Миссис Хадсон прижала руку ко рту и без сил рухнула на стул; плечи ее содрогались. Сестра Уоллис в утешение положила свою ладонь поверх ее руки, и миссис Хадсон вцепилась в нее, словно сестра была спасательным кругом во время бури. Пия, стиснув зубы, смахивала слезы. Она еще не была матерью, но уже познала тяжкую боль утраты: словно в груди образовалась мучительная рваная рана, которая никогда не зарастет. Потеря ребенка, видимо, в тысячи раз хуже. А увидев, как миссис Хадсон снова потеряла самообладание, она подумала о своей матери, которая так же оплакивала бы гибель близнецов. Мысль о том, что она, Пия, могла стать причиной такого несчастья, была невыносима.
— Я пойду к девочкам, чтобы вы могли поговорить, — пробормотала она и выскользнула из кухни.
Возможно, сестра Уоллис права: миссис Хадсон надо поговорить с другой скорбящей матерью. Это не помешает, а то и поможет. Когда она добралась до лестницы, сверху донеслись веселые голоса и смех: девочки стояли на верхней площадке и собирались спускаться в кухню. Пия заманила их назад, пообещав поиграть с ними в прятки. Не стоит малышкам видеть, что мама снова предалась горю.
На следующий день сестра Уоллис снова пришла к миссис Хадсон и долго разговаривала с ней, пока Пия занимала девочек наверху. Следуя распорядку дня, в два часа она уложила Элизабет спать и спустилась в кладовую, чтобы взять для Софи и Маргарет сливовый пудинг или манку с фруктами на полдник. Из гостиной через пустой коридор доносились женские голоса. Мутти всегда говорила, что подслушивать нехорошо, но Пия невольно остановилась, приготовившись бежать, если кто-то выйдет из комнаты. Содержание разговора волновало ее частично из страха, что сестра Уоллис расскажет миссис Хадсон об Олли и Максе, но частично она надеялась услышать слова, которые облегчит ее собственную боль. Никто из монахинь в приюте Святого Викентия, даже добрая сестра Агнес, никогда не обсуждал с ней потерю семьи, и никто не пытался облегчить ее скорбь и душевную муку. Порой груз вины был невыносим, и девочка опасалась в самом деле потерять рассудок.
— Я уже никогда не буду прежней, — шмыгая носом, говорила миссис Хадсон. — Мое сердце разбито навеки. Иногда я в таком отчаянии, что хочу умереть, лишь бы увидеть личико сына.
— Понимаю, — ответила сестра Уоллис. — Честно. И я чувствовала то же самое. Меня удержала на плаву только помощь таким женщинам, как вы, и поиск новых семей для сирот.
— Я одобряю помощь сиротам, но мне, наверно, захотелось бы привести их всех к себе домой.
Сестра Уоллис усмехнулась:
— О, поверьте, много раз я и сама жаждала поступить именно так. В приютах ужасные условия жизни: грязь, скученность, а многие из тех, кто должен заботиться о воспитанниках, совершенно к ним равнодушны. Иногда мне кажется, что Бог отнял у меня ребенка, чтобы привести меня к истинному призванию: помогать страждущим, особенно детям. Согласна, звучит странно, даже страшно, но я сумела отодвинуть на задний план собственные беды. Когда видишь благодарность в глазах бедняжек, то понимаешь: ради этого стоит жить.
— Что ж, если так Господь исполняет свою волю, — заметила миссис Хадсон, — то это не тот Бог, в которого я верила.
Пии пришлось согласиться с хозяйкой. Если Бог нас любит, зачем он умышленно причиняет нам столько боли? Девочка хотела послушать дальше, но Софи позвала ее сверху из коридора. Пия схватила еду для девочек и помчалась к ним по лестнице как можно быстрее и тише.
На третий день визиты сестры Уоллис, казалось, стали помогать миссис Хадсон. Она наконец причесалась и занялась приготовлением пищи. Медсестра, похоже, не рассказала хозяйке ничего об Олли и Максе и о преступлении Пии, и девочка надеялась, что гроза миновала. И все же она подумывала о том, чтобы поведать миссис Хадсон свою историю, прежде чем это сделает сестра Уоллис. И теперь, когда между женой доктора и медсестрой установились своего рода дружеские отношения, возможно, миссис Хадсон уговорит Уоллис поискать близнецов. А если подключится и доктор Хадсон, вместе они наверняка справятся. Но со смерти Лео прошло еще слишком мало времени, и обременять хозяев своими бедами было рано. К тому же в последнюю минуту Пии вечно недоставало храбрости начать откровенный разговор.
Во время четвертого визита сестры Пия заметила, что медицинский саквояж стоит в коридоре у двери гостиной. Зачем Уоллис все время носит его с собой, если приходит только поговорить? Саквояж был из черной кожи, с металлическим замком и потертой ручкой; из бокового кармана торчал небольшой блокнот, похожий на журнал учета. Может, там найдется список медсестер и приютов города или другие полезные сведения, которые помогут отыскать братьев? Пия подошла поближе, чтобы лучше рассмотреть блокнот.
Из гостиной доносилось звяканье ложки по фарфору — размешивали чай. Пия затаила дыхание и прислушалась, чтобы сразу сбежать, если кто-то выйдет в коридор.
— Извините, но лимоны у нас закончились, — сказала миссис Хадсон.
— Ничего страшного, спасибо, — ответила сестра Уоллис.
