— Мсье! — едва слышно позвал кто-то. — Мсье Жюстен, это вы?
У Жюстена на секунду замерло сердце: этот голос был ему хорошо знаком.
— Роже?
— Я, мсье! Я вас не вижу. Наверное, мы метрах в десяти друг от друга.
— Сейчас я к тебе подберусь! Ты только говори, чтобы я знал, где ты. Кажется, справа от меня!
Неожиданно во мраке блеснул крошечный огонек. Мелькнуло бледное лицо Роже, и темнота вернулась. Жюстен пополз на локтях, даже не попытавшись подняться. Наконец он задел ногу своего конюха, отчего бедолага глухо вскрикнул.
— Мсье, кажется, мы в башне, в старой караульной! — пробормотал Роже. — И вы поосторожнее! На ноги я встать уже не могу, приходится облегчаться прямо тут. Оставайтесь, где вы сейчас!
— На это мне наплевать, — отвечал Жюстен. — И не называй меня больше «мсье». В эту передрягу мы попали вместе. Бедный мой Роже! Сколько ты уже тут?
— Неделю, а может, и больше. Клянусь, если выберусь, то сверну этому кретину Алсиду шею!
Жюстен подобрался еще ближе, так что смог потрепать Роже по плечу.
— И я тебе охотно в этом помогу, — сказал он. — Гад! Он пристрелил Районанта и оставил гнить в деннике!
Роже беззвучно заплакал. Он еще раз щелкнул кремневой зажигалкой, и Жюстен увидел его измученное лицо.
— Видит Бог, мсье, я отказался! Вы должны мне верить! Дело было вечером. Ваш батюшка пришел в конюшню, опираясь на Алсида, который нес охотничье ружье. И приказал, чтобы я завел Районанта в денник и застрелил. Я сказал «нет». И пригрозил, что схожу за жандармами.
Молодой конюх дышал тяжело, чувствовалось, что силы его на исходе.
— Не напрягайся так, тебе это сейчас вредно, — попросил Жюстен. — И зажигалку потуши, ее надо экономить. Роже, я тебе верю. Я знаю, что ты — парень честный и не меньше моего любишь лошадей.
— Нет, я должен вам рассказать — на случай, если отсюда не выйду! Я разозлился, сказал старому хозяину, что он совсем выжил из ума. Видели бы вы, как его перекосило! Я и глазом моргнуть не успел, как он выхватил у Алсида ружье и выстрелил. От страшной боли я сомлел и очнулся уже тут, в темноте. Повезло еще, что пуля, похоже, прошла через ляжку, навылет, и кость не задета. Сперва я даже как-то ходил — иначе уже бы умер от голода и жажды. Так они все-таки убили вашего красавца Районанта… Вот жалость!
— У нас с тобой есть заботы поважнее, Роже! Ты весь горишь. Я никогда не спускался в бывшую караульную. Насколько помню, в глубине винного погреба есть люк, который сюда ведет. Моя мать, Мадлен, прятала здесь краденое, я прекрасно это помню, потому что она этим хвасталась. С тех пор мне противно было даже слышать о караульной.
— И слава Богу, что она это делала, мсье! Если я до сих пор жив, то лишь потому, что нашел под большим куском брезента тайник с вином и консервами.
Подбодренный присутствием Жюстена, Роже стал пространно рассказывать о том, как выживал, всеми забытый, раненый, в подвалах замка.
18. Фантомы прошлого
Лежа на куске брезента, Жюстен вспоминал детство. Все, как тогда, — пахнет грязью, пылью, мочой… Он прекрасно помнил узкий дощатый чулан с соломенным матрасом на полу, где спал мальчишкой. С ранних лет он привык к одиночеству, страху, холоду и голоду.
Случалось, он даже радовался приходу Мадлен, которую считал своей тетей, ведь она хотя бы приносила с собой свечу, и в чулане светлело. Ну и что, что она срывала на нем свою злость! Зато рядом было живое существо, и он мог слушать пусть хриплый, но знакомый голос… Он подумал, что Роже, наверное, испытывает что-то похожее, потому что теперь в караульной он не один.
— Я очнулся от боли, мсье, — так начал конюх свой рассказ. — Тьма стояла кромешная, и я чиркнул зажигалкой. Посмотрел — а штаны у меня в крови в том месте, где вошла пуля. Думаю, первым делом надо перевязать рану. Слава Богу, большой платок был при мне. Матушка, дай ей Бог здоровья, всегда говорит: приличный парень носит на шее платок!
— Ты, наверное, страшно испугался, — предположил Жюстен.
— Не очень, мсье. Скорее разозлился. Я смог подняться и пошел искать воду. Воду в подвале! Знал, что зря. Разве только испарина будет на стенах… Но стены оказались сухими. Я очень редко пользовался зажигалкой, берег горючее. И вдруг вижу брезент, который почему-то лежит возле лестницы.
— Роже, ты дрожишь! У тебя сильный жар. Лучше расскажешь, когда мы отсюда выберемся.
— Не переживайте, рассказывать особенно-то и нечего. Я приподнял уголок этой проклятой тряпки, а там — укупоренные бутылки с вином и банки. Все это я перетащил сюда, благо пол гладкий. Это было чудо, мсье Жюстен, настоящее чудо! Среди бутылок нашлась и виноградная водка, крепчайшая. Я булыжником отбил горлышко и обеззаразил рану. Больно было — не описать! Нога горела огнем, но я знал, что только это меня спасет. Потом я перевязал рану платком.
