– Или для политической партии, – заметил Даниель.
Мистер Тредер поднял брови. Они миновали ещё одну повозку золотаря, так что вынуждены были некоторое время не дышать и даже зажмуриться. Мистер Тредер первым пришёл в себя и сказал:
– С другой стороны, сэр, пар представляется куда более зыбким основанием, если вы простите мне такой каламбур.
– Как прискорбно поздно в нашем путешествии и в нашем разговоре вы решили открыть мне это!
– Что это, доктор Уотерхауз?
– Что вы находите предприятие графа Лоствителского безумным и почитаете для ваших клиентов более выгодным вкладывать деньги в асиенто.
– Я вложу их деньги, куда они мне укажут. Однако я не могу не заметить, что практически бесконечное побережье Африки кишит чернокожими невольниками, которых более воинственные сородичи пригоняют из глубин материка и продают за бесценок. Если мне требуется откачать воду из шахты, доктор Уотерхауз, я не стану заказывать мистеру Ньюкомену чудовищную машину. Теперь, когда у нас есть асиенто, достаточно послать корабль на юг, и через несколько недель у меня будет столько рабов, сколько надо, чтобы осушить шахту, вращая ворот, или, если мне так больше по душе, высасывая соломинками и выплёвывая в море.
– Англичане не привыкли видеть в своих шахтах и на полях чёрных арапов, стонущих под бичами надсмотрщиков, – заметил Даниель.
– А к паровым машинам они привыкли? – торжествующе вопросил мистер Тредер.
Даниель, полуживой от голода и усталости, со вздохом откинулся на спинку сиденья, чувствуя, что не в человеческих силах вынести этот разговор до конца. Карета как раз подъехала к Флитскому мосту и повернула на запад. Даниелю, смотревшему в заднее окно, открылась поразительная картина: менее чем в полумиле восточнее из земли вставало колоссальное яйцо. Оно царило над низкими лондонскими домами, как восточный султан над миллионами рабов. Ничего сопоставимого Даниель в жизни не видел; и зрелище это вернуло ему силы.
– Ничто в английском пейзаже не остаётся неизменным. Как вы, вероятно, привыкли к вон тому куполу, – Даниель кивнул на собор Святого Павла, вынуждая мистера Тредера обернуться, – так и мы можем привыкнуть к толпам чёрных невольников, к паровым машинам или к тому и другому вместе. Я полагаю английский характер более постоянным и льщусь мыслью, что изобретательность свойственна ему более жестокости. Паровые машины, рождённые первой, впишутся в английский ландшафт куда лучше невольников, порабощённых второй. Соответственно, будь у меня деньги, я поставил бы на паровые машины.
– Однако невольники работают, а паровые машины – нет!
– Невольники могут прекратить работу, а паровые машины, как только мистер Ньюкомен их запустит, – нет, ибо, в отличие от невольников, не обладают свободной волей.
– Но как рядовому вкладчику проникнуться вашей уверенностью?
– Пусть взглянет на это здание, – Даниель вновь кивнул на собор Святого Павла, – и отметит, что оно не падает. Рассмотрите вблизи его арки, мистер Тредер, – все они имеют форму параболы. Сэр Кристофер Рен сделал их такими по совету Гука, ибо Гук показал, каким им следует быть.
– Я не поспеваю за вашей мыслью. Собор великолепен. Я не вижу никакой связи с паровыми машинами.
– И купола, и машины подчинены законам физики, которые, в свою очередь, можно рассчитать математически. Законы эти нам известны, – объявил Даниель, – и зиждутся на основаниях не менее прочных, чем ваше ремесло.
Они остановились перед узким проулком, ведущим к Крейн-корту. Кучер направил лошадей туда, крикнув, чтобы багажная телега ехала следом; остальному каравану, включавшему на этом этапе ещё две кареты и вторую подводу с вещами, надлежало поворачивать в сторону Ладгейт.
Втиснуть лошадей, упряжь и карету в арку было всё равно что втолкнуть в бутылку игрушечный кораблик с полным парусным вооружением. В какой-то момент они окончательно застопорились, и Даниель, глядевший в боковое окно, очутился нос к носу с пешеходом – тощим, рябым малым лет тридцати, которому маневры каравана не давали пройти по Флит-стрит. Малый этот, в облезлом парике из конского волоса, с дымным фонарём в одной руке и палкой в другой, смотрел через окошко с таким искренним любопытством, что мистер Тредер возмущённо закричал:
– Проходи, почтенный, нас проверять нечего!
Карета въехала в узкий каменный мешок Крейн-корта.
– Это кто-то из новых соседей Королевского общества? – спросил Даниель.
– Дозорный? Полагаю, нет!
– Каждый обыватель должен в свой черед обходить улицу дозором, – педантично заметил Даниель, – и посему я заключаю…
– Акт был принят двадцать лет назад, – отвечал мистер Тредер, явно сочувствуя наивности своего спутника. – Домовладельцы взяли обычай в складчину нанимать вместо себя какого-нибудь бездельника. Раз вы встретили его сегодня вечером, то встретите и завтра, если только он не будет сидеть в кабаке.
Они продолжали осторожно ползти вперёд. За аркой двор расширялся так, что здесь могли бы, хоть и впритирку, разминуться два экипажа.
