Последнее письмо отец послал нам из Манилы в августе лета Господня тысяча семисотого, и в нём говорилось…
– Что корабль Джека отправляется в Америку, и ваш отец с ним, – сказал сэр Исаак.
– Да, сэр. Поразительно, сколько вы знаете о путешествиях Джека. Отец обещал написать нам из Акапулько. Однако он скончался в плавании от цинги. Упокой, Господи, его душу.
В комнате воцарилось почтительное молчание. Даже Партри как будто был тронут. Первым заговорил сэр Исаак:
– И каким образом вы получили это горестное известие?
– Мне сказал Джек, – ответил Арланк.
Теперь Исаак замолчал надолго. Было слышно, как в кухне Королевского общества миссис Арланк тихо рыдает на плече у судомойки. Наконец Исаак поднял голову:
– Это должно было произойти по его возвращении в Лондон, то есть в ноябре-декабре тысяча семьсот второго.
– Вы снова правы, сэр.
– И вы полагаете, что Джек Шафто разыскал вас с единственной целью сообщить о кончине вашего отца?
Тут Анри Арланк смешался – впервые с начала разговора, что было довольно странно для человека, которого полчаса назад заковали в цепи, чтобы отправить в Ньюгейт. Он неуверенно взглянул на Шона Партри, потом на сэра Исаака и наконец ответил:
– Конечно, нет, сэр. Однако вам следует понять: Джек Шафто не совершенно бессердечен. Был ли у него корыстный мотив для того, чтобы меня разыскать? Разумеется, был, и я скоро к этому перейду. Однако он искренне любил моего отца и, рассказывая о его смерти и погребении уже почти в виду Калифорнии, не мог сдержать слёз. Я уверен, что эта привязанность была взаимной, ибо, по словам Джека, мой отец перед смертью обратился к нему с предостережением, к которому Джеку стоило бы прислушаться.
– Очень трогательно, – пробормотал сэр Исаак, желая как можно скорее покончить с этой частью разговора. Однако в Даниеле взыграло любопытство, и он спросил:
– В чём оно состояло?
Поймав на себе гневный взгляд Исаака, Даниель продолжил:
– Простите, но очевидно, что наши с вами отцы, мсье Арланк, были очень похожи. Я бессилен угадать, какое предостережение человек вроде моего отца мог сделать кому-то вроде Джека, разве что напомнить, что тот обречён геенне огненной!
Орни хлопнул ладонью по столу и негромко хохотнул.
– Мой отец посоветовал Джеку опасаться некоего пассажира, которого они подобрали в Тихом океане после гибели манильского галеона. То был иезуит, агент инквизиции по имени отец Эдуард де Жекс.
Исаак, который минуту назад закатывал глаза и с трудом сдерживался, чтобы не фыркнуть, совершенно опешил. Немного придя в себя, он попросил Шона Партри вывести Арланка из комнаты (что тот исполнил довольно грубо) и проследить, чтобы гугенот не слышал дальнейшего разговора (это обеспечила миссис Арланк, с рыданиями бросившаяся к мужу на шею).
– Он не знает о вчерашних событиях на мосту, – настаивал Даниель.
– В газетах напечатать ещё не успели, – заметил господин Кикин, прилежно читавший всё, что исходило с Граб-стрит.
– Может, Партри что-нибудь сболтнул ненароком?
– Исключено, – отвечал Орни. – Мы с ним весь день и весь вечер обшаривали берега Темзы, искали следы де Жекса.
– А мы с Сатурном были здесь специально, чтобы следить за Арланком, – добавил Даниель. – К нему никто не приходил.
– Что ж, если услышанное нами правда, то мы узнали нечто очень важное, – сказал Исаак. – При дворе многие уверены, что де Жекс, который часто бывает в Лондоне, – агент французского короля. До меня не раз доходили слухи, будто он как-то связан с Джеком-Монетчиком. Я считал, что де Жекс и Шафто действуют сообща. – Он кивнул на место, где только что сидел Арланк. – Однако слова о предостережении, которому Джек не внял, подразумевают застарелый конфликт.
– Они подразумевают ещё одно, – вставил Орни. – Если этот де Жекс и впрямь пережил гибель корабля в открытом море и продержался на воде, пока его не спасли, значит, он умеет плавать. Стало быть, мы не можем успокоиться на мысли, что он утонул в Темзе.
– Давайте продолжим допрос, – сказал Исаак.
– КОГДА ДЖЕК ПРИЕХАЛ в Лондон, война уже возобновилась, теперь под именем Войны за испанское наследство. Однако набор в войска только шёл, и Лондон по-прежнему кишел отставными матросами и солдатами, которым был обязан своей дурной репутацией. Джек сообразил, что скоро их вновь возьмут на службу, и завербовал столько, сколько смог. Меня он разыскал отчасти с целью залучить к себе на работу.
– Чего он от вас хотел? И добился ли своего? – спросил Исаак.
– Всякий, кто просматривает газеты и хоть немного следит за происходящим в парламенте, знает, что война плодит казнокрадство, как тухлое мясо – мух. Крупные перемещения людей и припасов дали Джеку возможность сказочно обогатиться. Ибо на каждый случай воровства, о котором говорили в Лондоне, приходилась по меньшей мере сотня оставшихся незамеченными – и примерно в пятидесяти из них был замешан Джек. Действовал он просто: вербовал солдат и матросов раньше короны и обходился с ними лучше.
– Вы ответили на мой первый вопрос, а именно, чего Джек от вас хотел, но не ответили на второй, – сказал Исаак.
