ольшим углом к ветру, что замедляло его продвижение. На первый взгляд «София» выигрывала. Однако Каролина (которая очень внимательно наблюдала за происходящим, поскольку собиралась унаследовать английский военный флот) видела, что это тот случай, когда дьявол скрывается в мелочах. Бриг двигался быстрее «Софии»; чистый выигрыш в скорости получался не такой и большой. И на бриге был лоцман, который знал нынешнее положение мелей в устье Темзы, Урсель же смотрел на карту, отпечатанную десять лет назад и превратившуюся в палимпсест добавленных от руки штриховок и противоречивых надписей на разных европейских языках. Вместо того чтобы чертить на водном просторе величественный зигзаг, «София» виляла вбок всякий раз, как Урселю мерещилась впереди отмеченная на карте мель, или не нравился цвет воды, или выкрики лотовых рождали у него нехорошие предчувствия. Много времени терялось, и много инерции шло псу под хвост на частых сменах курса, тогда как бриг уверенно лавировал, прокладывая каждый галс в невидимых зазорах между Срединой, Верпом, Мышью, Щепкой, Испанцем и прочими навигационными опасностями, столь маленькими либо столь эфемерными, что на них пожалели тратить название. Такая азартная погоня должна была бы захватывать, но она растянулась на полдня и порой целый час проходил вообще без всяких событий. Таким бывает бдение у постели тяжелобольного: все чувства напряжены, каждый миг важен, но время тянется бесконечно, выматывая последние силы.
Наконец Урселя подкосила усталость. Или просто англичанин его переиграл. Ближе к середине дня бриг заметно сократил расстояние и теперь поворачивал, чтобы дать бортовой залп. Поставленный перед выбором – орудийный огонь или мелкая вода – шкипер выбрал мелкую воду и почти сразу посадил «Софию» на илистый гребень, который (как стало ясно задним числом) подразумевался закорючкой на карте. Это произошло между мысами Форенесс и Фоулнесс, там, где устье достигает в ширину двадцати миль и рекой именуется чисто технически; всю восточную половину горизонта занимало море, полные сто восемьдесят градусов насмешки над бедным шкипером. Когда Каролина спросила Урселя, каковы их дальнейшие действия, тот ответил, что ничего не может сказать, поскольку его дело – водить корабли, «София» же больше не корабль, а обломки кораблекрушения, и принадлежит не Ганноверу, а тому, кто первый её подберёт. Сделав приведённое заявление, он удалился в каюту пить джин.
– Я не разбираюсь в морском праве, – сказала Каролина, – но, по-моему, это, скорее, океан, чем река. Я утверждаю, что мы в открытом море, идём по своим делам.
– Мы на мели, – упорствовал Иоганн.
– Значит, мы были в открытом море, шли по своим делам, и тут откуда ни возьмись появился гадкий бриг и загнал нас на мель. Это пиратское нападение.
Иоганн закатил глаза.
– Нападение случилось, когда мы вышли из Антверпена на увеселительную морскую прогулку, – продолжала Каролина.
– И нечаянно пересекли Северное море?!
– Ночью нас сбил с курса нежданный восточный ветер. Обычная история. Не придирайся! Вчера в Лондоне ты сказал, что я должна вершить дела, которые не в твоей власти. Переписывать историю – прерогатива монархов, не так ли?
– Такое впечатление складывается, если читать много исторических книг.
– И кто более находчивая сочинительница: королева Анна или женщина перед тобой?
– Эти лавры принадлежат вам, любовь моя.
– Отлично. В трюме есть ганноверский флаг. Пусть его поднимут на мачте. И пусть все проходящие корабли видят, что королевский флот бессовестно напал на беззащитное ганноверское судно.
И она приняла вполне царственную позу, указуя рукой на море, испещрённое белыми парусами.
– Если так угодно вашему королевскому высочеству, – сказал Иоганн.
– Угодно. Исполняйте.
Когда «София» села на мель, бриг приступил к череде маневров, растянувшихся примерно на полчаса: он повернул оверштаг, убрал часть парусов и медленно двинулся на более глубокую воду, чтобы лечь в дрейф и спустить шлюпку без риска повторить участь «Софии». К тому времени, как с этим было покончено, над мачтой «Софии» уже реял ганноверский флаг. Капитан брига призадумался. Герб Ганноверов так походил на герб правящего дома Великобритании, что с такого расстояния их было не отличить. Бриг мог угрожать «Софии» открытыми пушечными портами и выдвинутыми орудиями, но Каролина только что приставила ко лбу его капитана заряженный пистолет.
Легко представить, что вчера ночью гонец Болингброка прискакал в Ширнесский форт и вручил капитану приказ задержать такой-то шлюп с иностранными шпионами на борту. Тогда всё казалось предельно ясным. Печать Болингброка на документе, взмыленная почтовая лошадь, заляпанный грязью, падающий от усталости гонец, срочный приказ среди ночи – предел мечтаний любого честолюбивого офицера. До сего момента он исправно выполнял свой долг. Теперь что-то нарушилось в отлаженном механизме: капитану представился случай подумать. Королевский герб, плещущий на мачте шлюпа, давал обильную пищу для размышлений и все основания не торопиться.
