Растроганная, Шарлотта поцеловала его в щеку и прижалась к нему сильнее.
— Ты знал, куда вас везли?
— Да, в Канаду. Я спрашивал себя, какая она, эта страна. Вспоминал уроки географии в школе. Но на ум приходили только две вещи: снег и сильный холод.
Людвиг взволнованно вздохнул. Он повернулся к девушке и обвел ее нежным взглядом.
— Теперь для меня ты — лицо Канады. Я очень счастлив с тобой. Поэтому я ни о чем не жалею.
— Как мне приятно это слышать! — восторженно воскликнула она, снова целуя его.
— Судно наконец прибыло в порт Квебека. Вместе с другими пленными мы смотрели в иллюминатор. На пристани стояли люди, очень много людей. Они кричали нам оскорбления, мужчины грозили кулаками. Я испугался, Шарлотта. Я думает, они нас убьют и…
— Я думал, милый, — мягко поправила она.
— Я решил, что нас расстреляют прямо сейчас. Но к нам подошел офицер и объяснил, что мы все отправляемся в лагерь, чтобы работать. Я успокоился. Хотя мог бы и сразу понять, что не стоило везти нас так далеко, чтобы расстрелять.
— На твоем месте я бы тоже испугалась. Тебе было всего двадцать два года! Бедный мой, эта война так несправедлива! Я хотела бы крикнуть всем здешним жителям, что многие немцы были мобилизованы насильно, что у них не было выбора, что вы не все нацисты! Я бы рассказала им, как плакала твоя мать, обнимая тебя, когда ты покидал дом, как твой дедушка умолял тебя вернуться живым и невредимым… Встреча с тобой помогла мне стать мудрее, Людвиг. Помнишь, как недоверчиво я отнеслась к тебе в первую встречу, в подвале на улице Сент-Анн? Благодаря Кионе, ее таким простым словам я не выдала тебя. Господи, какую ошибку я могла совершить!
Ужаснувшись при мысли, что они могли не познакомиться и не полюбить друг друга, она крепко обняла его. Он погладил ее волосы.
— У этой маленькой девочки очень доброе сердце, — подтвердил Людвиг. — Подойдя ко мне, она улыбнулась, и я сразу почувствовал себя спокойнее.
— Да, это необычный ребенок, — согласилась Шарлотта, уже упоминавшая вскользь о способностях Кионы.
Молодые люди много времени проводили в постели, лаская друг друга, совершенствуясь в плотской любви. Затем они разговаривали, в основном о своих чувствах, становившихся все сильнее, и это побуждало их планировать совместное сказочное будущее. Они без конца представляли себе свою свадьбу в Германии или в Квебеке во всех подробностях, включая детали платья Шарлотты и блюда свадебного пиршества. Это была их игра, которая им не надоедала. Но в этот вечер Людвигу хотелось излить душу и, возможно, оправдать свой побег.
— Когда мы сходили с корабля, стоявшие на пристани люди называли нас «грязными фрицами». Это продолжалось до самой станции. Мне было стыдно. Для этих людей я был врагом, нацистом.
— Не думай больше об этом, милый! Судьба привела тебя ко мне.
— Да, это так. В поезде я начал молиться, и группа пленных принялась смеяться надо мной. Они меня передразнивали. Я чувствовал себя потерянным, говорил себе, что никогда больше не увижу свою семью, и плакал. Они крикнули мне, что я трус, ничтожество, что я порочу Третий рейх. Проведя несколько часов в поезде, а потом еще в грузовике, мы прибыли в лагерь. Вдалеке я увидел горы, холмы и реку… Все было очень большим, просто огромным.
— Да, «огромное» — хорошее слово.
— Лагерь на реке Алекс, — произнес Людвиг. — Деревянные бараки, а вокруг ни души. Английские солдаты объяснили нам, что нужно колоть дрова на зиму, много дров, и убирать территорию. Я был почти доволен. Мне нравилось работать на воздухе. Когда работаешь с утра до вечера, некогда думать. Но ночью я не мог запретить себе плакать. Мне так не хватало моей матери и отца! И сестры тоже. Я боялся, что никогда их больше не увижу. Та группа пленных, из поезда, не выпускала меня из виду. Они принялись унижать меня. Мне пришлось делать отвратильную работу.
— Отвратительную, — снова поправила его Шарлотта.
— Эти солдаты нарочно пачкали отхожие места, чтобы мне приходилось все это мыть. Однажды меня вырвало, и они взяли меня за руки и опустили лицом в рвоту. Один держал меня, другой бил. Я так больше не мог, мне хотелось повеситься. Втайне от канадских солдат они целыми днями оскорбляли меня, называли тряпкой, педиком…
Шарлотта вздрогнула. Это заставило ее подумать о Симоне. Она решила затронуть эту тему.
— Помнишь, однажды я рассказывала тебе о парне, в которого была влюблена много лет, о Симоне Маруа? Мы даже должны были пожениться.
— Да, я помню.
— Так вот, он на самом деле был таким: он любил мужчин. Я не понимала, почему он не хотел меня целовать или спать со мной, даже когда я его провоцировала. Наконец я узнала правду. Бог мой, сколько же я слез пролила, и поначалу он был мне омерзителен! Сейчас он погиб, то есть пропал без вести в битве за Дьепп. Но он тоже пытался покончить с собой в июне 1940 года, когда его мать умерла при родах. Бедный Симон, он так и не познал счастья!