– Я предпочёл бы оставить вас в доме какого-нибудь уважаемого члена Общества, – заметил мистер Тредер. – Вы ведь, надеюсь, с ними не в ссоре? – пошутил он, желая закончить путешествие на весёлой ноте.
«Скоро буду», – подумал Даниель, а вслух сказал:
– У меня в кармане несколько приглашений, и я намерен расходовать их методично.
– Как скряга – монеты! – воскликнул мистер Тредер, всё ещё пытаясь разогреть Даниеля до того градуса веселья, который, на его взгляд, приличествовал расставанию. Возможно, это означало, что он хотел бы видеться и в дальнейшем.
– Или как солдат – пули, – отвечал Даниель.
– Присовокупите ещё одно!
– Что-что?
– Ещё одно приглашение! Вы должны погостить несколько дней у меня, доктор Уотерхауз; в противном случае я сочту себя оскорблённым!
Прежде чем Даниель придумал вежливую отговорку, карета остановилась. В тот же миг дверцу потянул на себя какой-то человек, которого Даниель счёл привратником, только почему-то одетым в лучший воскресный наряд. Был он не из привратников-верзил, а высокий, обычного сложения, лет сорока пяти, чисто выбритый и отчасти напоминал джентльмена.
– Это я, – сказал Даниель, видя, что привратник не знает, кто из двух пассажиров – почётный гость.
– Милости просим в Крейн-корт, доктор Уотерхауз, – объявил привратник искренне, но без теплоты. Он говорил с французским акцентом. – Анри Арланк, к вашим услугам.
– Гугенот, – пробормотал мистер Тредер, покуда Анри Арланк помогал Даниелю выбраться на мостовую.
Даниель взглянул на здание, образующее заднюю стену двора, – оно выглядело в точности как на гравюрах, то есть очень просто и незатейливо. Он обернулся на Флит-стрит. Обзор загораживала телега, которая долго не могла въехать в арку и отстала от кареты футов на пятьдесят.
– Мерси, – поблагодарил мистер Тредер Арланка, помогавшего ему вылезти из экипажа.
Даниель шагнул в сторону, чтобы заглянуть в просвет между телегой и домами, выходящими на Флит-стрит. В темноте он видел много хуже, чем лет тридцать назад, но всё же вроде бы различил в арке, до которой было футов сто, слабый отблеск фонаря. Теперь дозорный пытал кого-то другого – человека в портшезе.
Внезапно телега выросла в размерах, как будто бычий пузырь раздували на весь двор. Даниель едва отметил это впечатление, поскольку она превратилась в источник света. Затем словно бы светящийся жёлтый кулак вынырнул из завесы чёрного дыма и рассыпался облаком пепла, не дойдя до Даниеля. Впрочем, тот ощутил на лице жар, и что-то выброшенное облаком ударило его на излёте. По всему двору весело зазвенели эльфийские колокольчики: золотые монеты искали на мостовой местечки поудобнее и кручёными параболами падали на черепицу. Очевидно, некоторые взлетели на значительную высоту, потому что продолжали падать с большой силой и отскакивать ещё несколько секунд после того, как Даниель тоже отыскал себе удобное местечко – задом на мостовой. Стена дыма надвинулась, так что он не видел своих ног, но явственно ощущал запах – сернистый, несомненный продукт сгорания пороха. Была и какая-то химическая примесь, которую Даниель, несомненно, узнал бы в лаборатории; однако сейчас его отвлекали другие мысли.
Кто-то кого-то звал; выкликали и его имя.
– Я цел! – крикнул Даниель.
Слова прозвучали, как сквозь вату. Он с проворством двадцатилетнего вскочил на ноги и двинулся через двор в направлении Флит-стрит. Ближе к земле воздух был чище, поэтому Даниель шёл, согнувшись почти вдвое и отмечая пройдённый путь по рассыпанным монетам и прочему мусору. В дыму кружилось что-то вроде снега: енотовый мех.
– Дозорный! – крикнул Даниель. – Ты меня слышишь?
– Да, сударь! Я послал за караулом!
– Караул опоздал! Беги за портшезом и скажи, куда он направился!
Молчание.
Из дыма, всего в нескольких ярдах, раздался голос мистера Тредера.
– Дозорный! Узнай, куда направился портшез, и получишь гинею!
– Будет сделано! – отозвался дозорный.
– Либо эквивалент гинеи товарами или услугами по моему усмотрению, при условии, что сведения будут полезны, своевременны, недостижимы иными средствами, доставлены мне и мне одному; учти также, что это предложение не может расцениваться как соглашение о найме и не влечёт наступления уголовной или гражданской ответственности. Вы слышали, доктор Уотерхауз?
– Да, мистер Тредер.
– Засвидетельствовано января тридцать первого дня лета Господня тысяча семьсот четырнадцатого, – скороговоркой закончил мистер Тредер.
Переведя дух, он начал отвечать на вопросы помощников, которые прибежали с Флит-стрит и теперь метались в дыму, почти такие же опасные, как перепуганные лошади. Отыскав Даниеля и мистера Тредера (то есть наткнувшись вслепую и едва не сбив их с ног), все четверо принялись раз за разом спрашивать, не пострадали ли те, чем ещё больше разозлили Даниеля, подозревавшего, что единственная цель расспросов – привлечь к себе внимание. Он велел им пойти лучше и поискать кучера телеги, которого последний раз видел летящим по воздуху.