Но Эрмина отказалась ехать с ними, Бадетта тоже. Несмотря на то что была верующей, журналистка предпочла остаться в тепле большой гостиной, сияющее убранство которой ей очень нравилось.
В отсутствие хозяев и бойкой Мирей роскошный дом, казалось, дремал, совсем как Шарлотта, которая до сих пор спала, и Лора решила ее не трогать, думая, что она заболела.
— Как замечательно, моя дорогая подруга, что вы пришли выпить со мной чаю! — сказала Бадетта Эрмине. — А как же ваши дети?
— Мадлен прекрасно с ними справляется. К тому же они уже все погрузились в чтение книг графини де Сегюр. Я хотела переговорить с вами без посторонних ушей. Это идеальный момент.
Они сидели друг напротив друга за круглым столиком. От елки исходил приятный аромат, светящиеся гирлянды наполняли комнату разноцветными бликами. Из носика чайника поднималась струйка ароматного пара.
— Я принесла из кухни бисквиты, — продолжила Эрмина. — Какая тишина!
— И правда, здесь так уютно! Так о чем вы хотели меня спросить? Ручаюсь, что это связано с моей будущей статьей об этих ужасных пансионах.
— Вовсе нет. Мы к этому перейдем, но чуть позже. Бадетта, вы будете второй, кто об этом узнает: моя подруга Мадлен уже в курсе. В апреле, или даже раньше, я собираюсь поехать во Францию. Октав Дюплесси, мой импресарио в Квебеке, настаивает на этой поездке.
— Как это, настаивает?! Это чистой воды безумие! Париж и вся Франция находятся в руках немцев. Эрмина, у вас трое детей, вы же не собираетесь покинуть это безопасное место, чтобы броситься в пасть к волку, простите за такое сравнение? И потом, навигация откроется только весной.
— Я полечу самолетом из Нью-Йорка. Бадетта, я могу на вас положиться?
— Ну разумеется!
— Мне удалось связаться с моим бывшим импресарио Октавом Дюплесси по номеру телефона, который он написал на оборотной стороне поздравительной открытки. Казалось бы, самое обычное поздравление, но что-то мне показалось странным. И я была права, поскольку завуалированными фразами он объяснил мне, что я должна обязательно приехать к нему в Париж. Это связано с Тошаном! Вы ведь знаете, что во Франции организуется Сопротивление, с подачи Шарля де Голля и благодаря помощи Лондона. Мой отец утверждает, что этот военный — достойнейший человек, который борется за свободу своей родины. В общем, вопрос решен, я должна ехать и хотела бы попросить вас сопровождать меня. Разумеется, я оплачу все ваши расходы. С вами я буду чувствовать себя менее одиноко. К тому же вы француженка, мне это поможет.
Ошеломленная, журналистка налила себе чаю. От ее душевного спокойствия не осталось и следа.
— Я считаю, что все это абсурд, Эрмина. Подумайте: Канада воюет с Германией. Вас будут рассматривать как врага нацистов, если ваша личность раскроется. Я бы очень хотела оказать вам услугу, поддержать вас, но… я не могу принять ваше предложение. И потом, у меня работа. Директор «Пресс» не даст мне отпуск, особенно в такое время. Милая моя, откажитесь от этой затеи, умоляю вас! Это просто безумие, других слов я не нахожу.
Эрмина была готова к такой реакции. Она не обиделась. Эта поездка казалась ей одновременно близкой и далекой, а также несколько нереальной.
— Тогда, раз уж вы пробудете здесь до Нового года, посоветуйте мне что-нибудь. Как разговаривать с вашими соотечественниками, где поселиться в Париже…
— В этом я вам с удовольствием помогу. Но когда ваши родители узнают о ваших планах, они сделают все, чтобы помешать поездке, и будут правы. Этому Дюплесси хотя бы можно доверять? Почему вы думаете, что он как-то общается с вашим мужем?
Эрмина задумалась. Ее действия основывались на двусмысленных словах, которые импресарио произнес со странной, настойчивой интонацией.
— Октав сумел пробудить мое любопытство и одновременно предупредить, — пояснила она, прежде чем откусить от одного из бисквитов с нежным медовым вкусом. — Он сказал, что во французских лесах живут забавные птицы и что мое пение сможет их приручить.
— Бог мой, но это же полная чушь!
— Только не для меня! Леса вокруг Перибонки были владением Тошана, который называл меня своей певчей птичкой. Что касается слова «приручить», признаю, с ним я не разобралась.
Они замолчали, погрузившись каждая в свои мысли. В большой чугунной печке потрескивал огонь. За стеклами кружились мелкие хлопья снега. К утру сильно подморозило и снег стал легким, как бы хрустальным.
— Я поговорю об этом с родителями после обеда, — решила Эрмина. — Мне нужно, чтобы они одолжили мне денег. Мама, конечно, будет кричать и охать, но в итоге она согласится на это безумие, как вы говорите.
Бадетта пригладила свои светло-русые волосы кончиками пальцев. Одетая в теплое шерстяное платье с цветными узорами, она, тем не менее, зябла, но главное, ей было не по себе.
— Милая моя, прошу вас, откажитесь от этой безумной поездки, — снова сказала она, стараясь быть убедительной. — А что, если вы из нее не вернетесь? Что станет с вашими детьми и малышкой Кионой, которую вы так нежно любите? Если бы Тошан был в курсе, он бы запретил вам пересекать океан! Франция переживает смутные времена, травля евреев усиливается, правительство Виши пресмыкается перед немецким сапогом. Господи, если я буду знать, что вы уехали в Париж, я этого не переживу!
