[404]. Однако реальность лишь отчасти подтверждала эти надежды. Близость богословия к жизни подразумевала, с одной стороны, научное решение тех задач, которые эта жизнь ставила, с другой стороны, жизнь самого богословия как науки, то есть развитие, постановку проблем и поиск их решения, определение перспектив, выработку методов. Однако первое было затруднено, ибо богословская наука еще не научилась формулировать богословские проблемы, возникающие в жизни, в виде научных задач. Второе также шло довольно косно: привычная схоластичность богословия, дававшая иллюзию полной логичности, «всеобъясненности», предлагавшая диалектические рассуждения вместо поиска решения, отдаляла богословие от истинной научности.
При этом в середине 1850‑х гг. стало ясно, что специалисты с высшим богословским образованием должны быть в разных сферах церковной жизни, но это должны быть специалисты. Стали высказываться – официально и неофициально – замечания о естественном вырождении «бо гословского энциклопедизма», о поверхностном многознании выпускников академий, об отсутствии специалистов в той или иной области богословия, о неумении выпускников академий решать конкретные научные и церковно-практические вопросы. Поэтому идея специализации начала рассматриваться именно в направлении приготовления специалистов-богословов. Хотя эпоха «богословского энциклопедизма» явно подходила к концу, отказ от идеи реформы 1808–1814 гг. о всесторонней «учености» выпускников академий должен был неизбежно встретить препятствия. С другой стороны, многим теоретикам и практикам богословского образования становилось ясно, что Устав 1814 г. актуален и ценен общим направлением, идеей и принципами высшего духовного образования, а не буквальным его сохранением. Более того, для того чтобы сохранить принципы этого Устава и выполнить поставленные им задачи, необходимо адекватно и оперативно реагировать на развитие науки, новые запросы к богословию. И если главным принципом преобразования 1808–1814 гг. было развитие духовной учености в научном, учебном и просветительском вариантах, следовало внести необходимые коррективы в «букву», дабы сохранить «дух».
На какие элементы, уже выработанные высшей духовной школой, можно было при этом опираться? При проектировании реформы 1808–1814 гг. предполагалось развивать богословскую «ученость» путем выработки у студентов самостоятельного научного мышления. На это прежде всего была направлена мощная система сочинений и диссертаций, составление которых должно было сопровождать и изучение всех курсов, и итоговые испытания. Однако тематика сочинений, унаследованная от дореформенной духовной школы – рассуждения, ограниченные школьным знанием, – мало способствовала научно-критическому подходу и выделению научных проблем, умению проводить научное исследование и делать выводы. Правда, как указывалось выше, во второй половине 1830‑х гг. митрополит Киевский Евгений (Болховитинов) предлагал студентам КДА в качестве тем для курсовых рассуждений и текущих сочинений не отвлеченные, а реальные вопросы, подразумевавшие обработку источников[405]. Такие же эксперименты «научного оживления» студенческих сочинений проводились в СПбДА – по про блемам, связанным с русским расколом, с унией, в МДА – по греческим и славянским источникам, в КазДА – по проблемам, связанным с миссионерской деятельностью, а с 1850‑х гг. – по источникам из библиотеки Соловецкого монастыря. Но все эти эксперименты должны были получить системное оформление.
Таким образом, в процессе развития высшего духовного образования при действии Устава 1814 г. было выделено три задачи, которые были связаны с научной подготовкой студентов:
1) построение целостного, согласованного и гармоничного научного богословского образования;
2) введение в него системы подготовки специалистов, ориентированных на научные исследования и преподавание конкретных областей богословской науки (по крайней мере, в высшей богословской школе);
3) включение в высшее богословское образование элементов научного исследования.
Эти задачи и решались в дальнейшем – при подготовке, непосредственной разработке, реализации и коррекции реформ духовных академий.
1869–1884 гг.
