оде еще и не начинала жить — ни семьи, ни детей, разве что любимая работа… Пустоцвет…”.
Это резкое слово, мысленно произнесенное ею как приговор себе, добило ее. Неужели надо было похоронить родителей, чтобы наконец ощутить себя взрослой? Или это только у нее так?
Лева давно стоял на пороге комнаты с дуршлагом в руке, он, конечно, слышал разговор и не мог не почувствовать, что произошло что-то не вполне ординарное. Но остывшие макароны есть невозможно, а он их варил по особому маминому рецепту, и ему не терпелось услышать похвалу. Ольга застыла, не отнимая руки от положенной на рычаг трубки и, казалось, забыла о нем. И тут Лева вдруг увидел себя со стороны: как шут стоит посреди чужой квартиры с этим нелепым решетом, озабоченный степенью готовности макарон. Дурак, зачем он поддался Олеговому напору, надо бы жить своим умом.
Вчера, когда они подъехали к подъезду, он не стал напрашиваться войти. Они распрощались у двери квартиры (Лева настоял, чтобы на свой второй этаж она ехала на лифте), Оля уверила его, что с голоду она не умрет, холодильник набит, поблагодарила за предложенную помощь, и они расстались, даже не условившись о телефонном звонке.
Собачка, к счастью, оказалась вовсе не такой стервозной, в комнате был полный порядок, только плед, стыдливо прикрывающий безногий матрас, был скомкан — повалялась вволю; встретила она Леву с таким восторгом, что он впервые в жизни оказался готов понять, для чего держат в доме животных. Сосед должен был приехать завтра, в понедельник на работу, так что гулял Лева почти что с удовольствием. Потом позвонил Олегу и потешил подробностями неудавшегося свидания. Тот, конечно, поразвлекся, но вопрос задал вполне серьезно:
— А как мой портрет, совпал с оригиналом?
— Да. Недурна собой и неглупа.
— Старик, дуракам везет. Такого в жизни не бывает, только в мыльных операх и слащавых любовных романах: она прикована к постели, он готов исполнить любые ее прихоти, а тут как раз на носу Новый год.
— И что я, по-твоему, должен делать?
— Яснее ясного, завтра поутру явиться к ней как Дед Мороз с елкой и мешком подарков.
— А если у нее уже есть елка или, того хуже, ражий детина дверь откроет?
— Будешь с фонарем под глазом и зазря опустошенным кошельком. Но кто не рискует… продолжать?.
— Кстати сказать, кошелек и так пуст, вчерашние поездочки все съели. Зарплата в понедельник, а, сам понимаешь, у кого займешь в эти дни…
— Дорогой Лев Васильевич, что бы вы делали без старших товарищей? Короче, через сорок минут у выхода из моего метро.
Он все-таки не рискнул явиться без звонка. Убедился, что елок полно, позвонил прямо от базарчика в квартале от ее дома. Она смутилась, но обрадовалась. Нога опухла, настроение хуже некуда, водки для компресса в доме нет. Бегал за водкой, доставал с антресоли пыльный ящик с елочными игрушками, помогал развешивать их совершенно новым для себя способом — с помощью полуразогнутых канцелярских скрепок, что оказалось куда удобнее привычных ниточек, под Олиным руководством возился на кухне, откуда ее и утащил этот телефонный звонок…
Макароны получились не хуже маминых. За чаем Лева, уже чувствуя себя заправским кулинаром, поинтересовался, что это у нее за хитрая кастрюля — ничего ко дну не пристает.
— У меня вся посуда такая, — не вставая со стула, она открыла дверцу шкафчика, где серебрились боками кастрюли и сковородки: вот чем хороши маленькие кухни! — Если честно, эта утварь — предмет моей профессиональной гордости, а грубо говоря, мне именно за нее деньги платят.
— Все понял, вы закупаете эту посуду, потом убеждаете всех в ее неоценимых достоинствах и продаете. Я вспомнил, видел рекламу.
— Мой патриотизм в очередной раз уязвлен. Ну почему все считают, что “хорошее” и “импортное” до сих пор синонимы? Так вот, сплав, из которого кастрюльки сработаны, запатентован нашей фирмой, как, впрочем, и дизайн.
— Впервые вижу живьем пресловутого отечественного товаропроизводителя.
— Именно так. И самое смешное, что продаем мы свои сковородочки, по большей части, за границу, а наши умники закупают за бешеные деньги продукцию фирмы “Цептер”, по многим характеристикам уступающую нашей.
Лева даже слегка удивился, как у Ольги глаза зажглись.
— А ваше личное участие на каком этапе пригождается?
— На самом главном, я один из разработчиков этого сплава. Мои родители были инженеры-гидрологи, строили плотины и признавали настоящей работой только ту, где видны масштабные результаты. А отец так красиво рассказывал, как однажды побывал в горячем цеху и увидел поток стали, что я оказалась студенткой института стали и сплавов.
— Как гуманитарий знаю про этот институт только шуточку, что когда все “имени Сталина” переименовывали в “имени Ленина”, его переименовали из “института стали” в “институт лени”.
— И, кстати, глупую шуточку, потому что учиться там было непросто. Зато потом я попала в очень-очень секретный институт, где создавали всякие материалы для космоса.
— Стало быть, оборонка.
— Вот-вот, только руководство попалось умное. И когда все стало рушится, мы по конверсии придумали много замечательных вещей. Но отец очень переживал в последние годы, что я вместо оболочек для спутников штампую горшки. И даже приносимые в дом приличные деньги его не утешали. А вы, значит, гуманитарий, белая кость — голубая кровь. А чем занимаетесь?
— Угадайте с трех раз. То, что мы делаем, все считают враньем, но самым внимательным образом читают.
