Взволнованная, Эрмина молчала. Однако, когда он погладил ее по щеке, она запротестовала:
— Овид, в тот вечер я находилась в непривычно возбужденном состоянии. Да, не стану отрицать, меня влекло к вам. И если я не хочу об этом говорить, то только по конкретной причине. Я замужем уже десять лет за мужчиной, которого люблю всей душой. Не умаляя своих чувств к вам, я обязана с уважением относиться к Тошану. Я уже и так достаточно поглумилась над ним, бросившись в ваши объятия и критикуя его перед своими родителями. Вчера наконец я набралась смелости и написала ему письмо. Совсем скоро он узнает, что его мать умерла, да еще при таких ужасных обстоятельствах. И меня не будет рядом, чтобы утешить. Овид, я очень дорожу вашей дружбой. Не портите все, требуя от меня невозможного.
— Я ничего от вас не требую, Эрмина, только искренности.
— Я искренна, сообщая вам о своем решении. Я буду счастлива встречаться с вами, как с другом… Мы ведь в состоянии поддерживать недвусмысленные отношения?
Учитель отпил глоток чаю и поставил чашку на стол.
— Простите, но мне эта затея кажется очень рискованной. Всю дорогу, пока ехал сюда, я дрожал от нетерпения, словно влюбленный подросток. Я воображал, что вы поджидаете меня у окошка. Что вы хотите — я неисправимый романтик! В тот памятный вечер в гостинице я поначалу вам сопротивлялся. И знаете почему?
Она отрицательно покачала головой.
— Потому что я хорошо себя знаю и не хотел страдать. Эрмина, я мечтатель, пылкий и увлеченный. Говорят, что мужчинам нужно удовлетворять свои физические потребности. Мне на это наплевать. Я ищу любовь! Настоящую любовь! Мне показалось, что такая женщина, как вы, не стала бы отдаваться, не испытывая таких же чувств. Я хочу вам сказать, Эрмина, хотя и не должен бы, я люблю вас уже три года. Да, три года!
Эрмина встала и подошла к окну. Так она пыталась защититься от себя самой. Признания Овида тронули ее сердце, и, если бы он сейчас подошел к ней и обнял, она бы снова потеряла над собой контроль.
— Умоляю вас, замолчите, не говорите больше ничего. Вы мой друг, и я бы хотела, чтобы вы дождались детей. Акали с Кионой будут очень рады вас видеть. Они уже скоро придут. Почему бы нам не поболтать всем вместе, не выпить еще чаю?
Она сбивчиво пыталась объяснить ему, чего бы ей хотелось.
— Мы собирались вместе добиваться закрытия этих гнусных пансионов, — продолжила она. — Стоит ли отказываться от этого из-за ошибки с моей стороны? Да, это была ошибка. Я невольно причинила вам боль.
— Не оправдывайтесь, Эрмина. Я так глупо надеялся, что вы меня любите. Возможно, это прозвучит некрасиво, но я скажу вам, что о вашей паре в Перибонке ходили определенные слухи.
Встревожившись, она вернулась на свое место и подняла на него вопросительный взгляд. Он продолжил:
— Говорили, что вы с мужем расстались восемь лет назад. И при нашей первой встрече вы выглядели очень несчастной — это когда Тошан пошел добровольцем в армию. Я сделал поспешный вывод, что вы готовы развестись.
Оправившись от изумления, она бросила на Овида по-женски сочувствующий взгляд.
— Боже мой, мне так жаль! Развестись? Нет, никогда! Конечно, у нас с Тошаном был период кризиса, но он уже прошел.
Эрмина была не до конца честна, утверждая это. Независимый, почти эгоистичный характер мужа часто тяготил ее. Тошан дорожил своей свободой, и, отплывая в мае в Европу, он не выглядел слишком расстроенным. То, что разбивало ей сердце, у него вызывало лишь раздражение и озабоченность.
— Овид, пожалуйста, будьте моим другом, моим драгоценным другом, — взмолилась она. — Я дам вам прочесть мои любимые книги, а потом мы поговорим о них. Вы будете приходить к нам на чай или на ужин. Вы так мне нужны!
Он долго смотрел на нее. Без следов макияжа, с молочно-белой кожей, приоткрытыми губами, молодая женщина была потрясающе красива. Она убрала волосы назад, надев повязку из голубой ткани.
— Если я люблю вас так, как утверждаю, — наконец произнес он, — то должен пойти на эту жертву. В конце концов, в Средние века благородные дамы заставляли годами томиться своих верных рыцарей. Во время турниров те имели право нести их флаг только по прошествии нескольких недель. Необходимо было доказать свою отвагу и любовь. Поцелуя они удостаивались лишь через год или два, да и то не всегда…
В этом и состоял особый шарм учителя. Его упоминания о какой-либо книге или старинных французских обычаях не были лишены выразительности и чувства юмора. Эрмина не удержалась от тихого смеха.
— Моя целомудренная дружба вам обеспечена, — подвел он итог, вознагражденный ее улыбкой. — Но я прошу об одной милости: если я буду вас навещать, вы будете петь для меня?
— Я вам это обещаю! — порывисто ответила она.
Эрмина чувствовала себя спасенной, избавленной от соблазна, отныне уверенная, что Овид будет вести себя более благоразумно. Снаружи послышались голоса. Дверь распахнулась, и в коридор ворвался Мукки в брюках для верховой езды и резиновых сапогах. Сзади его подтолкнули близняшки, прижавшиеся друг к другу под одним большим плащом. Шествие завершали Киона и Акали.
