– Приношу извинения! – продолжала герцогиня. – Пока сын мне не сказал, я понятия не имела, что чему-то помешала. Я была уверена, что застану вас одну.
– Вы застали меня одну, но потому лишь, что он, заслышав карету и не зная, что в ней вы, поспешил скрыться.
– Ах уж эти матери! Потревожить сына в такую минуту! Вам следовало меня прогнать!
– Ах нет, нет, какие пустяки! – воскликнула принцесса. – К тому же мы были не одни – я определённо слышала рядом крадущиеся шаги.
– Соглядатаи?!
– О нет, здесь не Версаль с его византийскими интригами и шпионами за каждым кустом. Без сомнения, просто кто-то из гостей, прибывших на похороны, позабыл о своих манерах.
– Наверное, на них и залаяли мои несносные псы!
– Ничего страшного. Вечером София упокоится в семейном склепе. Английская делегация покинет дворец и августейшие гости тоже. Тогда мы вновь встретимся на том же месте, где сегодня утром, и начнём с того, на чём остановились.
– Мне показалось, что мой сын немного не в духе, как будто его чего-то лишили.
– Хорошо, когда мужчины не сразу получают желаемое, – объявила Каролина. – Тогда они ведут себя наиболее любезным для нас образом: проявляют отвагу и галантность.
Герцогиня ненадолго задумалась, прежде чем ответить:
– В словах вашего высочества есть резон. Однако когда-нибудь, когда у нас будет больше времени, я, возможно, расскажу о человеке, который слишком сильно желал того, чего не мог получить.
– И как же он поступил?
– Повёл себя чересчур отважно, чересчур галантно и не смог вовремя остановиться.
– И всё ради вас, Элиза?
Вновь молчание. Элиза, только что свободно болтавшая при посторонних о Каролининых сердечных делах, внезапно стала куда сдержанней.
– Вначале не исключено, что из-за меня. Потом – трудно сказать. Он добился богатства и определённой власти. Возможно, дальше им двигало желание их упрочить.
– Значит, он много лет совершал подвиги галантности и отваги ради вас, затем – ради богатства и влияния. Почему вы до сих пор не вышли за него замуж?
– Всё очень сложно. Когда-нибудь вы поймёте.
– Я вижу, мои слова вас сильно задели, – вы ни с того ни с сего взяли покровительственный тон. – Это было произнесено с оттенком весёлости.
– Прошу простить меня, ваше высочество.
– Мне кое-что известно о сложностях – разумеется, в сотни раз меньше вашего. И я знаю, что всегда есть способ их преодолеть. Вы его любите?
– Человека, о котором я говорила?
– Разве мы обсуждали кого-то ещё?
– Наверное, любила, когда у него не было ничего.
– Ничего, кроме вас?
– Меня, сабли и скакуна. Потом, когда он начал затевать безумные прожекты, чтобы приобрести больше, мы поссорились.
– Зачем ему было приобретать больше, если у него были вы?
– Это я и пыталась ему втолковать. Мне было обидно!
– Если хотя бы половина того, что я о вас слышала, правда, вы вполне могли обеспечить и себя, и его… А, вот оно! Мужская гордость?
– Да, и глупое желание доказать, что он не хуже меня. Сделаться таким же, как я. Он не понимал, а я не сумела объяснить, что люблю его именно за наше несходство.
– Почему вы не объясните это сейчас? Он приедет на похороны?
– О нет, нет! Вы не понимаете, ваше высочество. Я говорю не о событиях недавнего времени. Это было тридцать лет назад. С тех пор я его не видела. И уж будьте уверены, на похороны он не приедет.
– Тридцать лет.
– Да.
– Тридцать лет.
– …
– ТРИДЦАТЬ ЛЕТ! Больше, чем я живу на свете! Это тянется всё время, что я вас знаю!
– Я бы не сказала «тянется». Это эпизод моей юности, давно позабытый.
– Я вижу, как вы его позабыли!
– …
– Где он сейчас? В Англии?
– Людей может разделять целый мир, даже если они находятся в одном городе…
– Он в Лондоне?! И вы ничего не предприняли?!
– Ваше высочество!
– Ну вот, у меня появилось ещё одно основание стать принцессой Уэльской, а со временем и королевой – чтобы монаршей властью уладить ваши сердечные дела.
– Умоляю вас не… – начала герцогиня, теперь смущённая не на шутку, и тут же умолкла, потому что их перебила Генриетта Брейтуэйт.
– Церемония скоро начнётся, ваше высочество, – объявила та, глядя в окно, за которым толпа в чёрном сукне и шёлке устремилась к дворцовой церкви. Затем Генриетта смиренно потупила взор и показала палочку из слоновой кости. – Совершенно ровная. Сколько бы раз нам ни пришлось ей воспользоваться, на коже вашего высочества не останется и следа.
– Генриетта, – сказала принцесса, – без вас моя жизнь была бы совершенно иной.
Двусмысленное высказывание, однако миссис Брейтуэйт предпочла истолковать его лестным для себя образом и сделала реверанс, даже слегка зардевшись.
Похороны Софии
– У МЕНЯ К ВАМ ДЕЛОВОЕ предложение, мадам, – произнёс сухопарый господин, маячивший на краю Элизиного зрения последнюю четверть часа. – Вы могли бы меня выручить.
