подскакивая, стал носиться по детской.
— Осторожнее! — прикрикнула на него Элизабет. — Ты еще не совсем выздоровел.
— Кости срослись отлично, об этом не тревожьтесь, — сказал Чарльз Фостер. — Что касается краснухи — полное выздоровление займет время.
Доктор поспешно, хоть и с сожалением, откланялся. Его супружеская жизнь не сложилась, и он сгорал от любви и желания к Элизабет.
— Мамочка, а можно пригласить к нам завтра Дэбби? — попросил Антонэн, как только мистер Фостер исчез из поля зрения. — Или мы пойдем гулять в Сентрал-парк? Ты обещала сводить меня на самый верх того красивого маленького замка!
— Нет, Антонэн. Еще несколько дней ты побудешь дома, в тишине и покое, — ответила Элизабет.
— Хитрец! Нарочно разговаривает с тобой по- французски, — посетовала Мейбл. — Лисбет, этой осенью Антонэну в школу! Было бы славно, если бы ты поощряла его больше изъясняться по-английски.
— Да, ма, я так и сделаю. А пока пусть подойдет ко мне и обнимет крепко-крепко!
Она подхватила мальчика на руки и осыпала поцелуями. Он обхватил ее ручонками за шею.
— Ты так хорошо пахнешь, мамочка! Ты — самая красивая в мире! — воскликнул Антонэн, глядя на мать взглядом собственника. — А в школу я не пойду. Хочу всегда быть с тобой!
— Это мы решим позднее, дорогой.
Элизабет нежно его поцеловала. Но тут вернулись воспоминания о ночном кошмаре и она вздрогнула, помрачнела.
«Что же это все-таки было? — спрашивала она себя. — В моем сне дядюшка Жан плакал… Но почему?»
Жюстен медленно брел прочь от костра, пожиравшего останки любимой лошади. Он никак не мог откашляться. Жуткий запах горелого мяса, и эта рвущая сердце боль… Он встал возле столетнего дуба, прижался спиной к стволу и некоторое время смотрел на замковые башенки, на подъемный мост, на подсобные постройки — кухню и кладовые, которые появились позднее, в XVII столетии.
«Лучше уехать прямо сейчас, — думал он. — Здесь меня больше ничего не держит. Ничего! Элизабет, моя принцесса, если б я мог перелететь через океан и тебя обнять!»
Соблазн схватить саквояж и отправиться в Монтиньяк был велик. Антуан Дюкен примет его с распростертыми объятиями, в этом Жюстен не сомневался.
— Нет, с моей стороны это будет трусость, — решил он вполголоса. — Я должен узнать, что тут происходит.
Еще Жюстена не на шутку обеспокоила судьба Перль с жеребенком. Он вдохнул поглубже и энергично зашагал вверх по аллее. Разумнее будет зайти через кухню и расспросить прислугу… Особенно Жюстен рассчитывал на Сидони, которой полностью доверял.
— Мсье Жюстен, наконец-то! — вскричала Ортанс, стоило ему переступить порог кухни. — Вы вернулись!
В расширенных глазах женщины застыл страх. Она отложила пучок морковки, которую как раз собиралась почистить.
— Ортанс, ты прекрасно знаешь, что я вернулся. Окна выходят на конюшни, так что ты уже десяток раз должна была меня увидеть. Где Сидони? Где остальные?
— Леандр подстригает живую самшитовую изгородь, Алсид ему помогает. Сидони с Марго наверняка заняты в комнатах второго этажа.
Ортанс говорила тихо, избегая смотреть Жюстену в глаза. Он с удивлением отметил, что щеки у нее пунцовые.
— Что тебя так пугает? — сухо спросил он.
— Ничего, мсье. Жалко вашу лошадь.
— В таком случае объясни, что случилось. Ты наверняка знаешь это не хуже Сидони. Что стряслось с Районантом? Куда девался Роже? Хочу услышать правду! Только что я попытался расспросить Алсида, но этот болван стал угрожать мне вилами. Говорит, убил коня по приказу «хозяина», хотя в телеграмме Сидони было ясно сказано: мсье Ларош при смерти.
— Нет, мсье. Старому хозяину полегчало, — пробормотала кухарка. — Роже уволили. И когда я говорю «полегчало», то речь о ногах, потому что в остальном… Вот уж несчастье на нашу голову!
— Он совсем спятил, да?
