Снизу доносились звуки музыки: в одной из беседок на Террас-Дюферрен оркестр играл вальс. Эрмин проследила глазами за медленным движением грузового судна, направлявшегося в океан. Она подумала о Тошане, который сейчас находился в маленьком рабочем городке и жил, вне всяких сомнений, в бараке.
«Тот, кого я люблю, отдает все силы тяжелой работе далеко-далеко от меня. И он хочет, чтобы мы жили вместе в затерянном уголке, где он родился. А я — здесь, в этом сказочном замке, любуюсь прекраснейшим в мире видом! Но его нет рядом…»
От отца она предпочла скрыть свою печаль. Пройдя через вторую комнату, Эрмин обнаружила ванную, такую же роскошную, как и все в номере.
«Сегодня вечером я приму ванну, — пообещала она себе. — А сейчас мне пора переодеться к ужину».
Она выбрала бледно-зеленое платье, элегантное, но очень строгого кроя. Мать одолжила ей жемчужное ожерелье, нежное сияние которого подчеркивало светлую кожу молодой женщины. Она распустила узел на затылке и расчесала свои длинные светлые волосы. Каковы бы ни были требования моды, Эрмин ни за что не соглашалась их обрезать.
Отец нашел ее восхитительной. Они поужинали в ресторане отеля под люстрами со сверкающими подвесками. Эрмин заказала креветки и филе семги, а на десерт — мороженое со взбитыми сливками. Есть не хотелось; Эрмин казалось, что начался обратный отсчет, неумолимо приближающий час прослушивания. Жослин с удовольствием съел свою говяжью отбивную с перцем и кусок шоколадного торта. За столом они обменялись всего несколькими невинными фразами, поскольку оба стеснялись говорить: вокруг беседовали другие клиенты ресторана, звенела посуда.
И отец, и дочь испытали облегчение, оказавшись на Террас-Дюферрен. Ночь была прохладной, ветер принес откуда-то изысканный аромат цветов и скошенной травы, к которому примешивался более крепкий запах соленых вод Сен-Лорана.
— Давай пройдемся до крепости, — предложил Жослин. — Я читал, что Квебек был одним из немногих укрепленных городов в Канаде и даже во всей северной Америке. Стены этой крепости — свидетели нашей истории!
Военное прошлое города интересовало молодую женщину меньше всего. Ей не терпелось увидеть Капитолий и торговые улочки с их магазинами.
— Завтра я куплю подарки для Мукки, Шарлотты, мамы и Мирей, — сказала она с уверенностью. — Двойняшки еще такие маленькие, что было бы глупо привозить им игрушки. Господи, я забыла о Мадлен, хотя точно знаю, что ей подарить — молитвенник и серебряные четки!
— Мне тоже нужно сделать покупки, — пожаловался ее отец. — Лора хочет пеленать нашего малыша в английские пеленки! Еще нужны качественные погремушки и башмачки. Мы пойдем в квартал Сен-Рош, на улицу Сен-Жозеф[53], там много хороших магазинов. И очень многолюдно. А послезавтра, доченька, ты пройдешь прослушивание.
— Увы, я только об этом и думаю! — призналась она. — Не знаю, какое платье мне надеть, как причесаться, и еще мне кажется, что я не смогу произнести ни звука!
Несмотря на ласковые и ободряющие слова отца, ей не хватало женского общества. Наивная вера Шарлотты или пламенный энтузиазм матери — она нуждалась в них как никогда, равно как и в их советах и улыбках.
Осмотрев ворота Крепости и ее бесконечно длинные стены, они вернулись в Шато-Фронтенак. Оставшись в комнате одна, молодая женщина отдалась детскому восторгу, осматривая роскошный декор места, где ей предстояло уснуть. Она села в ванну и расслабилась в теплой душистой воде, а выйдя из нее, какое-то время рассматривала в зеркале свое перламутрово-белое обнаженное тело в крошечных блестящих капельках влаги.
Через пять месяцев после родов формы ее поражали своим совершенством. Пусть и не такая худенькая, как в подростковом возрасте, Эрмин оставалась стройной, с крепкими круглыми грудями, тонкой талией и бедрами римской Венеры. Закрыв глаза, она позволила себе предаться эротической грезе. Тошан был с ней, и тоже абсолютно нагой.
«Я бы протянула руки и погладила его по гладкой, мускулистой груди… Он обнял бы меня и с улыбкой подтолкнул прямо к кровати!»
Она сдержала вздох сожаления. Желание любви преследовало ее. Но Эрмин взяла себя в руки и надела ночную сорочку. Устроившись на шелковистых простынях, она какое-то время лежала без сна, зная, что чуда не случится — Тошан не появится из темноты, чтобы обрадовать ее ласками, взять ее и подарить пронзительное удовольствие, настоящий экстаз.
— Тошан, любимый, прости меня, — пробормотала она.
Эрмин не знала точно, за что просит прощения. Они с мужем жили в разлуке с первого дня нового года, и теперь это вдруг показалось ей абсурдным.
Она довольно быстро заснула, утомленная поездкой и переменой места.
На следующий день Жослин сдержал слово: они посетили самое сердце Квебека и прошлись по улице Сен-Жан, где полюбовались монументальным фасадом Капитолия. Знаменитый театр, постройка которого завершилась в 1903 году, часто называли Аудиториумом. В построенном из розового кирпича, как и Шато-Фронтенак, здании имелись, кроме прочего, кинотеатр и кабаре, где можно было поужинать и одновременно посмотреть представление. Также на театральной сцене ставились оперетты, оперы, выступали артисты.