– Только потому, что ответ очевиден. – Арланк поднял руки, показывая цепь. – О, я не делал ничего ужасного. Я должен со стыдом признать, что закрывал глаза на недостачу в порохе или других припасах, доставляемых в мой полк. Я поступал так не столько из корысти, сколько из страха перед неким маркитантом, который в противном случае без колебаний перерезал бы мне горло или поручил кому-нибудь выстрелить мне в спину. Господь в своей милости избавил меня от этой беды: в пятом году я получил сильную рану и вынужден был уйти из армии. Я вернулся в Лондон и, вылечившись, поступил привратником к мсье Неверу, часовщику…
– Где познакомились с членами Королевского общества, заказывавшими у мсье Невера инструменты, – вставил Даниель.
– Да, сэр, так я стал работать здесь.
– И при этом работали на Джека, – напомнил Исаак.
– Да, сэр, в некотором смысле, – признал Арланк. – Хотя это трудно было назвать работой. Время от времени – раз или два в год – меня просили зайти в определённый трактир и побеседовать с неким господином.
– Если работа состояла в таких пустяках, почему вы от неё не отказались? – спросил Исаак.
– Джек обладал властью надо мной из-за того, что я делал для него прежде, – сказал Арланк. – Одно его слово могло разрушить мой брак или бросить тень на моего брата Кальвина. Вопросы казались мне безобидными, и я отвечал.
– О чём вы говорили с тем человеком в пабе? – спросил Орни.
– Это был образованный француз. Он утверждал, что увлечён натурфилософией и хочет больше узнать про Королевское общество. Он расспрашивал, что происходит на заседаниях, интересовался членами общества: Кристофером Реном, Эдмундом Галлеем и особенно сэром Исааком Ньютоном.
– Не случалось ли вам упомянуть, что сэр Исаак имеет обыкновение приезжать сюда воскресными вечерами и работать допоздна? – спросил Даниель.
– Точно не помню, сэр, но вполне возможно. Именно такого рода сведения его особенно занимали, сэр.
Арланк замолчал, потому что все в комнате дружно выдохнули, и те, кто последние несколько минут изучал его лицо, теперь разглядывали свои ногти или смотрели в окно.
– Я поступил дурно, сэр? – спросил Анри Арланк, адресуясь к Даниелю. – Глупый вопрос! Я прекрасно знаю, что да. Но преступление ли это? Могут ли за такое привлечь к суду?
Даниель, движимый состраданием, посмотрел гугеноту в глаза и уже приготовился сказать: «Конечно, нет!» – однако Исаак его опередил:
– Вы виновны в пособничестве, и доказать это перед судом не составит труда. Мистер Партри, доставьте его в Ньюгейтскую тюрьму.
Партри без всяких церемоний навис над Арланком, сгрёб того за шкирку и рывком поднял. Потом ногой отпихнул стул, на котором сидел Арланк, и спиной вперёд потащил гугенота из комнаты. Цепь гремела по доскам пола. У выхода Партри остановился, чтобы свободной рукой открыть дверь. Арланк, воспользовавшись передышкой, сказал:
– Простите, господа, нельзя ли мне добавить словечко-другое о человеке, которого вы разыскиваете?
– Говорите. – Сэр Исаак кивнул Партри.
Тот остался стоять в дверях, глядя через плечо Арланку и по-прежнему держа его за шиворот. Даниелю подумалось, что они похожи на ярмарочного чревовещателя и марионетку.
– Я, можно так выразиться, не один год изучал Джека, как мистер Галлей наблюдает движение комет и познаёт их природу, хотя бессилен изменить их ход. И я скажу, что если вы считаете Джека рабом Людовика, мечтающим об одном – угодить французскому королю, то вы его недооцениваете. Такая гипотеза – если мне позволено воспользоваться лексиконом Королевского общества – не отдаёт ему должного и не объясняет его действий.
– И какова же ваша гипотеза, мсье Арланк? – спросил Даниель.
– Он обогнул земной шар. Добыл кучу золота, потерял его, отвоевал обратно и вновь потерял. Он был бродягой, королём и кем угодно между этими двумя состояниями. У него больше денег, чем можно потратить за одну жизнь. Спросите себя: что движет таким человеком? Когда Джек просыпается по утрам, о чём он думает? К чему он стремится?
– Вам позволили сообщить нам ответы, а не засыпать нас вопросами, – напомнил сэр Исаак.
– Хорошо, сэр, вы услышите ответ. Джеком движет любовь. Любовь к женщине. К одной-единственной женщине, которую он когда-то любил и любит по-прежнему. – Арланк посмотрел Даниелю в глаза. – Некоторые из вас с нею знакомы. Её имя…
– Я знаю её имя, – сказал Даниель, оборвав Арланка, пока тот не опорочил какую-то ни в чём не повинную даму.
Однако опасение было излишним, потому что в тот же самый миг Партри дёрнул Арланка с такой силой, будто хотел его придушить, и выволок в дверь.
– Спасибо, мистер Партри! – крикнул сэр Исаак вслед, пока Арланка тащили под бешеную какофонию: лязг цепей, кашель и хрип пленника и – звучавшие громче всего – рыдания миссис Арланк. По всему коридору распахивались двери: учёные в удивлении выглядывали, пытаясь понять, что происходит. Кикин встал и закрыл дверь. Звуки не стихли совсем, но превратились в обычный раздражающий шум. Несколько мгновений члены клуба п