— Певица может ездить по миру, не вызывая подозрений, — ответила молодая женщина, начиная выходить из себя. — Октав Дюплесси наверняка просчитал все риски. Он не стал бы просить меня приехать, если бы мне грозила опасность.
— Вижу, что вы не измените своего мнения. Храни вас Бог!
— Я готова на все, лишь бы увидеть Тошана. Мне так его не хватает! Интуиция подсказывает мне, что, как только я окажусь во Франции, быстро его найду.
— Если бы все солдатские жены вам подражали, Гитлеру пришлось бы опасаться высадки грозного женского десанта, — пошутила журналистка. — Дорогая моя подружка, как же вы меня расстроили! Решиться на такую авантюру!
Эрмина мечтательно улыбнулась. В глубине души она понимала, что ступает на путь, полный опасностей, но ей нужно обязательно победить, чтобы быть достойной любви своего мужа. «Я искуплю свою вину, когда полечу к нему, преодолев все преграды, — воодушевленно думала она. — Мне не следовало увлекаться Овидом, как выразилась моя мама. Я предала Тошана, когда кричала от удовольствия под ласками другого мужчины. Но я докажу ему, что мы неразлучны, что он мой муж на веки вечные».
Бадетта наблюдала за подругой, любуясь ее красотой и грациозностью движений. Металлический звук, донесшийся из кухни, заставил ее вздрогнуть.
— Вы слышали, Эрмина? Что это? Ведь внизу никого нет!
— Оставайтесь здесь, я схожу посмотрю.
— Прошу вас, будьте осторожны! Ваша экономка днем не запирает дверь на ключ. Кто угодно мог проникнуть в дом!
Эрмина была уже в коридоре. Из кухни снова послышался шум, словно кто-то звякал железной посудой.
— Шарлотта? — удивилась Эрмина. — И как давно ты спустилась? Что за манеры! Ты должна была зайти в гостиную и поздороваться с нами.
— Нет, я ужасно выгляжу. Ночью мне было плохо. Посмотри, я в халате и у меня синяки под глазами. Не хочу, чтобы твоя подруга Бадетта видела меня в таком состоянии! Мне захотелось выпить чего-нибудь горячего, но только не чай и не кофе. Я готовила себе какао.
— Ты действительно выглядишь плохо. Тебе следовало позвать меня, я принесла бы тебе все, что нужно.
Растрепанная Шарлотта хлопотала, дрожа всем телом. Не осмеливаясь взглянуть в лицо Эрмине, охваченная паникой, она наконец заявила:
— Предупреждаю сразу: даже не думай просить меня сопровождать тебя во Францию. Я никогда не сяду в самолет и придерживаюсь мнения Бадетты, что здесь, в Валь-Жальбере, мы в большей безопасности.
— Ты что, подслушивала?
— Я не нарочно. Ты говорила достаточно громко, я слышала тебя даже с лестницы. Мимина, я же не могла заткнуть уши!
— Какая же ты дурочка! Я и не собиралась увозить тебя отсюда, девочка. Бадетта — совсем другое дело. Я предложила ей поехать, потому что она француженка и журналистка.
— Я не девочка, — простонала Шарлотта. — Боже мой, ни секунды покоя! У меня болит живот, поднялась температура, и у меня даже нет своей кухни, чтобы приготовить себе какао! О, это просто наказание божье — жить не в своем доме!
Это жалобное причитание ошеломило Эрмину. Она тут же ощутила себя виноватой в том, что заняла дом своей подруги.
— Да что с тобой, Шарлотта! Сегодня Рождество, а ты в таком мрачном настроении! И упреки твои беспочвенны, ведь ты сама решила поселиться здесь, у моей матери. Можешь успокоиться: в таком случае мой скорый отъезд тебе только на руку. Пойдем выпьешь свое какао в гостиной, и мы все обсудим.
Заинтригованная, Шарлотта позволила себя увести. Ей уже было очень стыдно за свое поведение. Однако, едва проснувшись, она начала скучать по Людвигу, с горечью представляя его рядом с собой, обнаженного, страстного, ласкового.
— Итак, в связи с моим предполагаемым отсутствием, — продолжила Эрмина, — нужно как следует все продумать. Я планирую пробыть во Франции до конца лета. Заключу другие контракты. Поэтому я не хочу, чтобы дети были изолированы с Мадлен. Мама будет счастлива взять их к себе.
Вдохновившись, Эрмина усадила Шарлотту на софу. Обеспокоенная Бадетта внимательно слушала ее.
— Я все предусмотрела. Мукки с Луи могут взять себе комнату мадемуазель Дамасс. Четыре девочки прекрасно разместятся в бывшей детской вместе с Мадлен. А ты, Шарлотта, можешь вернуться в «маленький рай», если хочешь. В этом случае учительница поселится в моей розовой комнате, которую ты сейчас занимаешь.
— Правда? — воскликнула Шарлотта. Лицо ее порозовело, и она больше не дрожала. — Я не решалась заговорить с тобой об этом, Мимина, но я сожалела о нашем соглашении. Здесь я чувствую себя все более неуютно. Я не могу пригласить своего брата на ужин, побыть с племянниками.
— Но, мадемуазель Шарлотта, разве вам не будет страшно одной в доме зимой? — спросила журналистка. — Или у вас есть поклонник, быть может, жених?