– Я бы только выставил себя болваном – после того, как прожил двадцать лет в лесу! – отвечал Даниель. – Только скажите, если мы войдём в гостиную, увижу ли я…
– Вулкан перенесли, – проговорила она скорбно, как будто боялась, что Даниель впадёт в ярость.
– Из дома?
– Нет, боже упаси! Это по-прежнему главная достопримечательность! Просто некоторые комнаты в той части дома, которую проектировали вы, стали, на взгляд Роджера, несколько маловаты.
– Поэтому мистера Гука и пригласили достроить флигеля.
– Вам известна история дома, доктор Уотерхауз, так что не буду вас утомлять, просто скажу, что, в частности, добавили бальную залу, достаточно большую, чтобы наконец представить вулкан в подобающей ему обстановке.
Она толкнула двустворчатую дверь в дальнем конце холла. Оттуда хлынул солнечный свет. Даниель вошёл и замер от изумления.
Когда дом строился, окна гостиной выходили на луг, которому предстояло вскорости превратиться в регулярный сад. Вид этот был Даниелю по сердцу, поскольку почти такой же открывался из дома Дрейка. Теперь сад сменился двором с фонтаном посередине, а прямо напротив высился барочный дворец. Комната, которую Даниель задумывал как место отдохновения, откуда можно любоваться зеленью и цветами, превратилась в галерею для созерцания настоящего особняка.
– Ванбруг, – пояснила мисс Бартон. Тот самый архитектор, что строит сейчас Бленхеймский дворец для герцога Мальборо.
– Гук…
– Мистер Гук добавил флигеля, которые, как вы видите, охватывают двор и соединяют ваш храм с Ванбруговым… э…
«Домом разврата» – вертелось у Даниеля на языке, но не ему, начавшему это всё, было бросать в Ванбруга камнями. Он с трудом подобрал уместные слова:
– Незаслуженная честь для меня, что Ванбруг закончил так великолепно начатое мною столь скромно.
Стулья в гостиной стояли полукругом, обращённым к окну. Мисс Бартон, пройдя между ними, распахнула стеклянные двери, которые по исходному плану должны были открываться на центральный променад сада. Теперь вместо посыпанной гравием дорожки здесь начинались мраморные плиты, ведущие к восьмиугольному водоёму с бронзовым фонтаном посередине. Это была классическая многофигурная композиция: жилистый Вулкан на мощных, хоть и кривых ногах, пытался обнять шлемоносную Минерву, а та отталкивала его рукой. Вокруг валялись мечи, кинжалы, кирасы и несколько недокованных молний. Узловатыми пальцами Вулкан срывал с Минервы нагрудный доспех, обнажая тело, которое явно лепили с Катерины Бартон. Даниель узнал сюжет: Минерва пришла в кузницу Вулкана за оружием, тот, воспылав любострастием, попытался ею овладеть, однако Минерва сумела себя отстоять, и он излил семя на её ногу. Минерва вытерлась тряпкой и отбросила её, оплодотворив, таким образом, Матерь-Землю, которая позже родила Эрихтония, одного из первых афинских царей, введшего в обращение серебряные монеты.
Композиция изобиловала намёками и символами: свободной рукой Минерва уже тянулась за тряпкой, а Вулкан был пугающе близок к соприкосновению с её лилейным бедром. По углам водоёма располагались статуи поменьше: ближе к дому, выстроенному Даниелем, плодоносная богиня (много рогов изобилия) кормила виноградом младенца. Напротив, ближе к дворцу Ванбруга, царь в короне восседал на груде монет. Даниелю мучительно хотелось вывернуть голову и разглядеть, как скульптор решил некоторые частности. Особенно его интересовало, откуда бьёт вода, и одновременно самая мысль об этом была почему-то нестерпима. Катерина Бартон упорно не замечала фонтан – не говорила о нём, не смотрела в его сторону, неприступная, как Минерва. Даниелю, едва поспевавшему за ней, оставалось довольствоваться ролью Вулкана, хоть и без надежды даже на такое удовлетворение.
За всеми этими впечатлениями он не успел разглядеть дом снаружи, как оказался внутри. Возможно, так было и лучше: ему смутно запомнилось множество статуй, скачущих по крышам и балюстрадам.
– Это называется рококо, – объяснила Катерина Бартон, вводя Даниеля в помещение, которое, вероятно, и было тем самым залом. – Все от него без ума.
Даниелю вспомнился отцовский дом: голые стены, добротная неподъёмная мебель – один-два предмета на комнату.
– Здесь я чувствую себя стариком, – брякнул он некстати.
Катерина Бартон одарила его чарующей улыбкой:
– Некоторые говорят, что этот стиль проистекает от избытка декораторов при недостатке домов.
«И отсутствия вкуса», хотелось добавить Даниелю.
– Поскольку вы хозяйка дома, мадемуазель, я не стану развивать мысль, высказываемую некоторыми.
Наградой ему стала игра ямочек. Сам того не желая, он нечаянно затронул её отношения с Роджером.
В такие мгновения Даниелю становилось не по себе. По большей части она нисколько не походила на Исаака – даже на того хрупкого, почти женоподобного юношу, с которым Даниель учился в Тринити-колледже полвека назад. Не знай Даниель заранее, он в жизни бы не догадался об их родстве. Однако в те секунды, когда она забывала спрятать свой ум, семейное сходство проступало, и Даниель видел Исааково лицо, как если бы шёл с автором «Математических начал» через тёмную комнату, и того на миг озарила блеснувшая за окном молния.