Пия склонилась над саквояжем и медленно вытащила блокнот из кармана саквояжа. Журнал тоже был обтянут черной кожей, но не очень потертой; бумажный блок плотно перехватывала широкая резинка. Когда Пия полностью вытащила книжку, вместе с ней из саквояжа выпали три десятидолларовые купюры, и высунулись уголки других банкнот. Пия тихо выругалась, сунула журнал под мышку, присела и дрожащими руками стала быстро собирать деньги и запихивать их обратно в карман. Когда она поднималась, блокнот выпал у нее из рук и с громким стуком шлепнулся на пол.
— Что это? — спросила сестра Уоллис.
— Понятия не имею, — ответила миссис Хадсон.
Скрипнул стул, и раздалось цоканье каблуков.
Пия схватила блокнот, сунула обратно в карман саквояжа и на цыпочках помчалась по коридору. Добежав до кухни, где ее не могли видеть от гостиной, она, тяжело дыша, остановилась.
— Пия! — позвала ее миссис Хадсон.
Девочка закусила губу, не зная, как поступить. Если не ответить, хозяйка может прийти на кухню и поинтересоваться, почему няня прячется. Она осторожно пошла к кладовке, потом вернулась к двери и выглянула, подняв брови.
— Да, мэм? — как можно беззаботнее произнесла она. Сестра Уоллис, уперев руки в бока, стояла в коридоре рядом с миссис Хадсон.
— А, это ты, — сказала хозяйка. — Мы услышали шум и насторожились.
— Извините, — ответила Пия. — Я готовила девочками полдник и уронила кое-что. — Только бы миссис Хадсон не спросила, что именно.
— Все в порядке? — поинтересовалась хозяйка.
— Да, мэм, конечно.
Миссис Хадсон обернулась к сестре Уоллис:
— Все в порядке. Давайте вернемся к нашему чаю.
Прежде чем последовать за миссис Хадсон в гостиную, сестра Уоллис бросила взгляд на свой саквояж и нахмурилась. Только тогда Пия заметила, что блокнот чуть ли не выпадает из кармана, а на полу валяется десятидолларовая купюра. Сестра Уоллис подняла деньги, сунула журнал поглубже в карман и подняла саквояж, все это время не отрывая от Пии подозрительного взгляда.
Девочка выдавила улыбку и пошла назад в кладовку; спина у нее взмокла от страха. Если сестра Уоллис догадается, что Пия копалась в ее сумке, последствия страшно представить. Реши Уоллис заявить о пропаже денег, кому поверят — ей или Пии? Однако все-таки любопытно: для чего сестре столько денег?
На следующий день, спускаясь в кухню за едой для девочек, Пия услышала неожиданный звук и остановилась.
Плакал младенец.
Юная нянька прокралась по коридору к гостиной и прислушалась у двери. Плакал совсем маленький ребенок, возможно даже новорожденный. Зачем сестра Уоллис принесла его в дом? Это ведь такая мука для бедной миссис Хадсон!
— Нет, — дрожащим голосом говорила хозяйка, — я не могу.
— Можете, — возражала сестра Уоллис. — Это лучшее лечение для вас обоих, и это поможет вам забыть Лео.
— Я не хочу забывать Лео, — заплакала миссис Хадсон.
Пия сжала зубы, борясь с желанием ворваться в гостиную и встать на защиту хозяйки. Конечно же, та не хочет забывать своего сына, как и Пия не хочет забывать мать, отца и братьев. Не говоря уже о том, что это попросту невозможно. Как можно говорить такое?
— О нет, — произнесла сестра Уоллис. — Простите меня, пожалуйста, я не это имела в виду. Конечно же, вы никогда не забудете своего Лео. Просто вы и этот ребенок нужны друг другу. Можно ли придумать лучший способ почтить память сына, чем облагодетельствовать несчастное дитя? Подумайте, и вы сами увидите, что я предлагаю разумный выход. Пути Господни неисповедимы, миссис Хадсон.
Пия в ужасе прижала ладонь ко рту. Не верилось, что сестра Уоллис заставляет миссис Хадсон взять на воспитание ребенка, когда Лео только-только скончался.
— Прошу вас, — взмолилась миссис Хадсон, — забирайте мальчика и уходите.
— Ладно, — согласилась сестра Уоллис. — Но если вы его отвергнете, не знаю, какова будет его судьба. Я поищу для него место в приютах, но там слишком грязно, а к детям относятся пренебрежительно. Никакому ребенку не пожелаешь оказаться в таких местах. Я видела их своими глазами. Это невообразимо. А младенчик такой маленький, и я не знаю, хорошо ли его кормили…
— Но ведь у него есть мать, — пыталась отбиваться миссис Хадсон. — Если она поправится, то…
— Будь такое возможно, я бы не принесла его сюда, — возразила сестра Уоллис. — Вчера ночью его мать отправили в сумасшедший дом. Врач сказал, что она, вполне вероятно, останется там до конца жизни.
— А другие члены семьи? — спросила миссис Хадсон. — Тетя или бабушка?
— Если они и есть, я не знаю, как их найти. Его мать совершенно невменяема и по-английски не говорит.
Плач ребенка чуть поутих, словно младенец устал.
— О боже, — произнесла миссис Хадсон. — Я не вынесу этого. Бедное дитя. — Диван заскрипел, и каблучки туфель зацокали по гостиной туда-сюда, туда-сюда. — Наверняка можно что-нибудь сделать, кроме… кроме…
Пия в отчаянии слушала плач ребенка. Она с трудом сдерживалась, чтобы не войти и не взять малыша на руки, утешить его.