— Элизабет уехала в Париж! Так что мы с Жилем на бал-маскарад не попали.
— Элизабет больше не живет в замке? — удивился Жюстен. — А мне так хотелось с ней повидаться! Если бы я знал, то вообще бы не приехал.
— Что ж, теперь знаешь, — вздохнул старик, провожая взглядом мальчишек.
Один понес на улицу тарелки, другой — булку хлеба и столовые приборы.
— Наверное, вышла замуж и поэтому уехала?
— Нет, Жюстен. Моей крошке Элизабет пришлось сбежать из замка. Это было еще в апреле, и с ней уехали Бонни, мой сын Жан и, конечно, жених, Ричард Джонсон. Свадьбу планировали в июле, но Элизабет больше не могла находиться в одном доме с Ларошем.
— Почему? Он как-то ее притеснял? Никогда не забуду то утро, когда он отстегал ее кнутом!
— Погоди, дети возвращаются!
Жиль и Лоран, смеясь, скакали на одной ножке. Жюстен наблюдал за ними с тяжелым сердцем. Братья были коротко острижены, лица — беззаботные, и оба в серых рубашках, на ногах — сабо. Сам он всех простых радостей детства был лишен.
— А ну, проказники, достаньте-ка воды из колодца! — прикрикнул на внуков Антуан. — Одного ведра хватит, оставите на приступке. И бегом за родителями! Скажете, что письмо принесли и что у нас гость.
— Не хотите говорить при мальчиках, — догадался Жюстен. — Все так плохо?
— Элизабет узнала, что дед, Гуго Ларош, в свое время придумал целый план, как помешать Катрин и Гийому сесть на пароход в Гавре. Бедная моя девочка! На чердаке в замке нашлись и родительские чемоданы, и даже тряпочная кукла — мой подарок. Еще Элизабет нашла кожаный бумажник Лароша с сохранившимися с тех пор документами — они доказывают его вину. Ларош заплатил уличным бандитам, чтобы они раз и навсегда избавили его от зятя, моего сына.
— Такая низость… Немыслимо! Но вам, мсье Дюкен, я верю на слово. И этот человек, вполне вероятно, мой отец? Два года назад, когда я уезжал отсюда, я был в этом уверен. Теперь предпочел бы, чтобы это была неправда. Мадлен постоянно врала, может, и на этот счет тоже?
— Идем, Жюстен. Посидим под липой, выпьем по маленькой. Летом в доме — что твой ледник… Мы с тобой мало знакомы. Так, здоровались на ярмарке в Монтиньяке. Но это ничего, это поправимо.
Антуан ободряюще потрепал парня по плечу. Вместе они подошли к столу из сбитых широких досок, на ножках в виде крестовины.
— Забудь, что этот поганец мог быть твоим отцом, — посоветовал старый мельник. — Хорошие отцы растят своих детей, любят, заботятся, научают, что хорошо и что плохо.
— А я запомнил только тычки и обиды: та, что называла себя моей тетей, на них не скупилась, — вздохнул молодой солдат, усаживаясь за стол. — Мне строго-настрого приказывали никому не показываться на глаза, и жил я на чердаке, как звереныш в клетке.
— Тяжко тебе приходилось, Элизабет рассказывала. И я, мой мальчик, искренне тебе сочувствую. Но тем больше твоя заслуга, раз ты сумел остаться таким, как есть, — порядочным, любящим, щедрым душой. Моя внучка тебя очень любит.
— Спасибо вам, мсье Дюкен.
— Зови меня просто дедушка Туан! Мне это будет приятно. И, когда закончится служба, смело приезжай, в моем доме тебе всегда найдется место.
Лицо Жюстена осветилось широкой улыбкой — так его растрогала доброта старика с голубыми глазами, такими же прекрасными, светлыми и ясными, как у Элизабет.
Подошли Ивонн с Пьером и детьми. Муж с женой были в рабочих халатах и фартуках, белых от муки. И только кисти рук у них были безукоризненно чистые и еще блестели от воды.
— Здравствуйте, Жюстен! — воскликнула Ивонн. — Жиль рассказал, что у нас гости. Простите, что мы в таком виде: после обеда нам еще работать, так что не до переодеваний.
Пьер Дюкен, которому было уже сорок девять, задержал взгляд на лице гостя. И был так поражен, что сказал все, что было у него в тот момент на уме:
— Простите, но вы так похожи на Катрин, мою невестку! Выходит, это правда, ну, что вы — сын Лароша?
— Дорого бы я дал, мсье, чтобы им не быть! — ответил сконфуженный Жюстен. — Но беда в том, что доказательств я уже никогда не получу — ни за, ни против.
— Когда вы уехали из Гервиля, Элизабет часто об этом упоминала. Что вы очень похожи с ее покойной матушкой и что у вас такие же белокурые волосы, — подхватила Ивонн. — У меня есть фото Катрин и Гийома, сделанное по случаю крещения их малышки. Я вам покажу!
Старый мельник помрачнел. Он до сих пор не мог смириться с потерей среднего сына.
— Поговорим о другом, — предложил он. — Сегодня пришло письмо из Парижа! Я не открывал, ждал вас. Прочтем, а потом сразу будем обедать. Иначе мальчики в школу опоздают.
Несмотря на радушие Дюкенов, Жюстен чувствовал себя в их семейном кругу лишним. Да еще в обеденное время. Он было встал, но Пьер подал ему стакан вина.
— Письмо из Парижа могла прислать только Элизабет! Наверняка вам будет интересно узнать новости, — сказал он. — Останьтесь!
