ующем перекрёстке сверните вправо», «У нас не принято давить пешеходов» и так далее. Однако через некоторое время любопытство взяло верх. Была и вторая причина: они проезжали мимо Бедлама, и Даниель боялся, что Пётр Великий выразит желание пойти посмотреть безумцев.
– Кстати, – проговорил Даниель, – этот ваш Соломон Коган – занятный тип. Где вы его отыскали?
– При взятии Азова, – отвечал Пётр. – Он зачем-то приехал туда и гостил у паши, когда мы осадили город. А что?
– Э… точно не знаю. Считайте это любопытством обывателя, которому интересно, как император создаёт своё окружение.
– Здесь секрета нет. Найти лучших людей и не отпускать их.
– А как вы узнали, что господин Коган – из лучших?
– Рекомендацией послужило количество золота, которое при нём обнаружили, – сказал Пётр.
Они выбрались из Лондона через Криплгейт, то есть проехали в квартале от Граб-стрит. Тем не менее их не заметили, что подтвердило давние сомнения Даниеля касательно газетчиков: ему и прежде казалось, что они интересуются одним и не интересуются другим весьма произвольно. Впрочем, продвигаясь на запад, он начал понимать, как исполинского роста царь мог проехать по городу с полным возом золота и донских казаков, не обратив на себя особого внимания. Они подъезжали к Смитфилду со всеми его сопутствующими скотобойнями, мясными рынками и дебоширами. Многие костры, разведённые в среду вечером, сегодня, в субботу, ещё горели; наиболее упорные тори продолжали сшибаться с вигами весь четверг, когда Равенскар уже закреплял свою победу на высших фронтах Вестминстера и Уайтхолла. Политические волнения нечувствительно перешли в обычные беспорядки Висельного дня, так что теперь весь Смитфилд и районы к западу от него являли собой дымящееся место побоища. Пётр упомянул взятие Азова; Даниелю подумалось, что Лондон, возможно, выглядит так же. Лавочники и хозяева домов уже вешали обратно сорванные двери, выметали из дворов человеческие экскременты и тому подобное, но молодых бездельников на улицах ещё было хоть отбавляй. Даниель мысленно сортировал их по категориям: ополченцы, фанатики, бродяги, зеваки, приходившие смотреть повешение. Ни один человек делового склада, видя такое, не поверил бы, что в Англии возможна какая-нибудь экономически полезная деятельность. Тем не менее Пётр знал, что Англия процветает: как удавалось ему примирить абстрактное знание с тем, что видели его собственные глаза?
– Это место раньше лежало за чертой города, – объяснил Даниель, – и воинственные молодые люди приходили сюда биться на мечах. А поскольку в схватках они порой отрезали друг другу уши, а то и головы, молодых людей такого склада стали в просторечии называть…
– Ухорезами? Да, я слышал, – сказал Пётр. – Куда дальше?
– От развилки влево, ваше царское величество, – отвечал Даниель, – а там уже прямо до самого Клеркенуэлла.
Пётр и его спутники в Клеркенуэлле
Что касается сверхъестественного чувства, заключающегося в откровении и вдохновении, то универсальные законы не были даны этим путём, ибо в такой форме Бог говорит лишь отдельным людям, причём разным людям разное.
Гоббс. Левиафан [24]
ПРИЕХАВ В КЛЕРКЕНУЭЛЛ-КОРТ, Даниель обнаружил, что Роджер Комсток или кто-то, объявивший, будто действует от его имени, разместил во Дворе технологических искусств два эскадрона вигской кавалерии: один состоял из могавков, другой – из людей с обычными причёсками. Даниелю было всё равно: он уже утратил способность чувствовать досаду или чему-либо удивляться. Так оказалось даже лучше. Гробница тамплиеров с её окованными железом дверями выглядела вполне внушительно. Присутствие кавалеристов делало её в глазах Петра ещё более надёжным хранилищем для золота.
Даниель всю дорогу готовился к тому, что день или два будет мучительно объяснять все чудеса и диковины Двора технологических искусств – именно до такого рода курьёзов Пётр Великий был особенно падок. Однако инженеры, освобождая место для кавалерии, по большей части либо заперли оборудование, либо забрали с собой. Смотреть оказалось особо не на что. Пётр спустился в гробницу, но потолок был слишком для него низок, а сам царь явно скучал, как любой монарх на любой церемониальной инспекции; Даниелю осталось предположить, что потайные склепы древних военно-религиозных сект встречаются в России на каждом шагу и не рассматриваются как нечто примечательное. Соломон Коган выказал больше интереса, чем его начальник. Так что покуда барон фон Лейбниц и Сатурн (на удивление быстро оправившийся после того, как вооружённый казак поднял его с постели остриём сабли) показывали царю различные механизмы, относящиеся к логической машине, Даниель и Соломон сидели возле саркофагов, наблюдая за тем, как золото с «Минервы» складывают в гробницу тамплиеров. Каждую пластину надо было взвесить и записать в амбарную книгу, а потом свести и сверить результаты; не слишком сложная задача для двух таких людей. В промежутках Соломон Коган развлекал Даниеля лёгкой светской беседой:
– Занятное место.
– Я рад, что вам интересно.
– Оно напомнило мне то, чем я некогда занимался в Иерусалиме.
