И он протянул руку.
— Тогда я буду ждать вас на этом поле, сударь, — сказал Ньютон. — Хотя философии наши столь различны, что вряд ли мы окажемся там вместе; ибо один из нас непременно ошибается.
Он пожал руку Лейбницу.
— Каждому дуэлянту нужен секундант, — напомнил Лейбниц. — Может быть, Даниель согласится быть секундантом у нас обоих.
Даниель фыркнул.
— Исаак может верить, что меня воскресили, но я не думаю, что в такое верите вы, Готфрид. Нет, если вам нужны секунданты, тут, как выяснилось, полно бессмертных персонажей, которые охотно явятся в назначенное время подержать ваши плащи. Для вас, Готфрид, есть Енох Роот, а для вас, Исаак, ветхий годами еврей, состоящий на царской службе и называющий себя Соломоном.
Таким образом, он не вынул руку из кармана и не обменялся с ними рукопожатиями, ибо кольцо казалось страшно тяжёлым и заметным. В мозгу Даниеля на миг возникла безобразная картина: Исаак с Готфридом угадывают, из чего оно сделано, и бросаются за него в драку.
— Брр, мой тесть ужасно на меня зол, — объявила Каролина. — Во всяком случае, если я правильно понимаю его письмо.
Перед этим она трижды перечла послание. Иоганн и Элиза смотрели. Весь Лестер-хауз гудел: вещи принцессы укладывали и тащили к выходу.
— Столько времени прошло, столько событий приключилось с тех пор, как я будто бы уехала в тот замок оправляться после июньского потрясения… немудрено было позабыть, что его величество ждёт меня назад. А теперь он, кажется, понял, где я.
— Возможно, какие-то известия достигли его после нашего маленького приключения на Темзе, — предположил Иоганн. Он говорил отрывисто и поддерживал голову рукой — а может, массировал себе лоб. Для Каролины нагоняй со стороны короля Англии и курфюрста Ганноверского мог быть банальной семейной стычкой, но Иоганн воспринимал дело совершенно иначе.
— Отлично, — сказала Каролина. — Значит, я возвращаюсь в Ганновер.
— Хорошо! — Иоганн вскочил и вышел. Если бы кто-нибудь отважился остановить его и спросить зачем, он бы ответил, что намерен сделать нечто очень важное и практическое. Однако и Каролина, и Элиза прекрасно понимали, что причина в его взвинченности: если бы он остался сидеть и разговаривать, то сошёл бы с ума.
— В Ганновер, — продолжала Каролина, — только чтобы через несколько недель снова ехать сюда! В письме говорится, что его величество рассчитывает быть в Англии к концу сентября. Если мы с принцем Уэльским будем его сопровождать, то мне, едва достигнув Ганновера, придётся поворачивать в обратный путь.
— Географически, да, вы вернётесь на ту же широту и долготу, — согласилась Элиза после недолгого раздумья. — Но вы уже не будете здесь инкогнито. Так что в общественном смысле вам предстанет незнакомый город и совершенно иная жизнь.
— Наверное, да, пока мы будем жить в Сент-Джеймском дворце, окружённые придворными и послами, через забор от герцога Мальборо, — сказала Каролина. — Но если я что и узнала от Софии, так это следующее: принцессе полезно иметь не одну резиденцию. Лейнский дворец был для неё тем же, чем станет для меня и Георга-Августа Сент-Джеймский. При первой возможности она переезжала в Герренхаузен, чтобы жить, как ей нравится, и гулять по саду. Вот почему я так хотела получить этот дом. Он будет моим Герренхаузеном, а вы — моей дуаенной.
— Слава Богу! — воскликнула Элиза. — Я боялась, что вы скажете «дуэньей».
— Камер-фрау, обергофмейстериной или кем-нибудь ещё, — рассеянно произнесла Каролина. — Надо будет подыскать вам английский титул. Как бы вы ни звались, суть в том, что вы будете жить здесь, по крайней мере часть времени, гулять со мною по саду и беседовать.
— Обязанности представляются не слишком обременительными, — улыбнулась Элиза. — Однако знайте, что через любое место, где я живу, проходят толпы странных людей, связанных с моими усилиями добиться отмены рабства и тому подобным.
— Замечательно! Тем больше он будет напоминать мне Шарлоттенбург той поры, когда была жива София-Шарлотта.
— Меня могут посещать ещё более странные и грубые люди…
— У вас такой мечтательный вид… Вы вспомнили своего давно пропавшего возлюбленного?
Элиза вздохнула и нехорошо посмотрела на Каролину.
— Я не забыла нашу увлекательную беседу в Ганновере, — сказала та.
— Давайте поговорим о другой увлекательной беседе! — воскликнула Элиза. — Какие вести из библиотеки?
— Когда я уходила, они всё ещё ругались. Оба очень гордые люди. Ньютон особенно не склонен уступать. Двор переедет сюда, бедный Лейбниц останется в Ганновере. Преимущество на стороне Ньютона. Он выиграл спор о приоритете, по крайней мере, так считают члены Королевского общества. Неприятности вокруг Монетного двора, судя по всему, разрешились.
— Это он вам сказал? Коли так, вот уж и впрямь чудо! — заметила Элиза.
— Почему?
— А разве ковчег не под надзором Чарльза Уайта? И разве Ньютону не предстоит испытание ковчега?
