t=. Если бы некоторые носители языка осуществили свое стремление до конца, они пришли бы к полному смешению сочетаний типа =atta= и =ata=. Однако в данном случае это привело бы к резкому уменьшению различительных возможностей, и собеседники этих носителей языка своими вопросами и отрицательной реакцией заставили бы последних восстановить различие между =atta= и =ata=. Для того чтобы изменение произошло, требуется, чтобы с точки зрения экономии стало необходимым привести акустическую сложность данной единицы в соответствие с ее различительной способностью [4, 187 – 188]. Например, чтобы древнеирландское =t= перешло в =ө=, потребовалось соединение «боковых» давлений со стороны очень открытых соседних фонем речевого потока и «вертикального» давления (то есть давления внутри системы) со стороны =tt=, стремящегося превратиться в =t=.
Вторым условием фонологических изменений является частотность; если частота определенной фонемы (сочетания фонем) становится выше по сравнению с ее частотой в недалеком прошлом, то можно ожидать, что фонетическая (и фонологическая) сложность этой фонемы уменьшится. И наоборот: снижение частоты фонемы может привести к увеличению ее сложности, к замене ее сочетанием фонем. Однако возможно и такое соотношение между указанными факторами, при котором фонетическая и фонологическая сложность может сочетаться с большой частотой. К примеру, общегерманское =sk= сохранилось в датском языке, где шипящие вообще отсутствуют, но превратилось в =š= в английском и немецком (где шипящий характер приобрело также =s=). С другой стороны, сочетание =st=, которое в индоевропейском языке встречалось чаще, чем =sk= сохранилось и в датском, и в английском, и в немецком. Или в санскрите, где имеются глухие и звонкие придыхательные, менее сложные глухие представляют собой довольно редкие фонемы, тогда как звонкие придыхательные встречаются очень часто, несмотря на то что они гораздо сложнее.
Теперь представим себе язык, не имеющий других латеральных фонем, кроме =l=, зато имеющий кроме фонем =t= и =n= фонему =d=. Фонема =l= характеризуется единственным признаком латеральности. Фонема =d= имеет три различительных признака: апикальность, звонкость, противопоставляющая ее фонеме =t=, неназальность, противопоставляющая ее фонеме =n=. При каждой реализации фонемы говорящий должен следить за тем, чтобы она артикулировалась в определенном месте и сохраняла свою звонкость и неназальность. Не важно, что предположить в данном случае – дополнительную затрату энергии со стороны говорящего, повышение его внимания или усиление напряжения. Существенно то, что воспринять фонему =l= оказывается легче (так как она имеет лишь один признак), чем фонему -d- (которая имеет три признака). Поэтому можно было бы ожидать, что говорящие охотнее употребляли бы фонему -l- и сузили бы сферу употребления фонем типа =d=. Однако на практике, в языках, где имеются указанные фонологические условия, предпочтительность употребления фонемы =l= (а следовательно, и ее более высокая частотность) по сравнению с фонемой =d= не наблюдается [4, 172 – 173].
Необходимо заметить, что не все исследователи придавали особое значение фактору экономии усилий. Об этом говорит Б.А. Серебренников [6, 20 – 39]. Были лингвисты, которые относились к роли этого фактора довольно скептически. Б. Дельбрюк указывал [10, 118], что утверждение о безраздельном преимуществе принципа экономии вызывает некоторые сомнения, так как существует немалое количество звукопереходов, которые мы не можем объяснить действием принципа экономии, например, переходу ss в tt в греческом. При разговоре не всегда стремятся к тому, что является удобным. Иногда выбирают то, что больше нравится.
Примерно то же самое утверждал Ф. де Соссюр. Закон наименьшего усилия, по-видимому, разъясняет некоторое число случаев, в частности переход смычной в спирант (лат. habere, фр. avoir – «иметь»), отпадение массы конечных слогов во многих языках, явления ассимиляции, монофтонгизация дифтонгов и т.д.
В то же время Ф. де Соссюр указывал на случаи, когда происходит как раз обратное. Если считать, что звонкие легче произносятся, чем глухие, то, казалось бы, переход звонких в глухие требует увеличения усилия, а, между тем, он наблюдается в испанском языке, где z перешло в x, и в германских, где b, d, g перешли в p, t, k. Если утрата придыхания рассматривается как уменьшение усилия, то в немецком языке придыхание появляется там, где его раньше не было (Tanne «ель», Pute «индейка» произносится Thanne, Phute) [10, 140 – 141].
Ряд исследователей вообще отрицают какое-либо значение фактора экономии усилий.