— Здравствуйте, мои дорогие! — воскликнула молодая женщина. — А у нас гость. Месье Лафлер.
— Добрый вечер, месье! — вежливо сказал Мукки. — Я вас уже видел у моей бабушки. Вы были вместе с Пьером Тибо, приятелем моего отца.
Овид пожал руку этому рослому мальчику десяти лет, который вполне мог сойти за чистокровного монтанье. Он удивился, не найдя в нем никакого сходства с Эрминой. Лоранс и Мари унаследовали светлые глаза своей матери, а также красивые черты ее лица. Они грациозно его поприветствовали. Киона подошла не спеша, в зеленой вязаной шапочке и с шарфом в тон вокруг шеи. Овид с радостью убедился, что девочка хорошо выглядит и синяки исчезли с ее лица.
— Я рада вас видеть, месье Лафлер, — с улыбкой сказала она. — Сегодня после обеда у нас был урок геометрии и английского языка. Мадемуазель Дамасс поставила мне отличную оценку.
— По какому же предмету?
— По английскому.
— У Кионы хорошие оценки по всем предметам, — вмешался Мукки. — Это самая умная девочка на свете. Мама, я пойду оседлаю Базиля, Киона хочет проехаться верхом.
— Но на улице дождь, — возразила Эрмина. — И довольно холодно.
«Она просто прелесть!» — с отчаянием подумал Овид, восхищенный молодой женщиной, которая казалась беспомощной перед своим сыном. В это время кто-то постучал сзади по его плечу. Он обернулся и увидел Акали, глаза которой радостно блестели.
— Здравствуйте, милый месье! — воскликнула маленькая индианка. — Вы видели дом, где я теперь живу? Он мне очень нравится.
Искренний восторг Акали, ее счастливое возбуждение, чудесная улыбка Кионы — все это утешило учителя в его печали. Он почувствовал себя обновленным, веселым, освобожденным от страсти к замужней женщине.
— Я бы охотно выпил еще чаю, моя дорогая подруга. Я уже успел забыть, насколько общение с детьми делает нас лучше. А ведь я учитель, хотя и безработный, увы!
— Это дело времени, — заверила его Эрмина, которая поняла намек и была этому безмерно рада. — Я открою банку с вареньем из вкуснейшей черники Лак-Сен-Жана. Сегодня утром Мирей испекла бриошь[38] и дала мне половину.
Мукки и Киона убежали на улицу без полдника. Лоранс уселась за маленький столик и принялась рисовать. Она продолжала делать успехи и проводила все свободное время, делая наброски животных или людей. Мари-Нутта предложила Акали сыграть партию в шашки. Девочки очень хорошо ладили между собой.
— Овид, вы сегодня же вечером отправитесь в Сент-Эдвидж? — с беспокойством спросила Эрмина, протягивая ему чашку.
— У меня нет выбора, — со вздохом ответил он. — Жаль. Ваш дом — самый уютный из всех, что я знаю. Вы зажгли лампы, подбросили в печку дров, а варенье просто восхитительно. Здесь настоящий маленький рай, но мне придется его покинуть.
— Мама! — завопила Мари-Нутта. — Месье Лафлер придумал название для нашего дома: мы будем звать его «маленьким раем»!
— Не кричи так, милая, — пожурила ее мать. — Можно сказать то же самое, но гораздо тише. Но я с тобой согласна, мы назовем наше скромное жилище «маленьким раем».
— Потому что я дикарка! — буркнула девочка, обидевшись, что ее отчитали перед гостем.
Овид рассмеялся. Громкий крик, раздавшийся снаружи, прервал его смех. Пять секунд спустя кто-то уже барабанил в дверь.
— Мимина, это Жозеф! Пусть месье Лафлер срочно бежит к нам! У его лошади колики!
Молодой человек бросился на улицу. Там его встретил вымокший до нитки Жозеф Маруа, он был в панике.
— Мне пришлось вывести корову и Шинука из конюшни, — крикнул он. — Ваша лошадь катается по земле, месье! Идемте скорее!
Смеркалось. Овид продолжал выгуливать свою лошадь, держа ее за уздечку. Эрмина его сопровождала. Поскольку Мадлен вернулась домой, она оставила на нее детей и приготовление мясного пирога.
— Вашей лошади уже лучше? — спросила Эрмина.
— Надеюсь. У нее урчит в животе — это хороший знак. Мой старший брат хотел разводить лошадей, но смог купить только эту. Отец научил нас, как нужно действовать в случае колик. Прогулка расслабляет кишечник лошади, а главное, не позволяет ей кататься по земле. Ведь животное может пораниться или спровоцировать грыжу.
— Боже мой! Я этого не знала, — ответила она. — Шинуку повезло: у него никогда не было колик.
— Да, на страдания животных всегда тяжело смотреть. Эрмина, вы не обязаны со мной оставаться. Вы можете простудиться.
— Нет, я составлю вам компанию. Я же видела, до какой степени вы встревожились. Так что я хочу быть уверена, что животное больше ничем не рискует и вы спокойно переночуете у Жозефа. Видите, как все хорошо устроилось. Наш сосед приютит вас у себя, а ваша лошадь проведет ночь в стойле в моей конюшне, то есть в постройке, когда-то служившей конюшней Лапуэнтам. Вы только что встретились с Шарлоттой. Она получила в наследство дом, где я сейчас живу. У ее родителей была корова, но они продали ее еще до того, как она отелилась. Отец моей подруги был не очень достойным человеком.