Рядом громко щелкнул кнут, послышались тяжелые шаги. Гуго Ларош спустился по каменной лестнице, связывавшей замок с хозяйственными постройками. Жюстен не видел его несколько недель и был поражен. Старик держался очень прямо в своем костюме для верховой езды. Высокий, худой, с сардонической ухмылкой, делавшей его исхудавшее лицо еще злее… Во взгляде Лароша читалась ярая ненависть.
— А вот и наш бастард! Что, дошел-таки до кухни? — с победным видом воскликнул он.
Старый помещик взмахнул рукой так ловко, что кожаная плеть полоснула Жюстена по лицу, от уха до уха.
— И Районант тебя приветливо встретил, — продолжал глумиться Ларош. — Ждал тебя, да. И я тоже — чтоб вышвырнуть из дома. Ты всего лишился, слышишь? Всего! Имени, денег, наследства. Я от тебя отрекся. Больше водить себя за нос не позволю!
За спиной у него показались Алин и Сидони. С изумлением уставившись на бывшую любовницу отца, Жюстен не успел уклониться от второго удара хлыстом, оставившего отметину теперь уже у него на лбу.
— Хватит! — крикнул он, почти не ощущая боли. — Плевать на деньги и остальное. Главное, что я сохранил свою честь, чего про вас не скажешь.
— Ты? Честь? Да кто ты есть? Деревенщина! Неуч! Бастард! Ну-ка, Алин, покажись!
Ларош грубо схватил молодую женщину за локоть. На ней было зеленое шелковое платье с вызывающим декольте, но выглядела она растрепанной, с заплаканными глазами.
— Вот, Жюстен, познакомься с новой хозяйкой замка! Рыжая красотка, которую ты в свое время прогнал. Но в койке она хороша и умеет меня ублажить, как все шлюшки ее породы. В церкви уже вывесили объявление, свадьба — на следующей неделе. Скоро я ее обрюхачу, и наконец-то у меня будет сын — родной сын, а не приблудный пес вроде тебя! Который к тому же норовит цапнуть хозяина за руку!
Он снова замахнулся, но Жюстен, стряхнув оцепенение, схватился за хлыст обеими руками и, сколько было силы, дернул к себе. Старик пошатнулся, но на ногах устоял. И тут же сделал шаг назад, отклоняясь и крепко удерживая рукоять.
Ортанс испуганно закричала. Со двора в кухню вошли Леандр с Алсидом.
— Если хотели, чтобы я ушел, надо было прямо сказать! — В Жюстене прямо-таки бурлила ярость. — Но зачем убивать Районанта? Жестоко и подло мстить невинному коню, оставлять его гнить в деннике. И это сделали вы, по вашим же заверениям, большой любитель лошадей!
— Я никого не люблю! — взвизгнул Ларош, тараща глаза. — Скажи, что толку любить животное, ребенка, женщину? Никакого толку! Единственная приятность на этом треклятом свете — удовольствие в постели с продажной девкой!
У Жюстена горели пальцы, которыми он сжимал хлыст. Он сделал шаг по направлению к отцу, потом еще и еще. Скоро они стояли в метре друг от друга.
— Можете называть меня бастардом, плевать! — сказал он. — Оскорбляйте сколько хотите. Сегодня же я уеду подальше от вашего замка и денег!
— Да, моих денег ты прикарманил немало! — Ларош никак не мог успокоиться. — Но больше ни су не получишь. Вчера приезжал нотариус, так что рента твоя аннулирована. И деревянная шкатулка, где ты хранил свои сбережения, тоже у меня. Ты вовремя уехал, Жюстен. У меня как раз было время навести порядок.
— Стоило бы задушить вас собственными руками, но я не стану мараться, — отвечал молодой мужчина. — Я рассчитывал по приезде найти вас на кладбище, но, похоже, сатана вас оберегает!
— Вы слышали, олухи? Слышали? — громыхнул помещик, поворачиваясь к прислуге. — Этот голодранец уже покушался на мою жизнь, и я был настолько добр, что не выдал его жандармам. Вы свидетели, он опять мне угрожает! Мсье бастард отправится в тюрьму, к своей пакостной мамаше!
Гуго Ларош гордо выпятил грудь, в его карих глазах искрилось безумие. Жюстен выпустил из рук хлыст. Он уже не злился, испытывал только безмерную гадливость. Еще мгновение — и он ушел бы, решив оставить это чудовище погрязать в собственных пороках, но тут у него перед глазами вдруг предстала Элизабет — вся лучащаяся светом, в обрамлении крупных кистей сирени.