Иоганн фон Хакльгебер уже выскользнул из комнаты. Лейбниц взял слово.
– Ваше королевское высочество, – обратился он к молодой даме, – это сэр Исаак Ньютон. Сэр Исаак, честь имею представить её королевское высочество Каролину, принцессу Уэльскую, курпринцессу Ганноверскую и прочая, и прочая.
– Стойте, не двигайтесь! – сказала Каролина, вынудив учёного замереть в начале движения, обещавшего перейти в низкий официальный поклон. – Мы уже слышали, как вы пострадали на нашей службе из-за непредвиденных последствий героического поступка барона фон Лейбница. Вам сейчас не следует кланяться. Прошу, садитесь.
– Не щурьтесь так сурово на фрайгерра фон Лейбница, – произнёс другой голос из угла.
Ньютон посмотрел туда и увидел Даниеля Уотерхауза, углубившегося в пожелтелый старинный фолиант.
– Я, а не барон, рассказал её высочеству всю историю, и если у её высочества сложился неправильный взгляд на события, то вина исключительно моя. Верно, не каждый день немецкий барон набрасывается на сэра Исаака Ньютона с палкой. Некоторые могли бы истолковать его поступок превратно, однако я, переживший такое же обращение, простил и поблагодарил барона.
– Я тоже. – Ньютон крайне медленно и осторожно опустился в кресло, которое указала принцесса.
Теперь Каролина сидела на некоем подобии трона посередине, а Ньютон и Лейбниц – симметрично по обе стороны от неё. Даниель оставался в тёмном углу как неприметный библиотекарь или, если угодно, философический дворецкий.
Каролина постаралась сломать лёд (толстый и очень холодный), заговорив о последних событиях в Лондоне. Верны ли слухи, которые до неё дошли?
Ход был выбран безупречно; сэр Исаак ничего так не желал, как развеять сомнения новой династии в надёжности английской денежной системы.
– Джек Шафто пойман! – объявил он. – Монетчику больше не чеканить фальшивок на этом свете!
– Если я правильно понимаю, – сказала Каролина, – новость и впрямь великая, и я удивлена, что не услышала её раньше.
– Ах, ваше королевское высочество, я не знал, что вы в Лондоне, пока не переступил порог этой комнаты, иначе известил бы ваше королевское высочество в тот же миг, как мистер Шафто был арестован.
– Я не о том. Я удивляюсь, что ещё ничего нет в газетах.
– Его задержали неподалёку отсюда в задней комнате некоего клуба, посещаемого тори, многие из которых, будьте уверены, чрезвычайно смущены. Некоторые виги извлекли бы из этого политические выгоды и, без сомнения, ещё извлекут. Я не питаю вражды к большинству членов упомянутого клуба и не хочу навлечь на них бесчестье. Истинный виновник – некий тори, какое-то время бывший первым человеком в Англии.
– Я знаю, о ком вы говорите.
– Он заслуживает разоблачения и позора, однако скандал был бы неудобен для всего королевства. Дело щекотливое… – Тут Исаак в несвойственной ему манере обратил взгляд на человека более компетентного – Даниеля Уотерхауза, лорда-регента.
Даниель вместо ответа повернулся к библиотечной двери и громко приказал:
– Внесите!
Невидимый слуга распахнул дверь. Другой слуга, дворецкий, вошёл с подносом, который почти полностью скрывала синяя бархатная подушка. На ней лежали две металлические отливки, сцепленные наподобие половинок огромного медальона. Их поднесли принцессе; Ньютон и Лейбниц украдкой скосили глаза на поднос.
Даниель сказал:
– Честь имею вручить вашему королевскому высочеству печати, которыми бывший статс-секретарь его величества пользовался в своей официальной корреспонденции. До вчерашнего дня они, разумеется, находились у милорда Болингброка. Однако, как вашему королевскому высочеству, вероятно, известно, Болингброк решил проводить больше времени с семьёй…
– Да, во Франции, – сухо произнесла Каролина.
– Когда его последний раз видели, он мчал на юг со скоростью, какую обычно развивает лишь тело, сброшенное с большой высоты, – сообщил Даниель. – Разумеется, он, человек чести, прежде вернул печати одному из регентов его королевского величества. Мне досталась привилегия подхватить их, когда они выпали из потных дрожащих рук милорда Болингброка, и теперь передать вашему королевскому высочеству. Это ваше фамильное достояние. Вы можете забрать их с собой в Ганновер либо…
– Они будут гораздо полезней здесь, – отвечала Каролина. – Вы с другими регентами приглядите за ними, хорошо?
– Почту за честь и за счастье, ваше королевское высочество.
– Прекрасно. Раз Болингброк покинул страну, не будем о нём больше. Я хотела бы услышать о Джеке Шафто. Его брали с боем?
Дворецкий поставил поднос с печатями на библиотечный стол и, пятясь, с поклонами вышел из комнаты. За это время Исаак успел сформулировать ответ. До сего момента он без промедления отзывался на каждое слово и жест принцессы, однако сейчас выдержал короткую паузу. Даниель, внимательно изучавший его лицо, различил дрожь торжества – редкое для пуританина попустительство своей слабости. Исаак сидит по правую руку от принцессы Уэльской, докладывает, как схватил архипреступника Джека-Монетчика, а на закуску ему подносят печати злейшего врага… Лучше был бы только скальп Болингброка на шесте.
