Я уже миновал относительно благополучный район и гулял там, где ныне обретались все те, кого выкинуло на обочину жизни. Было темно, без электрического освещения было сложно что-то разобрать, тьму разгоняли лишь горящие тут и там костры. Благодаря своему улучшенному зрению я неплохо видел в темноте, и увиденное меня поражало.
Здесь было всё. Возле одного из костров лежал связанный мужчина и бессильно, слезящимися от горя и ярости глазами наблюдал, как троица мужиков насиловала красивую блондинку, судя по всему, его супругу или девушку. Она уже даже не кричала — хрипло выла от боли, пока двое имели её в зад и влагалище. Третий держал её за волосы и, неотрывно глядя в её заплаканное, покрытое растекшейся тушью лицо, дрочил… Меня разозлило увиденное, я хотел вмешаться, но в голове начала подниматься мутная тяжесть, что-то внутри меня словно шептало — не лезь, молчи и иди дальше…
И я пошёл дальше. Этот тихий голос завораживал, подчиняя меня себе, и позволял себе поддаться на его уговоры. Вот компания из пятерых мужчин насилуют симпатичную женщину лет тридцати и заставляют на это смотреть девочку лет двенадцати, видимо, это её дочь. Старшая рыдает, умоляет отпустить её дочь, обещает ублажить всех добровольно, только б отпустили девочку. Один из мужиков, видимо, главный, с хохотом отвечает, что их так больше устраивает и даёт пощечину ребенку, которого в этот момент держит за волосы. Сам ребенок уже ни на что не реагирует, она не стонет, не вырывается — только молча плачет. Видимо, шок.
В груди уже непонятный клубок из злобы, бешенства на людей и одновременно какого-то темного, омерзительного возбуждения. Я стыжусь этого, последнего чувства, я пытаюсь внушить себе, что я не такой, как эти животные…
Я продолжал идти. Вот уже какая-то сюрреалистическая картина — две женщины привязали молоденького паренька, лет четырнадцати, только недавно достигшего переходного возраста, к столу. Одна из них, стройная, эффектная брюнетка с прекрасными формами и волосами ниже задницы, сейчас распущенными, сидит, задрав платье и скинув обувь, на корточках, вцепившись в край стола, и быстро, яростно елозит влагалищем по лицу паренька. Она то стонет, то начинает хохотать, вот её сотрясает бешеный, безумный оргазм, по лицу паренька течёт ее моча…
Вторая, толстая, некрасивая баба, вцепившись одной рукой пареньку в яйца, бешенно ему отсасывает, заглатывая член целиком. Она просовывает вторую руку под зад паренька, и, судя по тому, как он в ужасе начинает дёргаться задом, пытается засунуть палец ему в анал…
Первая, брюнетка, вновь принимается терзать лицо паренька. Видимо, что-то почувствовав, она поворачивается ко мне, поднимает руку к потолку, и, хохоча, пускает молнию.
— Присоеденяйся, красавчик, мои зад и ротик свободны! — со смехом зовёт она, не прекращая двигаться.
Дальше… Я иду дальше… Я как в каком-то трансе, безумие происходящего цепляет и меня, оно начинает уносить мысли из моей головы. Я не могу сказать, что абсолютно все ведут себя, как эти животные, нет. Есть даже вполне достойные люди, что пытаются помочь ближнему своему. Некоторым это даже удаётся.
Но большинство старается тихо забиться по щелям и не подавать признаков своего присутствия. Я вижу ещё немало сцен, подобных описанным выше — насилуют как группами, так и поодиночке, как мужчины, так и женщины. Джин безнаказанности вкупе с темнотой и апокалипсисом — вот они, главные ингредиенты того блюда, что я наблюдаю. Бешенство и злоба всё больше уходят на второй план, мне все больше хочется из зрителя стать участником этого сумасшествия, в голове всплывает предложение брюнетки…
Вижу очередную сцену, что совсем выбивает меня из колеи — четверо мужчин насилуют мужчину и женщину, супругов, судя по обручальным кольцам, на глазах друг у друга. Блядь! Да что же это такое?!
Вспышка ярости, и я, не контролируя себя, бью молнией. Первая электрическая дуга полметра диаметром, бьёт в одну группу совокупляющихся людей, вторая — в другую. В порыве безумия я не делаю различий между жертвами и насильниками, мои атаки убивают и тех, и других. Шесть обугленных, дымящихся тел и топот удирающих свидетелей этой сцены — вот награда моему внутреннему зверю.
Я понимаю, что надо бежать. Мне некого здесь боятся, местный сброд, даже собравшись все вместе, мне не угроза. Бежать нужно от себя, от того безумия, что поднимает во мне голову, от мыслей на краю сознания, что подталкивают меня — ну же, давай, насилуй, бей, унижай и убивай, никто ничего не узнает. А если и узнает — кто сможет, да и вообще захочет, тебя осуждать из-за этого сброда, оказавшегося здесь как раз из-за своих слабости и безволия? До неудачников никому и никогда нет и не было дела, даже в куда более благополучные времена, не говоря уж о нынешних временах, временах конца света.
И я побежал. Побежал назад, не глядя больше на злодеев и жертв, не слушая мольб о помощи, не давая себе ни о чем задуматься… Я боялся больше всего одного — что тот внутренний шёпот, что становился всё громче, всё же сумеет подавить мою слабеющую волю.
Остановился я лишь у самых казарм. На меня удивлённо уставились четверо бойцов, дежурящих у лестницы, и Алёна с Дарьей, о чем-то, видимо, споривших. Гляжу сперва в пару карих глаз, затем в пару ярко-зеленых.
