— Входите, — сказал он наконец, полностью одевшись.
Девушка вошла, стараясь сохранять серьезный вид, и поставила корзину на пол.
— С Рождеством, Людвиг, — тихо сказала она. — Я принесла вам угощение!
— Угощение? — повторил он.
Чтобы придать себе уверенности, Шарлотта показала ему содержимое своей корзины.
— Мы можем устроить настоящий рождественский ужин! В этой бутылке из-под лимонада — шампанское. Вот еще мясной пирог, хлеб, немного черной икры, рождественский кекс. Шоколад, горячий кофе…
— Спасибо, вы так добры! Это хорошее Рождество для меня. Смотрите…
Он взял ее за руку и сделал вместе с ней два шага в угол комнаты, где она увидела маленькую елочку, украшенную серебристой звездой и узелками из белой ткани. Возле елки стояли три свечи, которые уже почти догорели.
— Как красиво! — воскликнула она.
— Вы еще больше красивая, — ответил Людвиг.
Он отпустил ее руку, чтобы завесить одним из одеял дверь. От раскаленных углей, за которыми он постоянно следил, шло приятное тепло и красивое свечение. «Как ему удалось сделать это обшарпанное помещение таким уютным?» — подумала она.
К глазам Шарлотты подступили слезы. Людвиг обладал качествами, которые она считала редкими у мужчин, и это трогало ее до глубины души. Она подошла к елке ближе. Молодой немец, должно быть, отрезал полоски от простыни, чтобы смастерить украшения. Звезду он, судя по всему, сделал из фольги, которой была обернута плитка шоколада.
— У вас есть подарок, — медленно произнес он.
Девушка обернулась. Он протягивал ей сверток из газеты. Она взяла его с глазами, полными слез.
— Почему плакать? — спросил он, нежно гладя ее лицо.
— О, потому что я люблю тебя, я так тебя люблю! — прошептала она, бросаясь ему на шею. — Людвиг, поцелуй меня прямо сейчас.
Он наклонился и прильнул к ее раскрытым губам. Она положила ладони ему на спину, чтобы сильнее прижать к себе. Их поцелуй был бесконечным. Оба возбуждались все больше, осмеливаясь на ласки, которых себе еще не позволяли. Людвиг робко коснулся груди Шарлотты, затем поясницы. Внезапно, прерывисто дыша, он отстранился.
— Нужно открыть подарок, — тихо сказал он.
— Да, конечно, — ответила девушка, разрывая газету.
Вскоре она держала в руках деревянную фигурку птицы.
— Как красиво! — восторженно воскликнула она, не понимая, где он мог достать эту вещь.
— Я сделал это для вас! Ножом. Я хочу нож для этого. Работать каждый день для вас.
Несмотря на прогресс в овладении французским языком, он часто делал ошибки. Но Шарлотте было все равно. Она с обожанием смотрела на молодого немца.
— Спасибо, это очень красиво!
— Вы не рады? — забеспокоился он.
— О! Что ты! Я так счастлива, что мне хочется плакать. Ты настоящий мастер! Я этого не знала.
Она еще раз его поцеловала, после чего увлекла к корзине.
— Ты, наверное, голоден! И больше никаких «вы» между нами! Ну же, попробуй! Скажи мне: «Шарлотта, я тебя люблю!»
Она смеялась, опьяненная счастьем, изнемогающая от желания. Должно быть, он испытывал то же самое, поскольку обнял ее и прошептал на ухо:
— Ich liebe dich![53]
Некоторые слова не нуждаются в переводе, возможно, благодаря интонации. Шарлотта поняла их смысл и повторила несколько раз. Она не знала, до какой степени была обольстительной в этот вечер, со своей пышной грудью под облегающей кофточкой из красной шерсти и своим хорошеньким оживленным личиком, с которого не сходила счастливая улыбка. Ее влажные, припухшие от поцелуев губы так и манили к себе, а карие глаза были особенно выразительными.
Сидя вокруг таза, наполненного пламенеющими углями, они выпили шампанского из одной оловянной кружки, которую принесла Шарлотта. Людвиг съел немного хлеба и попробовал рождественский кекс, но, казалось, у него совсем нет аппетита.
— Что с тобой? — спросила девушка.
Он пристально смотрел на нее. В его серо-голубых глазах она прочла, какое сильное желание вызывает в нем. Тем не менее он был нежен и почтителен. Она знала, что он ни к чему не будет ее принуждать.
Словно во сне, она молча кивнула и протянула к нему руки. Людвиг помог ей встать и повел к своей импровизированной кровати. Шарлотта старалась ни о чем не думать, чтобы не испугаться. Вскоре она уже лежала рядом с молодым немцем, по воле судьбы оказавшимся здесь, в Валь-Жальбере.
— Красивая, такая красивая, — шептал юноша ей на ухо.
Он уже расстегнул ее красную кофту и бюстгальтер. Впервые в жизни мужские руки касались ее груди, обхватывали ее и сжимали. Потом обжигающие губы с языком приникли к ее темным соскам и принялись целовать их и посасывать. Она забыла обо всем на свете, чувствуя, как по всему телу разливается волна наслаждения. Все было словно в тумане. Единственное, что она ощущала, — это горячий лоб Людвига, касающийся ее груди. Он ее уже частично раздел, и ей не терпелось тоже дотронуться до него, ощутить прикосновение его тела.
— Я люблю тебя, люблю, — бормотала она. — Прошу поцелуй меня!