– Я бы хотела показать вам кое-что достойное вашего внимания, доктор. Сюда, пожалуйста.
Вулкан стоял в дальнем конце зала. В отличие от природных, грубых и ничем не украшенных, он являл собой идеальный конус с углом при вершине осевого сечения ровно девяносто градусов. Жерло или сосок венчали развалины античного храма с дорическими колоннами красного мрамора и полуобвалившимся золотым куполом. Гору из чёрного мрамора с красными прожилками украшали вездесущие золотые сатиры, нимфы, кентавры и прочий мифологический зверинец. Вулкан имел в высоту не более четырёх футов, но казался выше благодаря постаменту в половину человеческого роста, поддерживаемому кариатидами в образе Тифона и прочих земнородных чудищ.
– Если вы подойдёте ко мне, доктор, я покажу вам удивительный винт.
– Простите?
Мисс Бартон открыла неприметный люк с задней стороны постамента и теперь манила Даниеля рукой. Тот обошёл вулкан, осторожно присел на корточки и заглянул внутрь. Теперь он увидел цилиндр, идущий под наклоном от установленного на полу чана к жерлу.
– Роджер очень хотел, чтобы вулкан извергал потоки расплавленного серебра. Это было бы так эффектно! Однако мистер Макдугалл побоялся, что могут загореться гости.
– Что тоже было бы по-своему эффектно, – пробормотал Даниель.
– Мистер Макдугалл уговорил Роджера остановиться на фосфорном масле. Его изготавливают в другом месте, привозят сюда в бочке и выливают в ёмкость. Архимедов винт поднимает его вверх, так что оно изливается из кратера и бежит по склонам, обращая в бегство кентавров и прочих созданий.
– В бегство?!
– О да, ибо фосфор изображает потоки жидкого огня.
– Это я понимаю. Но как они бегут?
– Они заводные.
– И все сделаны Макдугаллом?
– О да.
– Я помню, что приглашал ювелира по фамилии Милхауз, но не припоминаю механика по фамилии Макдугалл…
– Мистер Милхауз подрядил мистера Макдугалла сделать хитроумные части механизма. Когда мистер Милхауз умер от оспы…
– Мистер Макдугалл сменил его, – догадался Даниель, – и не мог остановиться, придумывая одни хитроумные части за другими.
– Пока Роджер не сказал ему: «Хватит», боюсь, несколько категорично. – Катерина Бартон поморщилась, так что Даниелю захотелось погладить её по голове.
– Он ещё жив?
– Да. Работает в театрах, делает призраков, взрывы и ураганы.
– Ну разумеется.
– При одном из поставленных им морских сражений сгорел занавес.
– Охотно верю. И как часто вулкан извергается?
– Раз или два в год, во время больших приёмов.
– И в таком случае мистера Макдугалла возвращают из ссылки?
– Да. У Роджера с ним договорённость.
– Откуда берётся фосфор?
– Его привозят, – сказала Катерина Бартон так, словно эти слова заключали в себе ответ.
– И как мне отыскать мистера Макдугалла?
– В Королевском театре в Ковент-Гардене собираются ставить новую пьесу под названием «Сожжение Персеполя».
– Благодарю вас, мисс Бартон, я всё понял.
тот же день, позже
Даниель посещает Исаака
– У МЕНЯ ДЛЯ ВАС ЕСТЬ ЗАГАДКА, связанная с гинеями, – такими словами Даниель нарушил двадцатилетнее молчание между собой и сэром Исааком Ньютоном.
Разговор этот Даниель продумывал с того самого дня, как Енох Роот возник на пороге его дома: в каких выражениях передать значимость происходящего, сколько времени уделить воспоминаниям о годах в Кембридже, касаться ли их последней встречи, памятуя, что она закончилась наихудшим возможным образом (исключая смертоубийство). Словно драматург, комкающий черновик за черновиком, он вновь и вновь набрасывал в голове сценарий встречи, и всякий раз действие устремлялось к кровавой развязке, наподобие последнего акта «Гамлета». В конце концов Даниель рассудил, что, по словам Сатурна, ему остались дни или часы, а значит, жалко тратить их на формальности.
Когда дверь открылась и он через комнату взглянул Исааку в лицо, то не увидел следов ярости или (что было бы куда опаснее) страха, только обречённость. Исаак сидел с видом герцога, которому неожиданно свалился на голову умственно неполноценный братец. Тут-то экспромтом и возникла фраза про гинеи. Слуга, открывавший дверь, глянул на Даниеля, как на труп висельника в жаркий день, и затворил тяжёлые створки.
Исаак и Даниель остались с глазу на глаз в кабинете. По крайней мере, Даниель решил, что это кабинет. Он не мог представить, чтобы у Исаака имелись гостиная или спальня, – любая его комната была по определению рабочей. После дома Роджера тёмная обшивка стен казалась почти деревенской. Дверь тоже была дубовой; когда она закрылась, то словно исчезла, породив впечатление, будто Исаак и Даниель – два высушенных экспоната в деревянном ящике. Окна кабинета выходили на Лестер-филдс, резные ставни были открыты, но полузадёрнутые алые занавеси впускали лиш