ора, устилающего землю, был колодец, и запретил Натану к нему приближаться.
«Рано или поздно нам придется отсюда уйти, — подумала Симона, бросив взгляд на свои часы. — Где же Тошан? Уже больше полудня».
В эту секунду к ней подбежал Натан.
— Мама, я хочу есть!
— Я оставила для тебя печенье, — ласково сказала она. — Пойдем, я дам тебе одно. Но только одно!
— Тебе нужно просто сходить к тете Брижитт и взять у нее еды! — воскликнул ребенок.
— Тише, не кричи так громко. Ты же знаешь, шуметь нельзя.
Над развалинами с пронзительным криком пролетел ястреб. Внезапно Симона испугалась. Впервые Тошан отсутствовал так долго. Она представила себя с Натаном одну перед неотвратимо приближающимся немецким патрулем.
— Подождем Тошана в хлеву. Идем со мной, быстро!
Малыш, встревоженный испуганным видом матери, беспрекословно подчинился. Молодая женщина тщательно расправила заросли плюща, благославляя это зеленое растение. Ее сердце громко билось в груди. «Господи, защити нас! Что будет со мной и Натаном, если с Тошаном случится несчастье?»
Дрожа всем телом, она легла на их импровизированную постель и крепко обняла сына, предварительно накрывшись мешками, источавшими слабый запах пыли и зерна.
— Мама, ты споешь мне песенку? — спросил мальчик.
— Нет, я не могу, Натан. Прошу тебя, будь послушным! Мне показалось, что я услышала голоса вдалеке. Ты же помнишь, что я тебе сказала: нам следует избегать встреч с местными жителями и солдатами.
Она ничего не слышала, кроме громкого крика хищной птицы, но ей хотелось, чтобы сын вел себя смирно. Так прошел день. Они лежали неподвижно, испытывая почти животный страх. Когда опустились сумерки, Симона, терзаемая тревогой, дала ребенку последнее печенье и немного воды. Она осыпала его ласками так, словно его могли отобрать у нее в любую минуту.
— Пора спать, милый. Прошу тебя, засыпай. Мама тебя не оставит. Она всегда будет с тобой.
С наступлением ночи Симона отважилась выйти во двор. Лунный свет бросал тусклые отблески на неровные стены, разъеденные временем. Замок принял угрожающий вид.
— Господь всемогущий, пусть Тошан вернется поскорее! — тихо взмолилась она.
Натан наконец заснул. Медсестра решилась выйти за круглые ворота, ведущие к узкому мосту, возведенному над водяным рвом. Высокие деревья с редкой листвой протягивали к небу свои длинные извилистые ветви. Где-то ухала невидимая сова. Молодая женщина с тревогой вгляделась в темную массу соседней фермы. Она испытывала ужасающее чувство одиночества. Внезапно послышались шаги, а также шелест травы. Это не было похоже на походку одного человека, скорее, их было несколько.
«О нет, нет!»
Вскоре она различила в темноте стадо кабанов: шесть тяжелых бурых животных бежали рысцой, опустив морды вниз. Симона выросла в Париже, сельская местность была для нее чужим миром. Она испуганно отпрянула, готовая закричать. В эту секунду кто-то обхватил ее за талию, зажав ладонью рот. Все ее тело напряглось, замерев от ужаса.
— Я здесь, все закончилось, я здесь, — раздался тихий голос Тошана у нее над ухом. — Простите меня, я опоздал.
Женщина обернулась в страстном порыве, испытав такое облегчение, что из ее глаз хлынули слезы. Он продолжал обнимать ее, и она, задыхаясь, обвила его шею руками.
— Ах! Я так испугалась, так испугалась! — всхлипывала она. — Я подумала, что вы меня бросили, то есть меня и моего сына, или что вы погибли! Слава Богу, вы здесь!
— Как вы могли такое подумать? — возмутился он. — Разве я могу бросить вас одну с ребенком?
— Но с вами могло случиться несчастье, — жалобно добавила женщина.
Это было сильнее, чем все ее целомудрие и нравственность: она поцеловала его теплые полные губы, гладя его лицо. Ничего не могло оторвать ее от него — ее спасителя, ее защитника. К благодарности, близкой к безумию, примешивалось лихорадочное желание, которое она сдерживала уже несколько недель.
Тошан сначала пытался сопротивляться, но он ощутил мягкое прикосновение ее груди и живота. Губы Симоны были умелыми, податливыми, влажными и теплыми. Он ответил на ее призыв, и их поцелуй был бесконечным, предвещавшим более дерзкие объятия, к которым стремились их изголодавшиеся по наслаждению тела.
— Идем, — сказал он наконец, прерывисто дыша.
Опьяненная страстью, она, пошатываясь, двинулась вперед, всем телом прильнув к Тошану. Он повел ее к входу в одну из башен, освещенную лунным светом. Это было потребностью у красавца метиса — наслаждаться зрелищем обнаженного женского тела, готовящегося к любви.
— Я хочу тебя увидеть.
