А потом окружающий мир перестал существовать.
Глава восьмая
Прижимая к себе младенцев, Бернис оглянулась на их мертвую мать и содрогнулась от ужаса. Разве глаза миссис Ланге были открыты, когда Бернис вошла в комнату? Неужели немка наблюдала за ней? «Не глупи», — приказала себе Бернис. Наверно, ей просто почудилось. Она вынесла близнецов из спальни и положила на узкую кровать в другой комнате, а сама закрыла окно и дверь спальни. Мальчики снова заплакали и задергали ножками.
Бернис сбросила пальто, кинула его на спинку стула и сорвала с бельевой веревки чистое махровое полотенце, подгузники и рубашечки. Быстро обмакнув полотенце в ведро с водой, женщина сняла с близнецов грязные подгузники и тщательно протерла попки. Малыши продолжали рыдать.
— Знаю, знаю, — приговаривала Бернис. — Вам холодно, страшно, вы проголодались. Сейчас все будет хорошо, потерпите.
Переодев детей, она села между ними на кровать, откинулась назад, прислонившись к стене, и придвинула к себе близнецов, по одному с каждой стороны. Расстегнув блузку, Бернис оттянула край нижней рубашки с оборками и подняла одного из мальчиков к набухшей груди. Младенец ткнулся носиком в ареолу, перестал плакать и принялся жадно пить. Сосок прорезала острая боль, и Бернис выгнула спину, пропуская воздух между зубами, а затем приложила другого младенца ко второй груди. Он тут же начал сосать. Через несколько секунд боль стала мерной, пульсирующей, а потом ослабла и почти пропала.
По щекам Бернис потекли слезы, она закрыла глаза, и новый приступ невыносимой тоски поглотил ее. Каждая частичка ее тела скорбела об Уоллисе, о его маленьком ротике, сосущем молоко, о мягких ручках сына, которые она держала во время кормления. Казалось, еще вчера она восхищалась его крошечными, безупречными ноготочками и розовой кожей, гладила пушистые волосики на макушке. А теперь он мертв. Он никогда больше не будет пить ее молоко. В грудь Бернис словно всадили острый нож.
Потом женщина подумала: питаются ли дети от матери на небесах? Что случится, когда они с сыном воссоединятся в Божьем царстве? Она молилась о том, чтобы этот день наступил как можно скорее, но тут страх перехватил ей горло. После смерти Уоллиса она столько раз проклинала Бога и чуть не убила себя. Теперь неизвестно, попадет ли она в рай. Нет, не нужно так думать. Только уверенность, что после смерти она снова увидит Уоллиса, позволяла ей сохранить рассудок.
Бернис потрясла гудящей от боли головой, чтобы отбросить мучительные мысли, открыла глаза и посмотрела на близнецов, страдая от того, что это не Уоллис, и в то же время с радостью кормя маленьких чужаков. Она спасала их от верной голодной смерти — дело, несомненно, богоугодное. Может быть, Господь и позволил ей заметить Пию на улице, чтобы потом Бернис нашла близнецов. Может, он дал ей шанс искупить грехи, доказать, что она хорошая христианка. Обычно Бернис не выносила разговоров о том, что всему есть своя причина. Почему, по какой такой причине ее мужа убили на войне выстрелом в голову? Ради чего заболел и умер Уоллис, невинное дитя? И все-таки иногда события, похоже, происходят не случайно. Возможно, ей предназначалось спасти этих малышей.
Близнецы стали сосать медленнее, сытое изнеможение одолело их, и они начали засыпать. Светлыми волосиками и бледной кожей они так напоминали Уоллиса, что Бернис испытала новый прилив страданий. В то же время ей доставляло огромное удовольствие пеленать и держать на руках малышей, касаться бархатистых щечек и нежного пушка на головках. Прекрасные дети, само совершенство; таким же был и Уоллис. Никто бы никогда не сказал, что они отпрыски немцев. Если честно, то в конкурсе на самого красивого младенца они могли бы посоревноваться с Уоллисом.
У Бернис никак не укладывалось в голове, как Пия могла бросить братьев. Даже если девчонка собиралась вернуться, она явно слишком юна и безответственна, чтобы должным образом заботиться о близнецах. И она доказала это, сунув их в подпол, не говоря уже о том, что бросила их одних в квартире — да еще в незапертой! Кто знает, что с ними случилось бы, не найди их Бернис вовремя? Потом ей пришла в голову другая мысль. Возможно, потеря матери и необходимость ухаживать за братьями оказались слишком тяжелым грузом для девочки. Возможно, она пережила нервный срыв и надеялась, что их не найдут, пока она не отойдет на достаточное расстояние от дома. Бернис слышала о мужьях, покидающих тяжелобольных жен, о матерях, бросающих детей при смерти, и о детях, которые не хотят ухаживать за обреченными родителями. Но у нее не укладывалось в голове, что можно бросить невинных младенцев. Какой бы ни была причина. С другой стороны, в такие времена все возможно. Город захватили иммигранты, и на улицах только и слышна чужеземная речь. Муж и ребенок Бернис умерли, инфлюэнца приобрела масштабы эпидемии и уничтожает жителей Филадельфии одного за другим. События вышли из-под контроля, и она, Бернис, не в силах что-либо изменить.
Вернее, так было раньше. Теперь она может исправить прискорбный порядок вещей.