— Понятно, вы работаете в Гидрометцентре. Сочиняете тексты?
— Ошибочка. Даю вторую попытку.
Оля внимательно посмотрела на него:
— Неужели астролог?
— А что, похож?
— Ну не знаю, отказываюсь от третьей попытки, сдаюсь.
— Я социолог, знаете, опросы общественного мнения.
— Да, общественное мнение о результатах вашей работы вы сформулировали достаточно точно. Честно говоря, меня эти опросы всегда раздражают и, не обижайтесь, они отдают подтасовкой. Я мало что смыслю в политике, но все эти “если бы выборы состоялись завтра…” — что мы можем знать про завтра? Хотя я слабо себе представляю, как на самом деле эти опросы проводятся и для чего они нужны.
— Мы вовсе не одной политикой занимаемся, это на поверхности, в телевизоре видно. Я, например, сейчас, работаю над проблемой поколений.
— Это уже веселее.
— Вот скажите, вы были комсомолкой?
— А как же.
— И, соответственно, пионеркой, октябренком — как положено.
— Разумеется.
— А вот те, кто родился в конце семидесятых годов с разрывом в один-два года, уже новое поколение: они уже не были комсомольцами, но одни успели все-таки поносить и пионерские галстуки, и октябрятские звездочки, другие уже не познали радости пионерского салюта, а их младшие сестренки и братишки сразу выбрали Pepsi. И в значительной мере они — разные поколения. Так ведь?
— Ну, возможно.
— Или вот такой аспект — “Отцы и дети”. Раньше родители кормили детей до пенсии и с полным правом учили жить седеющих чад. Приход дикой рыночной экономики и падение геронтократии полностью нарушили советский баланс. Так вот, основная идея состоит в том, что разделение на “отцов” и “детей” происходит в нынешних условиях не по вертикали, а по горизонтали и совершенно не зависит от возраста и формальной принадлежности к тому или иному поколению. Кто сумел приспособиться к новой жизни — “дети”, а остальные, включая молодых, стало быть, “промотавшиеся отцы”. Теория, конечно, подхрамывает на обе ноги, но в качестве рабочей гипотезы имеет право на существование. Она может кое-что прояснить и в сложных, как правило, внутрисемейных отношениях…
Ольгу резануло это “промотавшиеся отцы”, оскорбил спокойный, отвлеченный тон Левиных ученых рассуждений. Для нее не было “отцов и детей” , были “папа и я”, причем не реальный, живой папа, а та урна, которую она отвезла на кладбище в пакете, на котором при каждом ее шаге гримасничала ослепительно-пошлая красотка. Почему-то у нее не хватило сил выбросить пустой пакет в ближайшую урну, она привезла его домой и, тщательно сложив, засунула в шкаф, под стопку банных полотенец. С трудом сдерживая глухую ярость, она все же прервала Леву на полуфразе:
— Скажите, Лева, у вас есть родители?
— Да.
— Потому вы и можете “работать над проблемой”. — Она все больше распалялась. — Вы, извините, беситесь с жиру. У меня вот совсем другая проблема — с десяти лет нет матери, а теперь вот и отца. Проблема сиротства — это вам не “отцы и дети”!
— Но, согласитесь, что “отцы и дети” — проблема всеобъемлющая и, между прочим, вечная, — пытался он защитить науку, но где уж там доводы логики против женских эмоций.
В это время спасительно зазвонил телефон. На этот раз разговор был короткий, но Лева как раз успел справиться с посудой и оценить, что и мыть Олину кастрюлю одно удовольствие. Дела исчерпались, возникла вдруг какая-то неловкость, в воздухе повисло взаимное раздражение, и Лева поспешил в переднюю одеваться. “Спасибо” — “До свидания”, и они расстались, вновь ни о чем не условившись.
11
Тридцатое декабря — день полурабочий. Еще до обеда прибежали девочки-наборщицы, помогите, Лев Васильич, подвигать мебель, потом — открыть консервные банки, сбегать в ближайший ларек за минеральной водой — какая уж тут работа! Сначала Леву раздражала эта суета, но потом он поддался общему беззаботному гомону, стал шутить, раздавать направо и налево комплименты принарядившимся женщинам, когда уселись наконец за стол, с удовольствием выпил водочки и окончательно расслабился. А слушая длинноватый для тоста доклад шефа об итогах года, где его личные заслуги были оценены весьма высоко, даже загордился, и настроение пришло в полную гармонию со всеобщим весельем. Через какое-то время народ постепенно начал рассасываться, первыми, как водится, потянулись к выходу матери семейств, за ними пожилые язвенники, уже и так позволившие себе чуть больше своей праздничной нормы, и остались одинокие или же намертво закованные семейными узами и сейчас отрывающиеся “законно”. Рядом с Левой оказалась миловидная библиотекарша Настя, толковая и аккуратная. Говорили, что ее с маленьким ребенком бросил муж. Она усердно накладывала ему салаты, всякую рыбку-колбаску, а он поймал себя на том, что невольно примеривается, приглядывается, кто-то уже шепнул ему на ухо, не теряйся, мол, и он понял, что на него с недавних пор все смотрят совершенно по-иному. Забавно. У жены его бывшей тоже наверняка выпивон, она теперь свободная женщина, молодая, как пишут в брачных объявлениях, “материально независима, жильем обеспечена”. А он — как раз наоборот. Лева слегка опьянел, лица подрасплывались, и остатком трезвого сознания он отметил, что его план всех пересидеть и еще кое-что внести в заветную дискеточку, едва ли удастся выполнить, тем более, что народ остался стойкий, пока все запасы не иссякнут — не разойдется, а там, глядишь, и на уголок сбегают.