Как и предполагали рецензенты проекта, специализация – по крайней мере, по отделениям – была доминирующей в учебном процессе. Это не могло лишить студентов полного представления о полноценной системе богословия, так как подавляющее большинство из них были выпускниками духовных семинарий, где изучались, как и раньше, все богословские дисциплины[425]. Но разумеется, в семинариях речь не шла о научном изучении богословия, поэтому система богословия была знакома их выпускникам, но не изучена ими с научной точки зрения. Тем более не заострялось внимание на главных исследовательских проблемах в конкретных областях богословия. Поэтому, занимаясь в академиях богословием уже на ином уровне, но лишь одной из его составляющих, студенты неизбежно получали научную «однобокость», с трудом осоз навая ее связь с другими областями богословия. Исследуя в дальнейшем частный богословский вопрос, проблему, большая часть студентов не могла определить ее истинное место в научно-богословской системе и тем более использовать совокупность ее достижений и методов.
К сожалению, и с изучением специальных предметов ситуация была не столь однозначна. Даже преподаватели одного и того же специального предмета богословского отделения – догматического богословия – А. Л. Катанский в СПбДА и А. Д. Беляев в МДА констатировали разное отношение студентов к своим лекциям. А. Л. Катанский никогда не имел таких внимательных и усердных слушателей, как в период действия Устава 1869 г., А. Д. Беляев же до Рождества видел в аудиториях больше половины студентов богословского отделения, после Рождества – меньше половины, при этом записывали лекции не более двух-трех человек[426]. Явление, замеченное А. Д. Беляевым, не означало расслабления студентов и отсутствия интереса к богословской науке. Но смещение акцента с освоения знания на самостоятельную работу имело и такие последствия.
Как обстояло дело с самостоятельным вкладом студентов в свое образование? Возможности для этого предоставлялись в старых формах – лекции и сочинения, но они должны были наполниться новым содержанием и иметь иной смысл: научить элементам научной работы, установить более тесную связь студента с преподавателем. Участие студентов в лекционной форме обучения состояло в аудиторной записи и составлении конспектов. Студенты, прошедшие такую школу, были ей благодарны не только за приобретаемые знания и выработанное усердие, но и за выработанное умение работать с научной литературой и с источниками – конспектировать, выбирать основное, устанавливать факты и обращать внимание на степень их достоверности, устанавливать логику рассмотрения той или иной проблемы. Составленные конспекты переходили по наследству младшим курсам, критически оценивались и пополнялись по мере надобности, составляя, параллельно преподавательскому преемству в той или иной дисциплине, преемство студенческое[427].
Сочинения, ради которых часто приносились в жертву лекции, пользовались преимущественным вниманием как студентов, так и преподавателей. При уменьшении их числа – с семи-девяти в год при Уставе 1814 г. до трех при Уставе 1869 г. (на первых двух курсах) – возросли требования[428]. Исследовательский подход еще при действии Устава 1814 г. сменил «рассуждения», но часто это было школьное изучение уже решенных научно-богословских проблем. Разумеется, изменения не могли произойти быстро, но общие требования к высшей богословской школе – развитие специальных исследований – отражались и на младших курсах. Поэтому и в сочинениях стали постепенно вырабатываться элементы научного исследования: работа с источниками, овладение сравнительным и критическим анализом, умение делать выводы. Однако регулярное руководство студентами, пишущими сочинения, преподавателями по-прежнему практически не осуществлялось: сказывалась загруженность собственными научными изысканиями, составлением курсов лекций. Некоторые преподаватели, занятые составлением лекций, не успевая проверять сочинения, просили написать «что-нибудь с листик»[429]. Студент церковно-практического отделения СПбДА 1878–1882 гг. Алексей Зеленецкий вспоминал, что из всех преподавателей отделения лишь профессор словесности и русской литературы В. В. Никольский и профессор истории философии М. И. Каринский руководили студентами при написании сочинений: давали советы, объясняли проблемы темы, помогали правильно сформулировать цель и задачи работы, учили отрабатывать исследовательские приемы, указывали и даже давали литературу. Остальные преподаватели, отдавая науке «день и ночь» и работая над лекциями, студентами занимались мало[430]. Поэтому студентам приходилось учиться на «негативном опыте», и то в случае, если преподаватель писал рецензии. Никаких критериев, предъявляемых к сочинениям, сформулировано не было, требования к работам и система оценки зависели лишь от проверяющего преподавателя, и эти вопросы редко обсуждались на заседаниях Советов или отделений[431]. Одни преподаватели считали главной задачей сочинений адекватное изложение лекционного материала, другие – максимально широкое использование литературы, третьи – самостоятельную работу с источниками, четвертые – умение выстраивать логику работы. Тем не менее, баллы за сочинения ценились выше, чем за устные ответы. Совет МДА даже установил «точную математическую расценку»: балл, полученный за семестровое сочинение, считался в четыре раза выше балла за устный ответ на экзамене, а за кандидатское сочинение – даже в двенадцать раз[432].