— Ну-ка, что она тут пишет… — пробормотал Антуан, вынимая из кармана очки.
В конверте также обнаружилось две коричневые картонки с золотым тиснением, в которые обычно для сохранности вкладывались фотокарточки. Все дружно умолкли, и старик стал читать:
Милый дедушка Туан, милая Ивонн, милый Пьер, милые мои кузены!
К сожалению, я не прислала вам приглашения на свадьбу — жизнь в Париже настолько стремительная, беспокойная, что я пренебрегла этой традицией. Объявления о нашем предстоящем бракосочетании вывешивались в мэрии VI округа в течение положенных трех недель, и в субботу, 17 июня, мы наконец поженились. Свидетелями взяли Бонни и дядю Жана, которые в тот же день официально обручились.
Оба этих события мы отпраздновали в ресторане на бульваре Сен-Жермен.
Как я уже писала, я довольно долго болела — с самого приезда в столицу. Но теперь поправилась и вышла замуж за того, кого люблю.
Ричард окружает меня заботой и нежностью, такчто обо мне можете не волноваться. Во вторник,27 июня, мы уплываем в Нью-Йорк на пароходе «Га сконь».
Я очень часто думаю о вас, честное слово! Но судьба увлекает меня далеко-далеко от родины, на землю которой мне, возможно, больше никогда не ступить. А может, я все-таки приеду, но только когда человек, разбивший жизнь моих родителей, упокоится навеки.
Я буду очень рада, если Ивонн и впредь будет заботиться об их доме в Монтиньяке. И, конечно же, берите постояльцев, если это будут хорошие, порядочные люди. Это пусть маленький, но доход.
А еще я часто вспоминаю Жюстена. Если он все-таки вернется в Гервиль или если вы его увидите, передайте, чтобы не показывался в замке. Хотя, если хватит смелости, он может потребовать у Гуго Лароша, чтобы тот признал его законным сыном. В будущем это даст Жюстену права на наследство. Свою долю я ему уступаю с дорогой душой.
Еще передайте ему, что оловянный солдатик скоро совершит свое третье трансатлантическое плаванье. Он поймет.
Я вас всех люблю и крепко-прекрепко обнимаю. И отправляю две фотокарточки, которые, надеюсь, вас порадуют.
Элизабет
— Что ж, мой мальчик, даже если б захотел, ты не смог бы выбрать день лучше, чтобы зайти в гости! Внучка тебя не забывает, — воскликнул Антуан, обращаясь к гостю, и только потом положил письмо на стол.
Жюстен был потрясен. Он все еще нежно любил Элизабет, и сколько бы ни напоминал себе, что они — кровные родственники, все без толку.
— Мне очень приятно, — пробормотал он. — Слава Богу, она счастлива, и в Нью-Йорке ее ждут те, кто ее вырастил и любит.
— Ричард Джонсон ее обожает, это ясно как день! — мечтательно протянула Ивонн. — Теперь они поженились и можно не волноваться — уж он ее в обиду не даст.
— Время покажет, — буркнул Пьер и досадливо поморщился. Ему американец никогда не нравился.
— Деда, а можно нам фотографии? — спросил Жиль, трепеща от любопытства.
— Имейте уважение к матери, пострелята! Она — первая! — распорядился старый мельник.
Ивонн, с разрумянившимися от удовольствия щеками, взяла одну из фотографий и осторожно приподняла защитный слой папиросной бумаги.
— Элизабет с супругом! — объявила она серьезным тоном. — И оба так хорошо улыбаются!
— И наряжены по последней парижской моде, спорим? — насмешливо отозвался Пьер. — Ну-ка, покажи!
Он даже нахмурился, так велико было его удивление: одежда на молодоженах была повседневная. У Элизабет в руках — букет, но платье светлое и простое, без декоративной отделки. Фото переходило из рук в руки, и Жюстен получил его последним. Пальцы у него дрожали от волнения.
Наконец он увидит девушку, чье лицо забыть невозможно! Элизабет смотрела в объектив спокойно, с радостной улыбкой. С Джонсоном Жюстену встречаться не доводилось, и он с горечью отметил про себя мужественную красоту американца и то, каким довольным он выглядит.
— На другом фото — дядя Жан и мадемуазель Бонни! — вскричал Жиль. — И место красивое. Они на берегу озера?
— Фон нарисован на холсте, и его попросту устанавливают за спиной клиентов в фотомастерской, — объяснил Антуан. — А теперь передай фотокарточку мне! Жан
— красавчик в своем галстуке-бабочке! Господи, еще одно мое дитя уезжает в Америку… И в этом мире нам больше не свидеться.
— Дедушка Туан, может, дядя Жан скоро вернется, — сказал на это Лоран, обнимая старика.
— Бонни тоже хорошенькая — загляденье! — восхитилась Ивонн. — Эта блузка ей очень идет.
Жюстен на обрученных Жана и Бонни посмотрел мельком, из вежливости. Он думал о том, как хорошо было бы иметь фотографию Элизабет, которую всегда носил бы при себе и любовался бы ее восхитительными чертами, взглядом, улыбкой.
«Если ей пришлось покинуть замок в спешке, значит, там должны были остаться фотографии! Можно рискнуть и сходить в Гервиль. Гуго Ларош, естественно, прикажет меня гнать… Но если пробраться в дом в его отсутствие…»
Утвердившись в своем намерении, Жюстен с аппетитом поел поданного Ивонн сочного бараньего рагу с гарниром из тушеного картофеля и морковки. Потом выпил кофе, к которому полагалась чарка фруктовой водки, поб