Он подчинился и, оставив грудь, впился в ее губы. Его поцелуи становились все более лихорадочными, страстными. Внезапно Шарлотта оттолкнула его, чтобы самой снять с себя сапоги и юбку. Тяжело дыша, он встал на колени, чтобы насладиться восхитительным зрелищем, которое она ему предоставила, подняв широкую юбку и обнажив ноги в серых чулках. С вызывающим видом она приспустила свои шелковые трусики. Он завороженно провел пальцем по атласной коже с розовыми полосками от пояса для подвязок.
Они больше не разговаривали, отдавшись во власть этой сладострастной бури, сделавшей их глухими и слепыми к окружающему миру.
Шарлотта снова легла, раздвинув бедра. Она столько ждала этого момента. С пятнадцати лет ее темпераментная натура не давала ей покоя. Если бы она не была так отчаянно влюблена в Симона Маруа, то давно бросилась бы в объятия первого встречного мужчины. Но этой рождественской ночью, несмотря на полный сумбур в голове, она была рада, что досталась Людвигу девственницей.
Он ласкал ее тело совсем рядом с сокровенным местом. По-прежнему деликатный и терпеливый, он использовал руки и губы, чтобы воздать должное этому красивому телу, поклоняясь его нежности, бархатистости и страстности. Когда он коснулся маленького бугорка любви, спрятанного у каждой женщины в сердце драгоценной чаши, Шарлотте показалось, что она сейчас лишится рассудка. Никогда она не представляла себе, что можно испытывать такое удовольствие, почти нечеловеческое, близкое к божественному, таинственному. Наконец приблизившись к ощущению полета, она осознала внутри себя невероятную пустоту, которую мог заполнить только Людвиг.
— Иди ко мне, иди! — взмолилась она. — О, иди!
Эта настойчивая потребность в нем вновь вернула ее к реальности, и она осмелилась посмотреть на него. Он тоже был почти обнажен. На нем осталась лишь рубашка. Девушка заметила его набухший пенис и растерялась. Это не имело ничего общего с тем, что она видела совсем недавно, когда Людвиг мылся.
— Я девственница, — жалобно сказала она.
— Тогда нет, — растроганно ответил он. — Нет, не надо. Так неправильно…
— О! Нет, я хочу, прошу тебя! Иди ко мне!
Шарлотта схватила его за плечи и вынудила лечь на себя. Ее правая рука неуверенно нащупала эту мужскую часть тела, о которой она ничего не знала. Когда она коснулась ее пальцами, Людвиг застонал. Он больше не сопротивлялся и тут же попытался проникнуть в нее. Но это было не так просто. Ее напряженная девственная плоть перекрывала проход.
— Не бойся, — прошептал он. — Тебе больно?
— Да, немного, но все же продолжай, — попросила она.
Он желал ее до крика и уже не мог остановить процесс, взбудораживший все его тело. Но Шарлотта, лишенная опьяняющего удовольствия, больше всего хотела избавиться от своей девственности, пусть даже путем страданий. «Похоже, это больно, — подумала она. — Девчонки на заводе в Монреале как-то разговаривали об этом. Я молча слушала их, поскольку такого опыта у меня не было. Но это всего лишь неприятный момент, который нужно пережить!»
Людвиг склонился над ее животом. Опешив, Шарлотта собралась уже отстранить его рукой. Она вздрогнула, когда он принялся целовать ее там, словно речь шла о поцелуе в губы. Не зная, куда деться от смущения, с пылающими щеками, она закрыла лицо рукой. Ее наполнило чувство острого, доводящего до безумия удовольствия.
— Да, да, да, — монотонно бормотала она, словно молитву.
Как только она выгнулась навстречу ему с затуманенным взглядом, он сменил позицию и направил свой пенис между ее бедер. На этот раз он был настойчивее, несмотря на вырвавшийся у нее крик. Его воля, усиленная исступленным желанием обладания, позволила ему прорваться сквозь хрупкую преграду.
— Прости, прости, милая! — бросил он, погружаясь в нее.
После этого он замер, закрыв глаза и прерывисто дыша. Шарлотта всхлипывала от боли и разочарования. Ей сейчас было слишком плохо, чтобы надеяться на малейшее наслаждение. Людвиг вышел из нее и лег рядом.
— Не надо плакать, — повторил он. — Прости меня.
Ей понадобилось некоторое время, чтобы успокоиться. Постепенно она придвинулась к нему, испытывая почти детское желание быть утешенной. Людвиг гладил ее, осыпая легкими поцелуями лоб, влажные веки, щеки и волосы.
— Прости, — снова сказал он.
— Ты не виноват, — вздохнула она. — Просто я думала… я думала, что все будет по-другому, что я буду счастлива до смерти.
Он не ответил, думая о том, как успокоить ее и приободрить. Ему не хватало слов, поэтому в итоге он перешел на немецкий язык. Шарлотта ничего не понимала, но нежный и пленительный голос ее любовника действовал на нее успокаивающе. Внезапно он прильнул к ее губам, и она вновь ощутила опьянение от этих объятий, не приносящих боли. Людвиг снова воспламенился. Он повторил каждую ласку, жадно касаясь ее налитой груди, нежного живота, наслаждаясь сладким вкусом ее тела. Несколько секунд спустя он вошел в нее с хриплым криком. Не пытаясь его остановить, смирившись с неизбежным, Шарлотта вдруг поняла, что у нее больше нет неприятных ощущений. Медленные и размеренные движения твердого горячего пениса очень скоро начали странно действовать на ее тело. Оно податливо принимало их. Людвиг внимательно вглядывался в ее лицо, подстерегая малейшие реакции. Когда ее дыхание участилось, а взгляд стал отрешенным, он сделал над собой усилие, чтобы задержать собственный оргазм.