Проще простого выдать близнецов за собственных детей. Она столько выстрадала, и кто посмеет винить ее за то, что она забрала малышей? Их мать умерла, сестра бросила, а отца вряд ли стоит ждать с войны. Списки погибших в боях, приведенные в газетах вместе с перечнем жертв инфлюэнцы, росли день ото дня. Даже если у мальчиков остались родственники в Германии, найти их в истерзанной войной стране нет шансов. Бернис сможет позаботиться о мальчиках, а главное — сумеет воспитать их должным образом, оторвать от дремучих, варварских корней.
Когда дети насытились, Бернис положила их на кровать и встала, стараясь не разбудить. Действовать нужно быстро. Она сорвала с веревки оставшиеся подгузники и детскую одежду, сложила на столе, потом задержала дыхание и вошла в спальню. Избегая смотреть на миссис Ланге, Бернис тщательно обшарила комод в поисках другой детской одежды, но ничего не нашла. В шкафу висели два маленьких пальто. Женщина взяла их, прихватив также погремушки и бутылочки из тайника, где лежали близнецы, и поспешила прочь из комнаты.
В кухне она проверила буфет и полки, но ничего полезного не нашлось. Над раковиной висел рисунок, изображающий светловолосую женщину в поле с цветами; она держала за руки двух мальчиков. Желтое солнце выглядывало из-за кучевых облаков, а в левом нижнем углу было тщательно выведено: «Олли и Максу с любовью. Ваша сестра Пия».
Бернис почувствовала укол вины. А если Пия действительно собиралась вернуться? Может, она вовсе не бросала братьев, а ушла за едой? Теперь, когда близнецы сыты и переодеты в чистое, они могут легко дождаться возвращения девочки. Бернис, сжав кулаки, закусила губу. Наверно, не следует уносить малышей. Какое она имеет право забирать мальчиков у старшей сестры? А если их отец вернется с войны? Бернис схватила пальто и направилась к двери, но остановилась. Нет, поделом Пии, если та вернется и обнаружит, что братья пропали. Младенцев нельзя оставлять одних ни в коем случае. А уж запирать их в холодном темном подполе и вовсе верх безумия: жестокий и легкомысленный поступок. Бернис прижала пальцы к вискам. Мысли путались. Не ищет ли она оправданий, чтобы забрать малышей? Нет, все наоборот. Близнецы брошены на произвол судьбы. Они нуждаются в ней. А она нуждается в них.
Молодая женщина повернула назад, бросила пальто на кровать и снова принялась собирать вещи. Пока она складывала в мешок грязную одежду и одеяла и полоскала бутылочки в ведре с водой, гнев и отвращение только росли. Пии следовало попросить о помощи соседей или отнести мальчиков в Красный Крест — любой вариант лучше того, что она натворила. Дети заслуживают лучшего обращения.
Вдруг кто-то постучал в дверь. Бернис вздрогнула, чуть не выронив бутылочку.
— Добрый день, — сказал из-за двери женский голос. — Кто-нибудь дома? — И гостья постучала снова.
Бернис встала как вкопанная, глядя на незапертую дверь. Потом повернулась к малышам. Только бы они не проснулись. Женщина постучала настойчивее Бернис затаила дыхание.
— Я из Общества патронажных сестер. — заявила гостья. — Мы обходим квартиры, чтобы проверить, не нужна ли кому-нибудь помощь. Есть кто-нибудь?
Потом ручка повернулась, и дверь медленно приотворилась. Бернис выругалась про себя, поставила бутылочку и схватила фартук, висевший около раковины. Завязывая сзади тесемки, она поспешила к двери и распахнула ее, притворяясь, будто запыхалась. Впрочем, особо притворяться не пришлось.
— Извините, — пробормотала она. — Я скребла пол в спальне и не слышала, как вы стучали.
Сестра в марлевой повязке смотрела на Бернис полными тревоги карими глазами. Она была в шинели и высоких ботинках; в обтянутой перчаткой руке зажат медицинский саквояж. Из-под шинели выглядывали темная юбка и белый передник.
— Извините за беспокойство, — сказала сестра. — Как вы справляетесь? У вас кто-нибудь болеет?
Бернис покачала головой:
— Нет.
— Рада это слышать, — ответила сестра. — Но если не хотите заразиться, надевайте маску, когда открываете дверь.
Бернис кивнула, подняла край фартука и закрыла им нос и рот.
— И не стоит оставлять дверь незапертой, — посоветовала сестра.
— Ах да. Я недавно ходила за водой и забыла запереть замок.
Сестра заглянула через плечо Бернис в квартиру.
— Вы одна здесь живете?
Не зная, видит ли сестра лежащих на кровати близнецов, Бернис сказала:
— Только я и мальчики.
Сестра нахмурилась и поправила маску.
— Здесь что, кто-нибудь умер?
Бернис стиснула зубы и снова мысленно выругалась. Если ответить «нет», сестра захочет проверить квартиру. Молодая женщина потупилась, чтобы выиграть время, потом шмыгнула носом и вытерла глаза.
— К несчастью, да, — всхлипнула она как можно искреннее. — Моя дорогая сестра. Мы давно ее потеряли, но я не знала, как поступить. Я видела телегу могильщиков, но не могла в одиночку снести тело вниз. И к тому же боялась оставить малышей.