— Пойдём со мной. Нужно кое-что обсудить, у меня на этаже, — говорю я, хватая Алёну чуть выше локтя. Я слышу хрип в своём голосе, понимаю, как все это странно выглядит со стороны, но мне плевать. Зверь во мне лишь распаляется всё больше.
— Но я… — слабо пытается возразить изумленная девушка, но слова сейчас точно не способны меня остановить.
— Потом, всё — потом, — хриплю я и тяну её за собой.
Вижу охреневшие лица бойцов и недовольный взгляд брюнетки. Она пытается остановить меня, что-то хочет сказать, однако я лишь отмахиваюсь. Мне сейчас одинаково на***ть и на них, и на неё.
Буквально затаскиваю девушку на второй этаж. В коридоре парень с девушкой, из новичков, стоят возле моей двери. На стенах самодельные факелы, коридор неплохо освещен — для меня, с моими развитыми органами чувств.
— Н***й отсюда, — рыкнул я.
Ребят как ветром сдуло. Распахиваю дверь, в комнате нет факелов, но через открытые жалюзи сюда проникает свет из коридора.
Снимаю шлем, стягиваю панцирь, скидываю перчатки, остаюсь в рваной куртке. Девушка смотрит на меня широко раскрытыми, испуганными глазами. Толкаю ее на диван, раздеваюсь по пояс.
Она смотрит на меня взглядом, которым смотрит замерший в ужасе от осознания собственного бессилия кролик, глядя на приближающегося удава. Я чувствую, как меня захлёстывает похоть, чувствую злость на себя — я поступаю омерзительно с человеком, что сегодня спас мою жизнь, но ничего не могу с собой поделать. Ужас в её глазах пьянит меня хлеще любого алкоголя, любого наркотика…
Я срываю с неё кольчугу, рву на груди топ и лифчик под ним. Вижу небольшую, аккуратную грудь, с яростно торчащими, напряжёнными розовыми сосками. У неё примерно второй с половиной размер. Я хватаю её, она вскрикивает, но не сопротивляется. Стягиваю штаны с себя и с неё, яростно, грубо вхожу…
И чувствую, как она мокра. Боже! Да она завелась ничуть не меньше меня, её спина выгибается. Я хватаю её за шею, придушиваю и прижимаю к кровати, яростно вхожу в неё. Она хрипит, обвив меня ногами и двигаясь мне навстречу, дважды за пять-шесть её накрывает оргазм, мне совсем сносит крышу и я начинаю терять над собой контроль…
Я с трудом подхожу к креслу, падаю в него. Я выжат, безумие покинуло меня, я снова стал собой. Она лежит на диване, хрипло дыша, по её лицу текут слёзы, но на губах безумная улыбка. Даже в таком скудном освещении я вижу следы моих пальцев на её груди и шее.
Мне стыдно за сделанное. Вспоминаю картины, от которых я бежал, вспоминаю лица тех, кого сегодня убил…
— Давай повторим, — хрипит она, приподнявшись на локтях. — Ты на удивление неплох.
— Убирайся отсюда, — тихо отвечаю я, чувствуя, как что-то во мне отзывается ей. И даже чувствую, что именно.
— Твой дружок говорит мне другое — усмехается она, глядя на мой вновь готовый к подвигам член.
Нет уж, хватит с меня на сегодня безумия. Прочь, всё прочь!
— Проваливай, — повторяю я. — На сегодня мы закончили.
Она усмехается и грациозным, гибким движением поднимается с кровати. Её слегка потряхивает, пока она одевается. Накинув поверх разорванного топа мою куртку, она уходит. Ложусь на освободившийся диван, закрываю глаза и проваливаюсь в спасительное забытье.
Глава 11. Воля
Утро встретило меня сообщением от системы.
Внимание! Вы почти провалили испытание силы воли, но всё же сумели не потерять себя окончательно и сохранить свой разум. Вы открыли скрытую характеристику Отрицательная Воля + 3. Отныне вам предстоит идти путем разрушения.
Поздравляем! На данный момент вы один из немногих, кто нашёл тропинку к одному из ключей от царства трансцендентности! Система довольна одним из лучших своих сыновей. Награда — 20 очков характерхарактеристик.
Итак, надо подумать, что всё это значит. Лежу на диване, под теплым одеялом, мысли лениво ползут. Одеяла, кстати, когда засыпал, не было. Видно, заботятся о командире бойцы, надо бы похвалить. Не знают ещё, какая он у них свинья.
При воспоминании о вчерашнем, настроение тут же упало. Однако, от себя никуда не денешься, надо всё обдумать. Это не просто у народа крыша потекла и у меня тараканы расшалились, это, оказывается, было испытание. И я его с честью практически провалил, но при этом обрёл отрицательную волю и сохранил себя, да ещё и награду дали… Получается, что не совсем уж и провалил, верно?
Вспоминаю вчерашний вечер. Я действительно вёл себя очень нехарактерно. Я не святой, конечно, но в целом считал себя неплохим парнем. Родился в обеспеченной семье, отец — главный инженер в крупной компании, мать — юрист. Закончил школу, погулял годик, сходил в армию. Там тоже провёл год в войсках связи. Вернулся, отец устроил меня в университет, но учёба не задалась, меня больше влекло в клубы и к девушкам, чем постигать азы инженерного дела по стопам отца. Кончилось всё большим скандалом и моим отчислением из вуза. Ещё год безделья, и я окончательно рассорился с отцом. Мать пыталась нас примирить, но в худших своих чертах у нас с отцом удивительное фамильное сходство — мы становимся, как выразилась однажды мама, «упрямы, как стадо ослов», в ссорах. Нежелание искать компромисс привело к тому, что избалованный птенчик пинком под зад был отправлен на улицу. «Понюхаешь жизнь самостоятельно, тогда и поговорим, с-сопляк!» — сказал он тогда.