— Ты мужественный парень, Роже. Я тобой восхищаюсь. Не знаю, окажись я на твоем месте, хватило бы у меня хладнокровия, чтобы проделать все это.
— Конечно. Я вас знаю! Но это было только начало. Какое-то время я думал, что за мной придут. Но никто не шел, а позвать на помощь я боялся. Думал, если подниму шум, придут мсье Ларош с Алсидом и меня прикончат. И я стал пить вино, белое и красное, и закусывал фуа-гра. Представьте, в банках была только гусиная печенка! Я нарезал ее на куски перочинным ножом.
Жюстен на ощупь нашел его руку и сжал. Парадоксально, но факт: воруя у своих господ, Ларошей, дорогие деликатесы, Мадлен спасла жизнь этому парню.
— Мсье, вы не ушли? — пробормотал Роже.
— Нет, я держу тебя за руку. Ты разве не чувствуешь?
— Едва-едва… Сожмите крепче! Наверное, мне конец… Я давно ничего не ел и не пил. И сесть тоже не в состоянии.
— Ничего съестного не осталось? — испугался Жюстен.
— Ничего.
— Полежи спокойно и отдохни, Роже! Я не дам тебе умереть в этом чертовом подвале, куда старый сумасброд бросает неугодных! У нас не Средние века!
— Вы только меня не бросайте, мсье! Мне страшно! — затухающим голосом попросил конюх.
Паника, горе, бессильный гнев… Сердце Жюстена готово было разорваться. В глазах щипало от слез. На улице стемнело, если судить по тому, что лучи красного света пропали. Он догадался, что проникал он через полузасыпанные землей узкие бойницы в самом низу угловой башни, которые еще можно было рассмотреть снаружи.
— Я тебя не оставлю, Роже, — пообещал он. — Пожалуйста, полежи спокойно!
Жюстен подумывал о том, чтобы по лестнице подняться к люку на сводчатом потолке. Люку, ведущему в винный погреб. Он, разумеется, заперт, но можно постучать, покричать…
«Старик Леандр и Ортанс — на моей стороне, — сказал он себе. — Да и остальные вряд ли исполняют приказы Лароша после того, что я рассказал.
Кто-нибудь откроет люк, и мы отвезем Роже в больницу. Может, остальная прислуга и не знает, что беднягу бросили умирать в караульной!»
Пальцы конюха внезапно разжались, и Жюстен увидел, что голова его безвольно поникла. Сердце словно бы сжала ледяная рука.
— Роже! Дружище, держись! Тебе нельзя умирать! — запинаясь, забормотал он. — Господи, умоляю! Спаси его!
Жюстен тихо заплакал. В своем отчаянии он искал утешения, представляя прекрасное лицо Элизабет, ее нежный голос, улыбку, сияющие голубые глаза…
— Принцесса моя, помоги! — в безысходности шептал он.
Элизабет осторожно притворила дверь в детскую, где Антонэн только что уснул: уложить его спать днем было нелегко. Однако доктор Фостер настоятельно рекомендовал мальчику больше отдыхать, потому что он только-только начал поправляться.
— Ты все-таки его убаюкала, Лисбет? — тихонько спросила у нее Норма, которая как раз вышла из кладовой для столового и постельного белья, располагавшейся через стенку.
— Я ему читала. К концу сказки он заснул.
— Вы очень бледная.
— Не знаю, со мной с утра творится что-то странное. Мне грустно, на душе какая-то тяжесть.
— Нужно было сказать доктору! Пускай бы зашел после той, другой консультации.
— Честно говоря, не хотелось бы снова с ним встречаться. Норма, его медоточивые речи и влюбленные взгляды раздражают. Хотя сегодня меня нервирует все!
— Мне очень жаль.
Домоправительница улыбнулась и кивнула, давая понять, что уходит, после чего понесла стопку салфеток в кухню. Элизабет же какое-то время ходила взад-вперед по коридору, силясь унять мучительное для нее нервное напряжение.
— Сил нет терпеть! — тихонько проговорила она наконец. — Господи, почему так болит сердце? Почему мне хочется плакать? Я уверена, это из-за Жюстена! Ему плохо. Но почему? В Шаранте сейчас уже должна быть ночь. А может, я просто по нему скучаю? А он — по мне?
Молодая женщина остановилась, прижалась лбом к тисненым обоям оттенка старого золота. Душой она рвалась к Жюстену, представляя его лицо, бархатные черные глаза, обаятельную улыбку. От предчувствия беды, страшной и неминуемой, у нее сжалось сердце.
«Ему очень плохо, он несчастен! Я это точно знаю! — в отчаянии думала она. — Боже мой! Нельзя было отпускать его!»
С трудом сдерживая слезы, Элизабет пошла в свою комнату. Выхватила из шкатулки оловянного солдатика, сжала в кулаке.
— Держись, любовь моя! Будь сильным! — тихо, но со всей страстью своего сердца прошептала она.
Через десять минут Элизабет вошла в гостиную, где Мейбл, сидя на софе, вышивала столовую салфетку. В руке молодая женщина держала шляпку итальянской соломки. На ней была белая блуза и длинная льняная бежевая юбка.
— Ма, я ненадолго выйду! Я сказала Антонэну, что буду дома, когда он проснется, но придется нарушить слово. Можешь посидеть с ним сегодня вечером?
— Лисбет, конечно могу! Я никогда не отказывала в такой просьбе. Что с тобой, милая? Ты выглядишь нездоровой.