И, наконец, сторонники фармакологической коррекции также видят проблему в самом индивиде. Судя по некоторым исследованиям результатов терапии (см. обзор Walsh, 1992), их количество также возросло. Теоретики этого подхода также имеют склонность к занижению значимости вклада в проблему всех систем, кроме физиологической.
Из всего вышесказанного с очевидностью следует, что я со своей зацикленностью на значимости семейных факторов был частью этого нагромождения разъединенных подходов. Одна из причин, по которым мы смотрели сквозь пальцы (а то и вовсе закрыв глаза) на представляемые нашими клиентами описания части слона, заключалась в том, что у всех нас были различные и заранее составленные мнения о том, как должно выглядеть все животное. Психотерапии недоставало такого подхода, который позволял бы плавно переходить с уровня на уровень, с системы на систему, используя одни и те же принципы для понимания происходящего на каждом из них. Проблема существо вала не только с подходом к терапии булимии; это верно для любого психического синдрома. В модели ССТС предпринята попытка преодолеть проблему разрозненности через применение системного мышления, которое позволит понять каждый из уровней и увидеть связи и параллели между тем, что происходит на каждом из уровней человеческих систем.
Разрешите мне завершить введение предупреждением. Было бы ошибкой считать булимию и любой другой психиатрический синдром однородной проблемой, которую можно решить, если следовать пошаговому алгоритму. Клиенты, подверженные сходным циклам чередования обжорства и активного контроля веса, имеют совершенно разные жизненные ситуации, сопутствующие симптомы и стили отношения к миру. Для одних жизнь строится вокруг булимии, для других это только одна из нескольких серьезных проблем. Одни кажутся пассивными и сдержанными, другие будто только и ждут малейшей провокации и взрываются. Одни ужасно стыдятся своих симптомов и готовы пойти на многое, чтобы о них никто не узнал, а другие свободно рассказывают о том, что им приходится переживать. Многие пережили сексуальное насилие, а многие — нет. В конце концов, для многих булимия не более чем прошлый опыт, через который они смогли пройти без всякой терапии.
Не менее разнообразны и семьи клиентов с булимией. Одни клиенты глубоко увязли в гиперопекающих или конфликтных взаимодействиях в семье, и считают себя осью, на которой держится семья; других годами игнорировали или отвергали наиболее значимые члены семьи, и они не несут никакой защитной функции в семье. В некоторых семьях у других членов семьи есть проблемы зависимостей (психоактивные вещества, игромания и т.д.), а в других клиент с булимией единственный, у кого есть проблема с самоконтролем.
Как терапевту быть с таким многообразием? Если синдрому не всегда находится одно простое объяснение — например, как защитной функции для кого-то другого в семье, или способа сообщить о неблагополучии и получить помощь, или следствия ранней сексуальной травмы или недостатка родительского ухода в раннем возрасте, или борьбы за власть между клиентом и родителями, или оправдание для того, чтобы не становиться взрослым — как терапевту понять, что делать?
Когда мы с коллегами в 1981 году начинали терапевтический проект булимия была новым и экзотичским синдромом, для которого не было системных семейных объяснений и типового протокола лечения. Полные тревоги, мы брали выработанные структурными ceмейными терапевтами для других проблем модели и техники и пытались натянуть их на каждый новый случай булимии. В некоторых случаях это сработало, и мы жадно схватились за вывод, что за булимией стоит механизм триангуляции клиента в родительское взаимодействие. В каком-то смысле мы стали эссенциалистами: мы решили, что докопались до сущности, так что можно прекратить исследование и использовать ту же формулу для других случаев. Данные, которые в эту теорию не укладывались, мы трактовали либо как ошибку наблюдения, либо как результат некачественной терапии.
На наше счастье, исследование предполагало пристальное внимание как к процессу, так и к результату нашей терапевтической работы. По мере того как продвигалось исследование, стало понятно, что наши натяжки и попытки подогнать противоречащие друг другу наблюдения в нашу узкую модель превращают ее в Прокрустово ложе. Мы были вынуждены покинуть безопасную простоту исходной модели и оказались в ситуации полной дезорганизации, как это бывает при переменах. Мы были вынуждены внимательно слушать, что именно говорят клиенты о своих переживаниях и о том, что было им полезно. Пришлось отказаться от положения экспертов, обладающих определенным изначальным знанием и авторитетом, и освоить то, что буддисты называют «ум начинающего» состояние открытости и сотрудничества. «В уме начинающего много возможностей, в уме эксперта всего несколько» (Suznki, 1970, р. 21). В этом смысле клиенты помогли нам измениться едва ли не больше, чем мы помогли им.