– Кстати, тамплиеры полностью именовались «рыцари Храма Соломонова». Так что, если вы тот Соломон…
– Не надо играть словами. Я не о могиле давно позабытых рыцарей, а о том, что над ней.
– Двор технологических искусств?
– Если вы так его называете.
– А как бы назвали его вы?
– Храмом.
– Н-да? И какой же религии?
– Религии, которая исходит из предпосылки, что мы можем приблизиться к Богу через лучшее понимание созданного Им мира.
– Вы хотите сказать, потому что для нас это единственное указание на то, как Он мыслит.
– Для большинства из нас, да, – отвечал Соломон.
– Вот как? Есть меньшинство, для которого существуют иные способы познать Бога?
– Вообще-то есть, – сказал Соломон, – но говорить так опасно, поскольку почти все, причисляющие себя к упомянутому меньшинству, – шарлатаны.
– Что ж, очень лестно, что вы сочли возможным раскрыть эту тайну мне. Следует ли сделать вывод, что вы верите в мою способность отличить шарлатана от…
– Мудреца? Да.
– Значит ли это, что я – мудрец?
– Нет, вы – учёный. Член Societas Eruditorum.
– Лейбниц говорил об этом обществе, но я не знал, что к нему принадлежу.
– Оно не такое, как у них. – Соломон постучал костяшками пальцев по саркофагу храмовника. – В нём нет ни устава, ни посвящений.
– Вы к нему принадлежите?
– Нет.
– Вы мудрец?
– Да.
– То есть у вас есть способы познания, недоступные для нас, учёных. Мы должны пробавляться тем, что даёт нам наша религия.
– Вы напрасно говорите о ней так пренебрежительно. Лучше знать, как вы пришли к знанию, чем получать его извне.
– Енох Роот – мудрец?
– Да.
– Лейбниц?
– Учёный.
– Ньютон?
– Трудно сказать.
– Такое впечатление, что Ньютон просто знает. В голове у него рождается законченное знание, никому не понять, как. И черта с два кто-нибудь сделает то, что делает он.
– Да.
– Это чёрно-белое различие, мудрецы и учёные, или есть оттенки серого? Когда меня осеняет удачная мысль, я – мудрец?
– Вы приобщаетесь к мудрости, или магии, или как вы это называете по-английски.
– Сколько сейчас магов? Вы и Енох – два. Возможно, Исаак.
– Представления не имею.
Тут Соломона отвлёк какой-то звук на лестнице. Они с Даниелем посмотрели в ту сторону, ожидая увидеть казака с золотом, но это оказался Сатурн. Он тихо шагнул к ним. Даниель не знал, сколько Сатурн пробыл в крипте и что из их разговора слышал.
– Вы закончили подсчёты? – робко спросил тот.
– Они были несложные, – отвечал Даниель. – Почему вы спрашиваете? Мы нужны?
– Господин Романов спешит.
– Вот как? Куда это он вдруг надумал?
– Мы услышали, что в Хокли собирается народ, – объяснил Питер Хокстон. – Царь спросил, что там. Я имел неосторожность ответить, что, скорее всего, будут травить собаками привязанного быка. Царь изъявил горячее желание увидеть потеху.
– И кто мы такие, чтобы его задерживать?
позже
Столкновения в таверне
– ДВА СВЕТОЧА НАУКИ И ЕВРЕЙ заходят в бар… – начал Сатурн.
– Простите?
– Не важно.
– Большинство назвало бы меня просто натурфилософом, а не светочем науки, – поправил его Даниель и кивком указал через стол на Лейбница. – Вот он – светоч.
– Да, – согласился Сатурн, – и он тоже.
И кивнул на дверь в таверну.
Даниель поднял голову и увидел, что к ним входит сэр Исаак Ньютон.
Когда закончилась бычья травля (бык проиграл), Пётр выразил желание угостить всех выпивкой и попросил Сатурна порекомендовать таверну. Туда все и прошествовали.
Даниель как-то давно заметил, что таверны делятся на две категории: одни внутри оказываются гораздо меньше, чем выглядели снаружи, другие – гораздо больше. Таверна, в которую они вошли, относилась ко второй категории, что было хорошо по нескольким причинам. Во-первых, даже без казаков, карликов и прочего сопровождения свита Петра насчитывала двенадцать человек. Во-вторых, двое – сам Пётр и Сатурн – были огромного роста. В-третьих, за то время, пока Исаак шёл от двери к столу, Даниель успел хоть немного очухаться.
Они с Сатурном сидели рядом, лицом к окну и входной двери, Лейбниц и царь – напротив.
– С чего он вдруг сюда заявился? – спросил Даниель.
– Пока мы были в Клеркенуэлл-корте, царь за ним послал, – объяснил Сатурн. – В свой прошлый приезд, несколько лет назад, он был у сэра Исаака на Монетном дворе и остался очень доволен. Сегодня, увидев наши станки для обработки золота, он вспомнил про тот визит и захотел возобновить знакомство с занятным малым, который показывал ему Монетный двор.
Пётр встал и повернулся к двери, так что всем остальным тоже пришлось встать. Самый миг встречи между сэром Исааком Ньютоном и бароном фон Лейбницем прошёл для Даниеля незамеченно: от расстройства кровь на какое-то время перестала поступать ему в мозг. Он не упал, и глаза его оставались открытыми, но в голове на полминуты наступило полное умственное затмение.