— Папа, мне страшно, — позднее призналась Эрмин.
— Не надо бояться! Лора порекомендовала мне купить для тебя платье, если возникнет необходимость. Похоже, даме для храбрости просто необходим новый наряд! Давай выберем для тебя подходящую материю.
Слова отца позабавили молодую женщину. Они сели в такси и отправились на улицу Сен-Жозеф с ее многочисленными магазинами.
— Ты не забыла, что сегодня мы ужинаем с Октавом Дюплесси? — спросил у нее Жослин. — Встреча назначена в отеле на семь вечера.
— Разве я могла забыть об этом! — возмутилась она. — Хотя я бы предпочла более скромную трапезу, с тобой.
Эрмин робела при мысли о новой встрече с импресарио. Она прекрасно помнила этого мужчину с правильной речью и прямолинейными манерами. Но обилие витрин и широкий выбор товаров, каких она никогда не видела ни в Валь-Жальбере, ни в Робервале, в конце концов отвлекли ее. Она купила платье из бледно-голубого муслина с широкой юбкой и приталенным корсажем. Поясок подчеркивал ее тонкую талию.
— Я надену его сегодня вечером и завтра на прослушивание, — сказала она отцу.
Жослин не был знатоком женской моды, но, живя с Лорой, научился высказывать свое мнение о нарядах.
— Ты будешь в нем очень красивой, — сказал он. — Голубой тебе удивительно идет!
Октав Дюплесси подумал так же, увидев Эрмин за столиком в ресторане гостиницы. Холостяк и любитель хорошеньких женщин, импресарио не без волнения думал о новой встрече с молодой певицей. В глубине души он сомневался, что она когда-нибудь решится приехать на прослушивание, чего он страстно желал. Поэтому, когда Дюплесси услышал ее голос по телефону, сердце его забилось быстрее. Сначала Эрмин что-то говорила ему о письме, которое он так и не получил, где она просила его больше ей не писать и не звонить. Потом пустилась в путаные объяснения, сводящиеся к одному: она поняла, что оперное пение — ее настоящее призвание. Однако для него имело значение одно: соловей из Валь-Жальбера наконец здесь, в Квебеке!
Он направился к молодой женщине и ее отцу с широкой улыбкой на устах. Жослин исподтишка рассматривал его. Импресарио ему понравился: вежлив без подобострастия, любезен и производит впечатление человека искреннего.
— Я до сих пор не могу поверить, что вижу вас, мадам, — сказал Октав Дюплесси, едва присев. — И мне все еще трудно называть вас «мадам», так вы юны!
— Возможно, вы и правы, но я замужняя дама и мать троих детей, — возразила она. — Вы не можете обращаться ко мне «мадемуазель»!
— Так значит, Эрмин? — рискнул предложить он. — Если это не шокирует вашего уважаемого отца…
— Я нахожу, что это довольно-таки фамильярно, — примирительно сказал Жослин. — Но так, наверное, принято в театральных кругах.
— Вы правы, — согласился импресарио. — Я вижу, красавец индеец не приехал с вами?
Эрмин посмотрела на него с обидой. Она отпила глоток белого вина и сказала твердо:
— Прошу вас говорить о моем супруге уважительно. Я бы не стала рассказывать о вас отцу, называя «французом». Это не слишком вежливо с вашей стороны.
— Простите меня, но я не хотел унизить вашего мужа! — воскликнул Октав Дюплесси. — Как я уже однажды говорил вам, в вашей паре есть нечто необычное, что любят показывать в кино! И индейцы населяли эту страну задолго до того, как на ее берегах высадились французы или англичане. Хотите пример? Название этого города, Квебек, имеет алгонкинские корни. Оно означает «там, где сужается река». Самюэль де Шамплен подтверждает это в своих записках. Мой соотечественник, родившийся за три века до меня!
Жослин удивился, а Эрмин сочла нужным уточнить:
— Мсье Дюплесси родился в Бруаже, во Франции, на атлантическом побережье, там же, где и Шамплен. Но его мать — англичанка.
— Приятно, что вы не забыли наш разговор, — обрадовался импресарио. — Что же вы исполните завтра утром? Это важно, и, если помните, я советовал вам разучить арию Маргариты из «Фауста». Вот уже два года, как директор мечтает поставить эту оперу.
— Я старалась, как могла, — сказала на это Эрмин. — Также я работала над «Арией с колокольчиками»…
С этой минуты разговор вращался исключительно вокруг классических произведений оперного жанра. Жослин только кивал. Дюплесси рассказал, что слушал в Пале-Гарнье, в Париже, «Травиату» Верди[54].
Молодая женщина знала множество названий опер и имен композиторов. Приятно удивленный, собеседник упивался ее речами, очарованный блеском голубых глаз и страстными интонациями.
«Господь Вседержитель! Я нашел редкую птичку! — думал он. — Она вся светится, и при этом сдержанная, умная и красивая!»
Вслух он сказал:
— Эрмин, вы могли бы стать Маргаритой в «Фаусте»! Никогда раньше публика не видела исполнительницу одних лет с героиней, с настоящими белокурыми косами, красавицу и с таким исключительным голосом! Наконец всем станет понятна жажда доктора Фауста обладать невинной девушкой!