– О нет, только не это! – сказала Элиза и повернула голову к докучливому незнакомцу, который неотступно преследовал её в толпе придворных.
Они стояли в Герренхаузенском саду между партерами в северной его части. Маленькая дворцовая церковь не могла вместить всех прибывших на похороны. Служба началась час назад. Каролина и другие члены семьи были в церкви, остальные стаей чёрных голубей облепили садовые дорожки.
Уголком глаза Элиза видела, что навязчивый господин одет в чёрное, а парик у него белый, но в этом он не отличался от остальных присутствующих мужчин. Теперь, впервые взглянув ему в лицо, она поняла, что белые волосы, хотя несомненно чужие, не выглядят неестественно: её собеседник был очень стар.
– Даже в самые радостные дни я не люблю, когда меня одолевают якобы деловыми предложениями. А уж в такой…
– Речь о нашем отсутствующем друге…
Элиза почти не сомневалась, что он говорит о Лейбнице. Доктор не прибыл на похороны. Редкие замечания придворных касательно его отсутствия, как дымок, выдавали тлеющее пламя сплетен. Кто же этот человек? Старый англичанин, знающий её, друг Лейбница.
– Доктор Уотерхауз?
Он опустил веки и поклонился.
– Сколько же…
– Если судить по наружности, сто лет для меня, полчаса для вас. Если вы предпочитаете календарь, ответ – примерно четверть века.
– Почему вы не заехали ко мне в Лестер-хауз?
– До того как получить ваше приглашение, я принял приглашение другой дамы. – Даниель взглянул на вход в церковь. – И оно не оставило мне времени ни на что иное. Надеюсь, вы простите мою неучтивость?
– Которую? Что вы не заехали ко мне? Или что одолеваете меня деловыми предложениями?
– Если они и впрямь вам неприятны, считайте, что я действую от имени самого доктора.
– Когда я впервые с ним познакомилась, он носился с прожектом ветряного двигателя для откачки воды из гарцских рудников, – с нежностью проговорила Элиза. – Надеялся добыть столько серебра, чтобы построить логическую машину.
– Удивительное совпадение. Когда я с ним познакомился, по меньшей мере на десять лет раньше вас, он работал над самой машиной. Потом отвлёкся на дифференциальное исчисление.
– Я пытаюсь в мягкой форме намекнуть вам…
– Что прожекты доктора безумны? Да, я сразу вас понял.
– Как бы я ни любила доктора и его философию, и как бы ни любили их вы…
– Разумеется. – Старик дружески улыбнулся, старательно не разжимая губ, чтобы не показывать плохие зубы.
– Если он не может осуществить свои прожекты при всей финансовой помощи русского царя, то что ему проку от меня?
– Об этом-то я и хотел с вами поговорить, – начал Даниель, но тут двери церкви распахнулись.
Гроб Софии несли короли, курфюрсты и герцоги. Его поставили на лафет, запряжённый вороной лошадью. Из церкви вышли остальные члены семьи. Лафет с гробом тронулся по центральной аллее к большому фонтану, за ним – те из провожающих, кому позволяли силы и возраст. Даниель пристроился в хвост процессии. Там его и отыскала Элиза.
Даниель сказал:
– Вы, наверное, догадались, что отсутствие Лейбница связано с его работой у русского царя. Я полагаю, что доктор сейчас в Санкт-Петербурге.
– Тогда его отсутствие вполне объяснимо, – заметила Элиза. – За такое время получить известие и проделать обратный путь, притом что русские воюют со шведами…
– Невозможно, – согласился Даниель. – И вы даже не удосужились спросить, отпустят ли его.
Пауза и несколько шагов по гравийной дорожке, прежде чем Элиза ответила, уже совершенно другим голосом:
– Почему его могут не отпустить?
– Царь не отличается терпением. Он хочет получить нечто и впрямь работающее.
– Тогда наш друг действительно в опасности.
– Не совсем. Я этим занимаюсь.
– В Лондоне?
– Да. Маркиз Равенскар изыскал средства для строительства Двора технологических искусств в Клеркенуэлле.
– Зачем? – спросила Элиза, показывая, что немного знает маркиза.
– Долгота. Он надеется, что люди, которые там трудятся, найдут способ её определять.
– Что за люди?
– По большей части искусные часовщики, органные мастера, ювелиры, механики и создатели театральной машинерии со всего христианского мира.
Процессия достигла большого фонтана. Многие гости уже, вероятно, обдумывали, как опишут его сегодня вечером в своих дневниках: стенающий от горя, омывающий небеса током горючих слёз. Процессия медленно двинулась вокруг водоёма и назад ко дворцу. Элизина кружевная наколка поникла от водяной пыли.
– Если Лейбниц оказался между Петром Великим и Роджером Комстоком, боюсь, ему не поможем ни я, ни вы.
– Всё не так мрачно. Нужен не капитал, а финансирование.
– Нечто вроде переходного займа?
– Пожалуй. Или, скажем, независимое вложение в смежный проект.
– Я слушаю, – сказала Элиза голосом человека, закусившего пулю в ожидании, когда цирюльник будет ампутировать ему ногу.
– Вы славитесь своими познаниями в товарах.