Шлюпку изготовили к спуску, но матросов в неё не посадили. Затем гребцы появились, но на шканцах, очевидно, спорили, кого из офицеров отправить. Что это будет? Абордаж? Спасательная операция? Дипломатическая миссия? Кто на шлюпе: иностранные шпионы, контрабандисты или будущие хозяева и адмиралы королевского флота? В таких случаях нельзя действовать сгоряча.
А ситуация тем временем ещё усложнилась. Как только «София» подняла флаг, один из кораблей, входящих в Темзу, сменил курс и с тех пор всё приближался: многоярусная крепость белых парусов росла на глазах. Если бриг был бульдогом, то этот корабль – медведем: три мачты против двух у брига, больше парусов на каждой мачте, больше грузовых и орудийных палуб. Преимущественно орудийных, поскольку в корабле безошибочно угадывался ост-индиец. Водоизмещением он в три раза превосходил бриг. В Темзе такие размеры стали бы помехой, но здесь можно было маневрировать свободно, если, конечно, располагать точной картой и уметь ею пользоваться. Ост-индиец лавировал между мелями не хуже брига, хотя был не голландским и не английским, а, как стало видно, когда он наконец поднял свой флаг…
– Чудеса, – сказал Иоганн, двумя руками вдавливая подзорную трубу в глазницу. – Какова вероятность, что встретятся два ганноверских корабля?
– Какова вероятность, что в мире есть два ганноверских корабля? – Каролина вырвала у Иоганна трубу и с минуту одобрительно разглядывала фигуру на носу ост-индийца: гологрудую Афину, змееносной эгидой рассекающую океанский простор.
– Моя матушка как-то вложила средства в корабль, – сказал Иоганн. – Вернее, вложила София, а матушка вела счета.
– Позволь мне угадать название корабля. «Афина»? «Паллада»? «Минерва»?
– «Минерва». Впрочем, я думал, она в Бостоне.
– Может, она там и была, – сказала Каролина. – Но сейчас она здесь.
31 июля 1714
Орни принимает различных посетителей
– ОЧЕНЬ ПРИЯТНАЯ МОЛОДАЯ дама, сдержанная и учтивая, даже когда её снимают с мели грубые филиппинские матросы. Однако я рад, что она больше не на моём корабле.
Морщинами и ворчливым характером Отто ван Крюйк напоминал человека, которому давно перевалило за сто лет, энергией – скорее тридцатилетнего. Вместо правой руки у него был стальной крюк, которым он, в задумчивости или когда нервничал, трогал окружающие предметы. В тавернах, комнатах и каютах, где побывал ван Крюйк, на стенах и на столах оставались длинные отметины, словно огромная кошка точила о них когти. Сейчас он царапал крышку ящика, недавно сгруженного с «Минервы». Ящик стоял на причале верфи мистера Орни в Ротерхите. Адрес гласил:
Д-р Даниель УОТЕРХАУЗ
Двор технологических искусств
Клеркенуэлл
Лондон
Крышка была уже исчерчена глубокими бороздами: утро для ван Крюйка выдалось долгим и беспокойным, а крюк он держал острым. «Минерва» стояла в сухом доке – рве, отделённом от Темзы воротами из цельных стволов. Они, хотя потрескивали угрожающе и сильно протекали, сдерживали напор речной воды. «Минерва» покоилась на сваях, вбитых в илистое, испещрённое лужами дно сухого дока. Её корпус напомнил Даниелю картофелину, которая слишком долго лежала в подвале и дала ростки; легко было вообразить, что корабль выпустил длинные тонкие ножки и, перебирая ими, выполз на сушу. Он думал, что поставить такую махину в сухой док – тяжёлая работа на много дней, и надеялся застать её первые стадии. Однако, когда он в одиннадцать утра приехал на верфь, всё уже закончилось, и единственным свидетельством операции были сотни параллельных царапин на крышке ящика.
– Я знаю, что есть… – Даниель чуть не сказал «суеверие», – традиция, согласно которой женщина на корабле приносит несчастье.
Ван Крюйк обдумал услышанное. Ван Крюйк обдумывал всё, поэтому вести с ним лёгкую светскую беседу было несколько затруднительно.
– Из женщин первой хоть сколько-то времени на этом корабле провела Елизавета де Обрегон, которую мы спасли после гибели манильского галеона вместе с человеком, его поджёгшим, Эдуардом де Жексом.
– Кстати, он убит.
– Опять? Рад слышать. Тот рейс и впрямь закончился для нас плачевно, однако лишь идиот обвинил бы госпожу де Обрегон в бедах, вызванных коварством де Жекса.
– Справедливо, – отвечал Даниель. – Так вы не верите, что женщина на борту приносит несчастье?
– Такую веру трудно согласовать с хорошо известными успехами королевы малабарских пиратов.
– И всё же присутствие Каролины на борту вас смущало. Впрочем, полагаю, причины были иные. Её преследовал королевский флот?
– Мы прятались в эссекских бухтах, известных контрабандистам…
– Я хорошо знаю эти бухты, – с улыбкой проговорил Даниель. – Там мой отец сделал своё состояние.
– Утром двадцать восьмого нам сообщили, что мы можем без опаски войти в Темзу: известие, что виги победили, передали из Лондона сигнальными кострами. Я был совершенно уверен в полученных