– Да, я с любовью вспоминаю о ней, – тяжело вздохнула она, чувствуя, как к горлу подступает ком. – Мне иногда даже кажется, что она по-прежнему рядом со мной.
– Отчасти это так.
– Господи, что вы хотите этим сказать?
– Бадетта, те люди, которых мы утратили, которых не можем забыть и которые нас любили, – все они находятся рядом с нами и смотрят на нас. Вашу тетю Габриэль, которую коротко называли Габи, я сейчас вижу такой, какой она была в возрасте тридцати с лишним лет. Возраст Иисуса Христа, когда он принял смерть. Она была очень красивой изящной женщиной со светлыми глазами и ангельским лицом!
В этот момент Киону вдруг стала звать Мари-Нутта, но ее заставила замолчать Эрмин.
– Оставь их в покое! Киона больше не поступает безрассудно. Если она решила поговорить с Бадеттой, то на это, значит, имеется серьезная причина. Лучше принеси-ка им по бокалу шампанского.
– Хорошо, мама!
Бадетта взяла предложенный ей бокал, а вот Киона решительно отказалась пить шампанское.
– Я предпочла бы стакан воды, Нутта, – сказала она, улыбаясь. – Я сама себе его налью чуть позже.
Эта коротенькая передышка дала журналистке возможность прийти в себя. Как только они с Кионой снова остались вдвоем, она прошептала:
– Вы и в самом деле сейчас видите мою тетю Габи?
– Да. Она даже улыбнулась мне, когда я подошла к вам. Я этому и сама рада, потому что уже очень давно не видела никого из потустороннего мира.
– Боже мой, от ваших слов у меня голова идет кругом!
Бадетта инстинктивно обернулась и впилась взглядом в темноту сада за своей спиной, хотя прекрасно знала, что ничего там не увидит. Вздрагивая всем телом, она взяла свою сумочку и открыла ее.
– Подождите, у меня есть при себе фотография моей тети. Я вам ее покажу. Она на ней сфотографирована еще молоденькой девушкой вместе с Луизой, своей сестрой-близняшкой, а также их матерью и братом. Вот, смотрите!
Киона долго смотрела на пожелтевшую фотографию, прежде чем отдать ее обратно журналистке. Та тут же спросила:
– Так вы видели именно ее?
– Да. Она ваш ангел-хранитель с самого вашего рождения. Мне даже не пришлось закрывать глаза для того, чтобы увидеть картины вашего детства. У вас была серьезная болезнь. Я вижу, что вы лежите в больнице и ваша тетя борется за то, чтобы вас спасти. Она уносит вас к себе закутанной в одеяло, поскольку не верит врачам, которые сказали, что вы обречены. Бадетта, вам нужно как-то почтить ее память. Вы ведь хорошо владеете пером. Напишите о ней статью или роман. Вы могли бы также упомянуть о своей большой любви, которая была у вас в возрасте двадцати лет. Любви, которую вы до сих пор оплакиваете и которая помешала вам полюбить кого-то еще…
На этот раз Бадетта начала рыдать едва ли не навзрыд. Несмотря на свой пятидесятилетний возраст, она стала очень похожа на маленькую девочку, которая потерялась и, испугавшись, расплакалась.
– Вообще-то у меня было много любовных увлечений, – призналась она тихим голосом, – но я так и не смогла ни выйти замуж, ни создать семью. Я всецело посвятила себя работе. Только что, находясь здесь, среди вас, я сожалела о том, что одинока, что у меня нет спутника жизни и детей. А у Эрмин все сложилось по-другому: она сумела совместить карьеру с личной жизнью.
– Но не без ударов судьбы, неприятностей и жертв, – сказала Киона.
– Знаете, а я вот задаюсь одним вопросом… Те дорогие нам люди, которые уже ушли из жизни и которых вы благодаря своему удивительному дару можете видеть, – они всегда рядом с нами?
– Нет, они время от времени приходят и уходят, поскольку им надлежит заботиться не только о нас, но и о других душах. Ваша тетя Габи находится посреди божественного света. Она время от времени навещает вас, когда вам грустно, или когда вы напуганы, или когда вас одолевает меланхолия – как, например, сегодня вечером. (Янтарные глаза Кионы, произносившей эти слова, поблескивали каким-то странным блеском.) Я могу привести вам яркий пример. Как вам известно, восемь с половиной лет назад ушла из жизни моя мама. Я полагала, что она отказывается являться мне, чтобы меня утешить и защитить. Иногда я приходила от этого в отчаяние. Я даже вслух упрекала ее за молчание. Будучи ребенком, я погрузилась в свой особенный мирок, масштабов которого не знала. Мертвые являлись мне и передавали какие-то сообщения, но меня это ничуть не тревожило. Мне явилось очень много усопших, а вот моя мама, Тала-волчица, – ни единого раза. И вот наконец она захотела явиться мне в моем сне. Это произошло как раз перед рождением Томаса, сына Шарлотты. Она предупредила меня об опасности, нависшей над этой молодой матерью: она могла умереть во время родов. А совсем недавно я осознала, что моя мама никогда не оставляла меня на произвол судьбы. Как раз в тот момент, когда я уже вот-вот собиралась броситься в опасную западню, передо мной появился великолепный серый волк. Моя мама спасла меня, а я спасла того парня, пусть даже и рискуя при этом его убить… Простите меня, все это, конечно же, очень сложно!