Модель ССТС вырабатывалась в этом духе открытости и сотрудничества. Она благотворна для «ума начинающего», так как, хотя у терапевта и могут быть собственные предположения относительно множественности психики, специалистами по своему собственному опыту являются сами клиенты. Клиенты описывают свои субличности, их взаимоотношения и отношение каждой из них к членам семьи. И вместо навязывания решений через интерпретации и указания терапевты сотрудничают с клиентами, уважая их знания и ресурсы. Так как каждый клиент оказывается сотрудничающим экспертом, терапевту не нужно иметь наготове целый арсенал готовых версий о природе проблемы клиента или его семье. Ответом на ранее заданный вопрос, как терапевту быть с отсутствием простой схемы или формул, будет то, что с возрастанием уверенности в ресурсах клиента терапевту не так уж и нужно быть экспертом.
Таким образом, разные принципы и схемы, предлагаемые в этой книге, призваны обеспечить генеральное направление в наиболее часто встречающихся в клинике ситуациях, но их не следует фиксировать в памяти терапевтов и приписывать клиентам. Напротив — от них надо с легкостью избавляться, если клиентская история в них не вписывается. Куда важнее для терапевта сохранять сознание в состоянии сотрудничества, любопытства и творчества — то, что я позже назвал Лидерством самости, а не получать в терапии заранее предуготованные ответы.
Эта книга о модели ССТС*. Главы 2-5 описывают теорию ССТС и техники в индивидуальной работе. Главы 6 и 7 посвящены работе с семьями. Глава 8 описывает применение принципов ССТС для понимания культурных групп и больших обществ, а в главе 9 подчищаются хвосты.
Говоря в целом, модель ССТС позволяет терапевтам создавать с клиентами и их родными объединяющие отношения, в которых нет места обвинению. Они открывают клиенту доступ к ресурсам, позволяющим ослабить ограничения, помочь клиентам понять себя и других членов семьи тем путем, при котором возможна открытость, сочувствие и признание.
* Эти идеи раскрыты более полно и то, как функционирует внутренняя семья в целом, будет показано на примерах в готовящейся к выходу книге Goulding & Schwartz о работе по модели ССТС с пережившими в детстве сексуальное насилие.
ГЛАВА 2. ИНДИВИД, РАССМАТРИВАЕМЫЙ КАК СИСТЕМА
По-твоему, я противоречу себе? Ну, что же, - значит, я противоречу себе. (Я широк и вмещаю в себе множество разных людей.) Уолт Уитмен «Песня о себе»
О ТОМ, КАК ВАЖНО ВИДЕТЬ В ИНДИВИДАХ СИСТЕМЫ
Модель ССТС приносит системное мышление в сферу интрапсихического. Почему это так важно? Для этого есть много причин.
ВИДЕТЬ ЧАСТИ В КОНТЕКСТЕ
Первая причина идея увидеть составляющую часть системы в ее контексте. Семейная терапия позволила клиницистам понять, что некоторые крайние формы поведения людей не обязательно результат их персональной патологии; часто такое поведение напрямую связано с семейным контекстом. Похожим образом и терапевт, сталкиваясь с субличностями клиента, рискует неверно понять необычное поведение и деструктивную самопрезентацию, и решить, что это и есть сама часть, а не та роль, в которой она застряла. Стоит терапевту принять во внимание систему, к которой относится часть личности сеть отношений, в которой субличности достается только деструктивная, крайняя роль, отношение к ней изменится.
В романе «Ночные секреты» Томаса Кука герой описывает восприятие критической субличности в себе:
Он мог почувствовать, как внутри начинал раздуваться пузырь злости, все от этого делалось чуть более пустым, чем и так было... Оно накатывало на него из ниоткуда, так, и этому будто уже не нужно было определенного названия. Оно просто занимало свое место, это присутствие сгущающейся темноты, и начинало с шипением нашептывать о его жизни, обвинение за обвинением. Было время, когда он думал, что у каждого есть такой надсмотрщик, но потом он видел в ресторане хохочущую парочку, или отца, играющего в парке с дочкой, или даже одинокую старуху на голой цементной веранде, с видимым удовольствием читающую газету, и его поражало, как этим людям удалось избежать хватки безжалостного хищника, захлопнуть дверь и запереть на засов как раз вовремя, чтобы тень, бездыханная, осталась снаружи (Thomas Cook Night Secrets (1990), рр. 161-162).
Многие люди видят свои части такими: злыми, мрачными силами. Другие части могут казаться до отвращения слабыми или нуждающимися в опеке, или грязными и постыдными. Неудивительно, что при таком отношении к ним люди изо всех сил стараются захлопнуть дверь и запереть на засов запереть их подальше, изолировать.
У многих клиентов с булимией есть субличности, жестоко критикующие их внешний вид, и особенно их вес. Было бы легко предположить, что в этом и заключается их сущность например, что они являются интроектами постоянно критикующих родителей если рассматривать их в отрыве от контекста. Но от этих частей можно было бы узнать кое-что о других частях, с которыми они находятся на полярно противоположных по