– С боем? О нет. Скорее он напустил на себя скучающий вид. По крайней мере, так сказали мне бравшие его приставы.
– Скучающий?
– Да, ваше королевское высочество, будто с самого начала знал, что идёт в ловушку.
– Так он в Тауэре?
Исаак не смог сдержать покровительственной улыбки.
– Поскольку мистер Шафто – опасный государственный преступник, ваше королевское высочество правильно предположили, что он должен содержаться в Тауэре. Однако в данном случае привходящие обстоятельства диктуют иной образ действий. Несколько месяцев назад Джек-Монетчик и его шайка вооружённой рукой захватили Тауэр. Событие это сумели замолчать, но из самого факта следует, что у Джека-Монетчика в Тауэре много сообщников и что устройство крепости хорошо ему известно. Заправляет в Тауэре по-прежнему Чарльз Уайт, капитан королевских курьеров, старый приспешник Болингброка.
– Мы удивлены, что регенты не отправили его в отставку, – заметила Каролина, переводя взгляд на Даниеля.
– В Англии такого рода перемены совершаются небыстро, – пояснил Даниель, – и редко без оснований. У нас нет надёжных улик, изобличающих мистера Уайта, хотя они, возможно, ещё появятся.
– Если Джек расскажет нам всё, что знает, – уточнил Ньютон.
– Ясно, – ответила Каролина. – И это ещё одна причина держать его вне Тауэра и вне досягаемости мистера Чарльза Уайта. Так где он?
– В Ньюгейтской тюрьме, – сказал Ньютон, – а другие члены шайки – во Флитской. Мы сочли разумным не помещать их в одно здание.
– Разумеется, – проговорила Каролина слегка растерянно. – Но разве Ньюгейт – не общая тюрьма самого низкого разбора? Смогут ли там его надёжно охранять?
– Ньюгейт состоит из нескольких тюрем, – объяснил Даниель. – Самая печально известная его часть – и впрямь общий каменный мешок, но есть и другие, где содержатся знатные люди, если им это по карману.
– Мы заплатили ньюгейтским тюремщикам, чтобы Джека заковали в тяжёлые кандалы и поместили в «замок», – сказал Ньютон.
– Не может ли он заплатить им больше?
– Мог бы, вероятно. Однако соучастие в его побеге чревато обвинением в государственной измене. А тюремщики, которые служат в Ньюгейте и каждый день видят Джека Кетча, лучше других осведомлены о каре за такое преступление.
– Благодарю вас, сэр Исаак, и вас, доктор Уотерхауз, за подробные объяснения, – сказала Каролина, тоном и сменой позы давая понять, что эта часть разговора окончена. – Теперь я хотела бы услышать о вещах более существенных.
Принцесса откинулась в кресле и опустила локти на подлокотники; говоря, она рассеянно положила правую руку на глобус и начала поворачивать его туда-сюда в бархатном гнезде. То была поза монарха, возложившего одну руку на державу, хотя в другой явно недоставало скипетра.
– Как вам, сэр Исаак, вероятно, известно, я знакома с бароном фон Лейбницем много лет и от него получила почти всё, что знаю о математике, метафизике и более молодой науке натурфилософии. Что до первой, меня достигли слухи о неприятном споре в связи с созданием анализа бесконечно малых. Подробности утомительны. Пошлые умы, столкнувшись с такими сложностями, ухватились бы за простое объяснение. Одно из них, что вы украли анализ бесконечно малых у фрайгерра фон Лейбница, другое – что он украл его у вас. Я нахожу обе гипотезы неубедительными.
В продолжение Каролининой речи Даниель наблюдал смену погоды на лице Исаака. Если тот ждал щедрых благодарностей и похвал, то жестоко обманулся. Каролина нашла новости о Болингброке и Джеке занятными, но в конечном счёте не очень существенными. Израненный, обессиленный рыцарь приволок во двор замка парочку свежеубитых драконов, а принцесса, мельком взглянув на них и задав вежливый вопрос-другой, принялась дальше полировать ногти. Исаак в первое мгновение почувствовал досаду, затем смирился. Ему было не привыкать. Всё им сделанное недооценивали или судили чересчур строго. Лёгкий румянец торжества, минуту назад так отчётливо видимый на его лице, исчез; оно вновь стало серым и деревянным, как у носовой фигуры старого, изношенного корабля.
– Ваше королевское высочество знает Лейбница ближе, чем я, – промолвил Ньютон. – Раз вы ознакомили меня со своим мнением, я его приму и ничего более не скажу по данному поводу – ни здесь, ни публично. Разумеется, не в моей власти заставить других философов принять тот либо иной взгляд.
– Тогда забудем про спор о приоритете и перейдём к метафизике и натурфилософии. Я давно подозревала, и доктор Уотерхауз меня поддержит, что спор о приоритете – на самом деле побочное следствие куда более глубоких, интересных и важных разногласий. Барон фон Лейбниц прекрасно служил моей семье в качестве придворного философа. Надеюсь, вы желаете того же.
– Это первейшее из моих устремлений, ваше королевское высочество, – отвечал Ньютон.