В конце 1850‑х гг. был поднят вопрос о необходимости проведения новой реформы духовных академий. В 1858 г. обер-прокурор А. П. Толстой попросил высказаться по этому поводу столичных архиереев – митрополита Санкт-Петербургского Григория (Постникова) и митрополита Московского Филарета (Дроздова). Наиболее важны были предложения архиереев по развитию «богословской учености», в том числе в учебном процессе. Митрополит Григорий предлагал два этапа: 1) иметь в корпорациях специалистов по разным областям богословия, способных научно их разрабатывать и руководить студентами в занятиях этими науками, 2) сосредоточивать внимание студентов на определенной области богословского знания путем «специализации» их самостоятельных практических занятий. По одному-двум избранным предметам они должны выполнять упражнения и писать сочинения, причем срок написания этих сочинений надо увеличить и темы давать в большом числе, как для курсовых сочинений. Таким образом, и практические занятия, и сочинения должны были стать именно теми элементами научной работы, которые позволили бы студентам, с одной стороны, подготовиться к написанию выпускной работы, с другой стороны, к работе под руководством преподавателей, перенимать у них научно-исследовательский опыт. Святитель Филарет был менее склонен менять систему. Он считал, что специальные занятия избранными науками можно дозволять лишь избранным под строгим контролем преподавателей. Иначе при переносе акцента на специальные занятия отдельными областями и вопросами богословия появится опасность разрушить единую научную богословскую систему и потерять даже тот уровень знания, который дают академии в настоящее время. Святитель Филарет настаивал на специализации не студентов, а выпускников академий – членов академических и семинарских корпораций в преподаваемых ими науках[406]. Относительно введения элементов научного исследования в учебный процесс оба преосвященных высказывались положительно. Но они считали, что именно на научное познание и был настроен Устав 1814 г., поэтому в его рамках преподаватели, имеющие личный опыт научной деятельности, смогут передать его и студентам. Точку зрения, выраженную в записках 1857–1858 гг., митрополиты Филарет и Григорий высказывали неоднократно и в дальнейшем.
В это же время был осуществлен опрос (см. 1.3) других епархиальных архиереев и ректоров семинарий – «о желательных изменениях в духовном образовании». В нем затрагивались и проблемы высшей духовной школы, ибо семинарское образование во многом определялось преподавателями – выпускниками академий. И хотя общий пафос ответов был, разумеется, направлен на педагогическую составляющую духовно-академического образования, затрагивалась и научная, ибо семинарии в эти годы чувствовали необходимость в преподавателях-специалистах. Главной идеей, которую в той или иной форме высказало большинство авторов, был призыв к специализации. При этом рассматривался и вариант общебогословской специализации академий, которая позволила бы каждому выпускнику научно углубиться в богословие, не рассеивая внимание на небогословские науки. Но тогда готовить семинарских преподавателей по небогословским наукам следовало в университетах, что многие архиереи и ректоры признавали неблагоразумным: слишком много извне приносится в духовные школы мыслей, «против которых теперь приходится бороться»[407]. Более удобным и разумным было сочтено образование факультетов-отделений для приготовления специалистов по разным предметам. И хотя имелось в виду факультетское изучение наук преимущественно небогословских, была высказана радикальная идея: цель духовных академий как высших учебных заведений «…состоит не в энциклопедическом образовании, как низших и средних училищ, а в исключительном приготовлении к известному служению»[408].
Эта идея – специализации в духовных академиях – рефреном звучала на заседаниях двух Комитетов по разработке нового Устава духовных семинарий: в 1860–1862 гг. и в 1866–1867 гг. Наконец, понятие преподавателя-специалиста, причем как по небогословским, так и по конкретным богословским наукам, было закреплено положениями Устава православных духовных семинарий 1867 г.
Разумеется, не могли обойти вниманием этот важнейший вопрос и сами академии. Однако взгляд «изнутри» несколько отличался от взгляда семинарского руководства. В 1867 г. были составлены мнения академических Конференций о желательных изменениях, прежде всего в учебном строе академий. Кроме того, некоторые преподаватели и ревнующие о богословском образовании выпускники академий опубликовали личные мнения по этому вопросу[409]. Все проекты Конференций духовных академий и частные мнения были едины в определении главных проблем духовно-академического образования: многопредметности и слабой подготовленности выпускников к какой-либо конкретной деятельности, как научной, так и специально-педагогической. Главную причину этих проблем все авторы усматривали в соединении двух задач духовных академий: специально-богословской и общепедагогической. Реформа должна была определить приоритетность этих задач и преобразовать все стороны деятельности академий для наилучшего исполнения прежде всего главной задачи.
Однако размышления по поводу задач академий открыли новый пласт проблем: 1) неопределенность главной цели деятельности академий, соответственно, отсутствие структурообразующей идеи учебного плана, 2) неопределенность внутренней структуры богословия, не позволявшая выделить перспективные направления богословской специализации, 3) неопределенность взаимоотношений богословия с другими науками. Следствием была неопределенность состава наук духовных академий в целом и их включение в учебный план каждого студента.