– Но при этом трогательно и удивительно! – воскликнула Бадетта так громко, что Тошан и Эрмин обернулись.
Киона звонко рассмеялась, а затем, наклонившись к Бадетте, тихонько сказала:
– Если мой отец и моя сводная сестра не станут возражать, то я, со своей стороны, тоже разрешаю вам написать задуманную вами статью и сопроводить ее фотографиями. Я имею в виду ту статью, которую вам заказали, когда давали разрешение приехать сюда, в Роберваль. Вы размышляете над этой статьей со вчерашнего вечера.
– Ну вы даете! – изумилась журналистка. – Это правда, мой главный редактор очень хочет напечатать большую статью о вас, поскольку вы сестра знаменитой Эрмин. Однако я постараюсь быть благоразумной, моя дорогая Киона. Если я разболтаю в статье о вашем удивительном даре, у вас больше не будет ни одного спокойного дня. К вам станут приезжать отовсюду – со всего Квебека, из Европы… Люди – и прежде всего те, кто оказался в беде, – легко верят во все сенсационное, а особенно паранормальное. Они тянутся к ясновидящим, и те – как настоящие ясновидящие, так и обманщики – зачастую пользуются этим в своих интересах.
– Я это знаю, Бадетта. А теперь давайте-ка лучше вернемся к столу. Вы проголодались.
– Да, верно. Это вы тоже прочли в моих мыслях?
– Нет, я просто предположила – не более того, – ответила, весело улыбнувшись, Киона.
Никто не смог бы догадаться, что она, пытаясь казаться веселой, всего лишь притворяется. Хотя она никоим образом не упрекала свою мачеху за то, что та организовала вечеринку в ее честь, но вообще-то в глубине души считала себя недостойной подобного мероприятия. «Я не заслуживаю того, чтобы меня так ценили! Не нужно было праздновать мое возвращение, – думала она, подходя к столу, уставленному яствами. – Правда, как мне рассказывала Мин, они уже даже полагали, что утратили меня навсегда, что я, возможно, погибла и что меня закопали где-нибудь в лесу, но страдали-то они по моей вине, из-за моей глупости».
Она взяла с тарелки и съела – без малейшего аппетита – редиску и кружочек огурца. Сидя между Овидом и Жослином, Эстер наблюдала за ней, все еще испытывая волнение и восхищение. «Она красива, как ангел, – подумала молодая еврейка. – Она обладает превеликим множеством достоинств, а также душой и сердцем из чистого золота».
Почувствовав волнение Эстер, Овид решил тихонечко ее расспросить.
– Вы, похоже, растерялись, когда Киона повела себя так странно, да?
– Нет, это было какое-то уникальное чувство, – прошептала Эстер, – и я даже забыла, что все взгляды обращены на меня. Эта девушка за каких-то пару минут дала мне очень и очень многое. Однако мне не хочется об этом говорить. Во всяком случае, не сегодня вечером!
– Извините меня, – сказал учитель, чувствуя разочарование из-за того, что так ничего и не узнал.
Лора, стремясь поддерживать непринужденную обстановку, прилагала всяческие усилия к тому, чтобы разговор велся на самые безобидные и банальные темы. Отдавая должное угощению, все обсуждали июньские грозы, письма Луи, жаловавшегося на свое житье-бытье в летнем лагере, и последние шалости Констана. Онезим грубоватым голосом рассказывал о похождениях своего сына Ламбера, называя его «чертовым балбесом».
Наконец Мари-Нутта положила конец этой безобидной болтовне, посмотрев на Киону с заинтригованным видом и спросив ее:
– Мама сказала мне, что ты десять дней выдавала себя за парня. Лично я сразу же догадалась бы, что ты девушка. Те люди, наверное, либо подслеповатые, либо идиоты, да?
– Мари-Нутта, ну что за бестактность! – возмутилась Эрмин. – Я же просила тебя про это никому не говорить!
– Ничего страшного, Мин, – пожала плечами Киона. – Я и сама собиралась поговорить об этом. Да, Нутта, я носила мужскую одежду и кепку. Ее я никогда не снимала. Я старалась говорить грубоватым голосом и подражала манере поведения Мукки и Луи. Я смогла бы ввести в заблуждение и тебя, если бы ты не была со мной знакома и никогда меня раньше не видела. Меня даже на строительной площадке частенько принимали за парня. Я ведь купила себе спецовку на пару размеров больше, чем нужно, а еще мужскую рубашку. Свои волосы я скрывала под кепкой.
– Иисусе милосердный, но зачем же тогда ты их обрезала? – удивилась Мирей.
– Это чтобы саму себя наказать, чтобы чем-то пожертвовать, – призналась Киона. – Думаю, пришло время рассказать вам всем о моих невеселых приключениях. Мне не хотелось портить эту вечеринку такого рода рассказами, но, я думаю, это необходимо.
Ее лицо приняло самоуверенное выражение, благодаря которому она выглядела намного взрослее и становилась похожей на неземное существо, явившееся на землю, к людям, чтобы заставить их поверить в то, во что они упорно не верили. Со времен ее детства ее родственники были свидетелями этого явления, которое становилось теперь уже не таким очевидным, поскольку Киона уже превращалась во взрослого человека, но которое тем не менее не могло не привлекать к себе внимания.