— В Германии есть закон, сурово наказывающий гомосексуалистов, и я не хотел, чтобы меня считали одним из них. Жизнь в лагере была очень тяжелой. По ночам стоял холод, а у меня было только одно одеяло. Как только я ложился, то начинал бояться, что мне придут доставлять неприятности.
— Какие неприятности?
— Все эти мужчины, лишенные женщин, иногда пристают к самым молодым и самым слабым, но тайком, угрожая убить, если те их выдадут. Я был так несчастен! И я решил сбежать. Когда нас посылали за дровами, мы иногда оказывались в лесу, то есть на опушке леса. Я улучил момент и бросился бежать. Я бежал, бежал… Я взял с собой зажигалку и свою военную гимнастерку. Один охранник выстрелил — я услышал выстрел, — но промахнулся, и я еще быстрее побежал между деревьями. Я говорил себе, что они никогда меня не поймают, и если я продержусь до ночи, то буду спасен.
Людвиг перевел дыхание. Шарлотте казалось, что он заново переживает свой побег. Взволнованная, она прижалась губами к его губам. Их поцелуй был очень нежным, почти целомудренным.
— Может, я приготовлю чай, милый? У нас еще остались оладьи. Я немного проголодалась.
— Ты так часто бываешь голодна в последнее время, — удивился он.
— Всему виной зимние холода и моя любовь к вкусненькому, — с улыбкой ответила девушка.
— Если хочешь, иди, конечно, — согласился он. — Только возвращайся скорее, нам так хорошо в постели.
Шарлотта на цыпочках спустилась вниз. Радость на ее лице сменилась озабоченностью. В кухне она оперлась обеими руками на спинку стула и глубоко вздохнула, пытаясь побороть сильную тревогу. У нее была задержка уже три недели, и, да, ее аппетит стал таким же капризным, как и желудок, чередующий колики с тошнотой.
«Боже мой, только не беременность! Не так быстро! Никогда я не осмелюсь признаться в этом Людвигу. Почему это уже случилось? Если бы мы только имели право пожениться и жить не таясь, все было бы по-другому: я была бы только рада, да, очень рада!»
Она ясно сознавала размеры катастрофы, поскольку считала это таковой. «И именно сегодня мой любимый заговорил о своем прошлом военнопленного, — совсем недавнем прошлом, увы! Я успела немного забыть, что он враг моей страны. Враг, мой любимый, мой Людвиг…»
Погрузившись в раздумья, девушка не могла найти решения своей проблемы. Она просто ее отрицала. «Это обычная задержка, — думала она, глядя на свистящий чайник. — Скоро придет менструация, и все будет в порядке. В любом случае, если я беременна, что вряд ли, это станет заметно только через три-четыре месяца. Эрмина долго оставалась стройной во время своих беременностей. Если я расскажу о своих опасениях Людвигу, он сойдет с ума от тревоги».
До последнего времени все шло хорошо. Шарлотте удавалось водить за нос своего брата и Шарденов. Она приглашала Онезима, Иветту, ожидавшую третьего ребенка, и двух их сыновей каждое воскресенье в полдень. Людвиг поднимался на чердак, где они обустроили тайник. Там была неиспользуемая кроватная сетка, которую они поставили к стене и накрыли старыми покрывалами. На полу оставалось узкое пространство, куда стелили одеяло и подушку, и на этом ложе молодой немец читал при свете маленькой керосиновой лампы порой по нескольку часов, если это было необходимо. Дверь чердака закрывалась на ключ, чтобы избежать малейшего риска. Лора и Жослин тоже приходили на обед по четвергам вместе с детьми.
Шарлотта считала эти обеды необходимыми, чтобы показать всем, какой она стала прекрасной хозяйкой и что ее одиночество позволяет ей читать и вязать; Лора продолжала посылать канадским войскам теплую одежду: перчатки, шарфы, жилеты и носки. В течение многих недель ни один из гостей не усомнился в благоразумии и образцовом поведении девушки. Ее дом был безупречно чистым, и она принимала их радушно, постоянно заботясь о комфорте каждого.
— Наша Шарлотта просто прелесть, — повторял Жослин. — Нужно иметь сильный характер, чтобы выносить затворничество без малейших развлечений!
Разумеется, Лапуэнты и Шардены в свою очередь звали ее к себе в гости, и она охотно принимала приглашения. Главным для нее было защитить своего любимого, обеспечить Людвигу безопасность в «маленьком раю». После каждого расставания, даже короткого, их встреча была еще восхитительнее, и они сжимали друг друга в объятиях, наслаждаясь близостью днем и ночью.
— Нет, я не беременна, — прошептала Шарлотта, наливая кипяток в заварной чайник. — Я мечтаю иметь детей от Людвига, но не сейчас, позже.
В это секунду на плечо ей легла рука. Она вздрогнула, вскрикнув от неожиданности.
— Шарлотта? — прошептал Людвиг, принуждая ее обернуться. — Что ты сейчас сказала?
— Ты должен был ждать меня наверху!
— Но я волновался, тебя так долго не было. Шарлотта, твоя ждать ребенка?
От волнения он забыл свой свежевыученный французский. Порывистым жестом он привлек девушку к себе.
— Ты боишься, я чувствовал, что ты странная, вчера и сегодня утром тоже. Это моя вина, я не всегда внимателен, но я тебя так люблю!