— Всё это он мне сказал, — ответила Каролина, — но Ньютон считает, что преодолел трудности, арестовав архипреступника по прозвищу Джек-Монетчик. Этот мерзавец теперь в руках сэра Исаака; скоро его повесят не до полного удушения, выпотрошат и четвертуют на Тайберн-кросс… Иоганн? Иоганн!!! Принеси нюхательную соль, герцогине дурно!
Иоганн вбежал в комнату всего несколько секунд спустя, однако к этому времени его мать уже овладела собой: она по-прежнему крепко держалась побелевшими пальцами за подлокотники, чтобы не сползти на пол, но краска уже вернулась её щекам.
— Пустяки, — сказала Элиза, поднимая взгляд на своего первенца. — Можешь заниматься своими делами.
Иоганн ушёл, взволнованный и обескураженный.
— У меня бывают такого рода каталептические припадки от перенапряжения, когда приходится думать о слишком многих вещах сразу. Всё уже в порядке. Спасибо за участие, ваше высочество. Перейдём к…
— Ни к чему мы не перейдём! — объявила принцесса Уэльская. — Мы продолжим обсуждать эту увлекательнейшую тему в мире! Вы любите самого знаменитого преступника за всю историю человечества!
— Ничего подобного! — возмутилась Элиза. — Он меня любит, вот и всё.
— Ах, это совершенно меняет дело.
— Ваша ирония излишня.
— Как вы познакомились? Я обожаю истории про то, как встретились истинные влюблённые.
— Мы не истинные влюблённые, — отрезала Элиза. — А как мы познакомились… ну, это не ваше дело.
Распахнулась другая дверь, и вошёл Лейбниц. Он с мрачной торжественностью поклонился дамам.
— Как я понял, намечается отъезд в Ганновер, и весьма скоро, — начал учёный. — Если ваше королевское высочество позволит, я бы поехал с вами. — Он повернулся к Элизе. — Сударыня! Наша дружба, начавшаяся в Лейпциге тридцать лет назад, когда наши пути пересеклись на ярмарке, и мне довелось пережить небольшое приключение вместе с вами и вашим другом-бродягой…
— Ага! — воскликнула Каролина.
— …близится к завершению. Благородная попытка принцессы достичь философского примирения, в которой ей с таким терпением и тактом помогал доктор Уотерхауз, должен с прискорбием сообщить…
— Провалилась? — спросила Каролина.
— Перенесена на другой срок, — сказал Лейбниц.
— Какой?
— Сотни, может быть, тысячи лет.
— Хм-м, — сказала Каролина. — Не много практической пользы будет от этого Дому Ганноверов, когда придёт время выбирать новый Тайный совет.
— Очень сожалею, — пожал плечами Лейбниц, — но некоторые вещи нельзя ускорить. Другие, как мой отъезд из Лондона, напротив, происходят чересчур быстро.
— Где сэр Исаак и доктор Уотерхауз? — спросила принцесса.
— Сэр Исаак уехал и передаёт извинения, что не попрощался лично, — отвечал Лейбниц. — Как я понял, у него очень спешные дела. Доктор Уотерхауз сказал, что подождёт в саду на случай, если вы захотите отрубить ему голову за провал миссии.
— Отнюдь! Я пойду поблагодарю его за услугу — а вас жду завтра на корабле!
И Каролина стремительно вышла из комнаты.
— Элиза, — сказал учёный.
— Готфрид, — отозвалась герцогиня.
Лондонский мостна следующий день
— Оно было совсем не таким слёзным, как могло бы, учитывая, сколько мы с герцогиней знакомы, как много вместе пережили и всё такое, — сказал Лейбниц. — Разумеется, мы будем держать связь через переписку.
Он говорил о вчерашнем расставании с Элизой в Лестер-хауз, но с тем же успехом его слова могли относиться к их с Даниелем теперешнему прощанию на Лондонском мосту.
— Сорок один год, — проговорил Даниель.
— Я думал о том же! — выпалил Лейбниц чуть ли не до того, как Даниель успел открыть рот. — Сорок один год назад мы с вами встретились на этом самом месте!
Они стояли на островке у опоры моста под Площадью, почти на середине реки, неподалёку от «Грот-салинга», из которого клуб вёл слежку. Однако события эти, всего месячной давности, были в Даниелевой памяти совсем не такими чёткими и выпуклыми, как день, когда прибывший морем из Франции молодой Лейбниц (тогда ещё не барон), с арифметической машиной под мышкой, выпрыгнул из шлюпки на этот самый островок — на это самое место и познакомился с молодым Даниелем Уотерхаузом из Королевского общества.
Воспоминания Лейбница были не менее отчётливы.
— Кажется, это было… здесь! — (трогая носком башмака плоский камень на краю острова). — Здесь я впервые ступил на английскую землю.
— Мне тоже так помнится.
— Конечно, если верна концепция абсолютного пространства, то мы оба неправы, — продолжал Лейбниц. — За сорок один год Земля много раз обернулась вокруг своей оси и вокруг Солнца, а Солнце, как все мы знаем, пролетело огромное расстояние. Посему я ступил на берег не здесь, а в каком-то другом месте, оставшемся далеко в межзвёздном вакууме.
Даниель не поддержал разговор. Он боялся, что Лейбниц разразится гневной филиппикой против Ньютона и Ньютоновой философии. Однако Лейбниц отступил и от опасной темы, и от края островка. К ним приближалась шлюпка, которой предстояло доставить учёного на ганноверский шлюп «София». Принцесса Каролина была уже на корабле.