Он сбросил на землю кожаную сумку и револьвер и начал неторопливо ее раздевать. Симона сразу поняла, что это было частью его удовольствия, и вела себя пассивно, несмотря на бушующую в ней сладострастную бурю. Тошан снял с нее серую кофту и белую блузку, затем спустил бретельки ее шелковой комбинации. Его руки мимоходом ласкали ее крепкое матовое тело, слегка касаясь его пальцами, словно крыльями бабочки. Наконец он ловко расстегнул бюстгальтер и тут же обхватил ее грудь, тяжелую и мягкую, с очень темными сосками. На секунду он невольно вспомнил грудь Эрмины, более высокую и упругую, прелестные соски которой, даже твердея от возбуждения, сохраняли аппетитный цвет спелой клубники. Но Эрмина была далеко отсюда, по другую сторону Атлантического океана. Желание, которое он испытывал в эту секунду, ни в чем не умаляло его безусловной любви к жене.
«Я не знаю, увижу ли ее снова, — промелькнуло у него в голове. — Завтра или послезавтра я могу умереть. Сейчас имеет значение только это мгновение, эта ночь и эта женщина, истосковавшаяся по мужчине».
Симона тихо постанывала, поскольку он снимал с нее юбку и трусики. Дыхание его участилось в предвкушении приближающегося действия.
— Ты красивая! Очень красивая! — выдохнул он, не сводя глаз с тени между ее округлыми бледными бедрами. — Ты тоже меня хочешь?
— О да! Уже несколько недель я мечтаю о тебе, Тошан.
Его палец скользнул в теплую и влажную плоть, осторожно исследуя ее. Из его груди вырвалось глухое ворчание хищника во время гона, а внизу живота стало очень горячо. Все шло не так, как планировалось, но отступить он уже не мог. Позже они обсудят это, примут решение. Позже…
Она потянулась к нему, бесстыдно покорная, откинув голову назад, подставив шею, словно жертва палачу. Все ее тело дрожало в ожидании его. Она хотела только этого — принять его в себя, принадлежать ему. Тошан сумел сдержаться. Он целовал ее грудь и плечи, не переставая возбуждать пальцем, умело и настойчиво. Симоне пришлось прикусить губу, чтобы не закричать.
— Прошу, возьми меня, — прошептала она ему на ухо. — Вдруг Натан проснется. У нас мало времени!
Этот внезапный призыв к реальности не охладил пыла метиса. Он насмешливо улыбнулся и ответил:
— Твой сын настоящий дьяволенок днем, но спит он очень крепко. Не волнуйся.
Она молча кивнула, с затуманенным от страсти взглядом. Тошан сдался и вошел в нее нарочито медленно, чтобы лучше ощутить охватывающее его наслаждение. Закрыв глаза, он проник глубже. Не было ничего прекраснее в мире, чем акт любви, теперь он об этом вспомнил. После жестокости, пролитой крови, тревог и одиночества он вновь возвращался к самой сути жизни. Он мог бы оставаться до рассвета в глубинах сокровенной плоти этой женщины, нежной и горячей. В состоянии полного блаженства он чередовал быстрые движения с более медленными, выходил, чтобы снова овладеть ею. Симона, прикрыв рукой рот, чтобы не закричать от наслаждения, переходящего в исступленный восторг, умело и неутомимо двигалась, чтобы чувствовать его как можно лучше.
Они испытали сильнейший оргазм, оба лихорадочно возбужденные, потерявшие ощущение реальности. Обнявшись, дрожа всем телом, они еще несколько минут не отпускали друг друга.
— Мне холодно, — наконец сказала она.
Тошан выпрямился и помог ей одеться. Он казался смущенным, но был крайне предупредителен, что очень ее тронуло.
— Ты сожалеешь? — обеспокоенно спросил он.
— Нет, что ты, — откликнулась Симона. — Я была так напугана и испытала такое счастье, увидев тебя!
Она улыбнулась ему в мягком свете луны. С растрепанными черными волосами, сияющими глазами, она была очень красива. Тошан растроганно погладил ее по щеке.
— Мы никого не предали, — сказал он. — Когда жизнь висит на волоске, а опасность подстерегает на каждом шагу, дозволено нарушать определенные границы и обязательства.
Симона догадалась, что он имеет в виду их спутников жизни. Она удивилась, что почти не испытывает угрызений совести по отношению к Исааку, своему мужу.
— Думаю, он меня простил бы, — задумчиво произнесла она. — Исаак часто советовал мне следовать своему инстинкту, не считая себя виноватой. Он знал меня лучше всех, и моя чувственная натура его забавляла.
Эти слова поразили Тошана. Он задумался о судьбе еврейского врача, почти не сомневаясь, что несчастного депортировали в Германию.
— Ты чувственная и обворожительная, — прошептал он, целуя Симону в губы.
Он прогнал внезапно возникший в мыслях образ Эрмины. Если однажды ему повезет вновь увидеться с ней, тогда он и решит, как поступить. «Зачем заставлять ее страдать, рассказывая о том, что произошло? Когда я вернусь на родину и обниму ее, эта ночь исчезнет из моей жизни».
— Симона, мне нужно с тобой поговорить, — серьезным тоном сказал он. — Пойдем ближе к Натану. Я принес с собой чем согреться.
Она последовала за ним, полная нетерпения и любопытства, но с тревожно бьющимся сердцем, поскольку его расстроенное лицо не сулило ничего хорошего. Они уселись под бузиной, возле входа в хлев, где спал ребенок.
— Я сумел встретиться с человеком из нашей организации, почтальоном из Руффиньяка. Он налил мне кофе в термос. У меня еще есть сыр, свежий хлеб и паштет. Ты, должно быть, проголодалась!
— Что-нибудь известно о моих друзьях? — прервала она его.
— Они не вернулись в деревню. Наверняка их бросили в тюрьму.