О возможности каких-либо иных форм самостоятельных занятий студентов в Уставе не говорилось, но оговаривалось право академий «учреждать ученые общества», а к деятельности обществ в учебном заведении могли привлекаться и студенты. Указанные направления деятельности таких обществ – изучение и издание источников христианского вероучения, памятников и материалов, относящихся к истории и современному состоянию Церкви; обзор произведений отечественной и иностранной литературы открывал широкие перспективы для постепенного включения студентов всех курсов в научный процесс[433]. Но использовались эти возможности не так часто. Ректор СПбДА протоиерей Иоанн Янышев попытался устроить в академии такое общество. По субботам после всенощной желающие студенты и преподаватели собирались в аудитории и читали рефераты «кто о чем хотел». Западное богословское образование – прежде всего немецкое – практиковало такую форму обучения. В Уставе теологического факультета Берлинского университета, который имелся в виду при составлении Устава 1869 г., оговаривалась деятельность «богословских обществ» из профессоров и студентов для катехизических, гомилетических, археологических упражнений, богословских сочинений и богословских состязаний[434]. Выпускники СПбДА вспоминали общество протоиерея Иоанна с большой благодарностью, как нечто «новое и небывалое» в духовно-учебной системе[435]. Но распространения это начинание при Уставе 1869 г. не получило.
На 3‑м курсе от студентов ждали первого самостоятельного исследования – кандидатского сочинения. Однако с этим сочинением был сопряжен ряд проблем. Одной из проблем была неготовность студентов к проведению самостоятельного исследования в научном отношении, другой – недостаточность времени, отведенного на само исследование и на написание квалификационной работы. Выход виделся в более раннем включении в научно-исследовательский процесс, чем официально предписывал Устав. Ректор СПбДА протоиерей Иоанн Янышев, ректор МДА протоиерей Александр Горский, многие преподаватели советовали студентам раньше определяться со своими богословскими интересами. Оптимальным режимом было такое распределение: выбор темы на 2‑м курсе, при использовании не только указаний базовых курсов, но и личного общения с преподавателями по семестровым сочинениям; серьезное написание работы на 3‑м курсе, построение надежной источниковой базы исследования, определение главных проблем, выработка методов; затем продолжение и углубление исследования на 4‑м курсе в виде магистерской диссертации[436].
Студентам предоставлялся выбор предмета и темы – насильственное распределение тем в условиях Устава 1869 г. трудно было даже представить. Но в результате самоопределения студентов одни члены преподавательской корпорации были «завалены» кандидатскими сочинениями и с большим трудом успевали их прочитывать, другие не имели ни одного. После ревизии архиепископа Макария в 1874–1875 гг. (см. 1.3), руководство академий строго следило за богословской направленностью тем выпускных сочинений, и небогословские кафедры официально тем не давали. Но еще в 1881 г. студент 3‑го курса СПбДА A. Зеленецкий писал кандидатскую диссертацию по русской литературе B. В. Никольскому об И. С. Тургеневе. Правда, как он вспоминал, это было «последнее сочинение на светскую тему»[437]. Таким образом, систему научного руководства и правильного подхода к кандидатским работам наладить было непросто. Но серьезные студенты старались максимально использовать условия Устава 1869 г. и делали кандидатскую работу основой для магистерской.
Что касается специальных занятий 4‑го курса, то их потенциальные возможности научной подготовки использовались некоторыми студентами, хотя и в разной степени. Даже при стабильном действии Устава 1869 г. организовать системное «изучение науки по первым ее источникам» и «ознакомление с лучшими иностранными и отечественными сочинениями» не удалось. Но в отдельных случаях, при удачном сочетании «учитель – ученик», эффект был довольно заметный. Так, профессор СПбДА по кафедре догматического богословия А. Л. Катанский писал в воспоминаниях о специальных занятиях с единственным студентом, выбравшим на 4‑м курсе его группу предметов (богословие основное, догматическое и нравственное), – священником Георгием Титовым (выпуск 1873 г.). Занятия доставляли удовлетворение как профессору, так и студенту. Но это было скорее индивидуальное общение студента с научным руководителем, чем групповое занятие. При более широком составе специальных групп такие занятия чаще всего терпели фиаско