«Некоторые грамматисты, – замечает А. Доза, – утверждали, что латинское p в положении между гласными ослабло и дало b, затем оно дало v, поскольку v требует меньше труда, чем b. Но это ничем не доказано. Несомненно, губное давление у p больше, чем у v, но зато два последних звука b и v связаны с дрожанием голосовых связок, которое отсутствует у p; v в свою очередь, требует более усиленного выдоха по сравнению с p и b и по этой причине утомляет определенные мускулы» [9, 39 – 40].
Р.А. Будагов считает, что ни развитие, ни функционирование языка принципом экономии не определяется [1, 17 – 36].
Однако следует заметить, что многочисленные доказательства нарушения принципа экономии, приводимые обычно критиками, свидетельствуют о неверном его истолковании. Во-первых, исследуемые фонемы и их характеристики рассматриваются в отрыве от фонологической системы данного языка, вне сложившихся системных отношений, тем самым действие принципа выносится за пределы системы, что недопустимо. Во-вторых, собственно принцип экономии подменяется частным положением об экономии артикуляторных усилий при речевом общении вне зависимости от потребностей эффективности коммуникации (то есть от различительной способности фонем, их частоты и т.д.).
Таким образом, несмотря на разноречивые мнения по поводу действенности принципа экономии как закона, можно полагать, что это пока единственная, весьма последовательная и непротиворечивая теория, объясняющая причины звуковых изменений в процессе языковой эволюции.
Фонологические системы современных языков являются довольно экономными, хорошо сбалансированными системами, которые в общем удовлетворяют потребности людей в обмене информацией.
В силу значительно возросшей интенсивности международных и межнациональных контактов (наиболее высокой за всю предшествующую историю существования человеческого общества) влияние внешних условий на фонологические преобразования в настоящее время принимают форму взаимодействия языков. Так, установление большей свободы сочетания фонем происходит нередко не без иноязычного влияния (в частности – в результате заимствования слов с фонетической структурой, не типичной для заимствующего языка); иноязычным воздействием объясняется подчас и включение в систему определенного языка новых звуков и фонем (например, ф в белорусском и киргизском языках утверждается, видимо, благодаря иноязычному влиянию) [8, 117].
Итак, на основании изложенного можно сделать вывод: состояние языка на каждом отдельно взятом отрезке времени определяется существующими в нем возможностями и их реализацией, что проявляется как в синхронии, так и в диахронии, как в системе, так и в тексте.
Каждой конкретной фонологической системе какого-либо языка может быть поставлена в соответствие искусственно построенная абстрактная система (такая искусственно сконструированная система устанавливается на основании соответствий между n данных фонологических систем как набор дифференциальных фонологических признаков, общих для ряда языков). Абстрактная система представляет собой высший уровень абстракции по отношению к репрезентирующим ее фонологическим системам реальных языков, каждая из которых является реализацией возможностей абстрактной системы как системы высшего уровня.
Что касается текста, то его можно рассматривать в качестве последнего этапа превращения в действительность возможностей, существующих в абстрактной и конкретных фонологических системах.
Весь процесс языковой эволюции представляет собой беспрерывную цепь превращений возможности в действительность. Реализуясь, возможности превращаются в конкретные языковые явления со всем многообразием их свойств, связей, тенденций и особенностей развития. Ставшие действительностью возможности порождают новые возможности, которые являются закономерной основой возникновения новой языковой действительности.
1. Будагов Р.А. Определяет ли принцип экономии развитие и функционирование языка? – Вопр. языкознания, 1972, № 1, с. 17 – 37.
2. Иванов В.В. Машинный перевод и установление соответствий между языковыми системами. – В кн.: Труды Ин-та точной механики и вычислительной техники. M., 1961, с. 47 – 70.
3. Маковка Н.М. Категории «возможность» и «действительность». – Краснодар: Кн. изд-во м-ва сел. хоз-ва СССР и Куб. с.-х. ин-та, 1972. – 320 с.
4. Мартине А. Принцип экономии в фонетических изменениях. – М.: Изд-во иностр. лит-ры. 1960. – 261 с.
5. Перебийнiс В.С. Кiлькiснi та якiснi характеристики системи фонем сучасноi украiнськоi лiтературноi мови. – К.: Наук. думка, 1970. – 270 с.
6. Серебренников Б.А. Вероятностные обоснования в компаративистике. – М.: Наука, 1974. – 352 с.
7. Соссюр де Ф. Курс общей лингвистики. – М.: Соцэкгиз, 1933. – 272 с.
8. Супрун А.Е. Лекции по языкознанию. – Минск: Изд-во Белорус. ин-та, 1971. – 144 с.