Хотя и читать написанное было очень неприятно. Почему? Да потому что там в мельчайших подробностях описаны убийства. Убийства разных людей — от стариков и до детей. То, как планировались эти убийства, то, как они проходили, то, что случалось после них.
И ничего, кроме убийств.
Иногда, правда, встречались небольшие размышления, но и они касались исключительно главной темы дневника.
Зачем я всё это читал?
Сложно сказать. Было интересно окунуться в жизнь незнакомого мне человека. Я хотел понять, зачем он это делает. Это если приводить рациональные доводы. Из нерациональных же… меня притягивало к этому дневнику.
Даже и не знаю, как объяснить. Просто хотелось читать всё, что в нём написано. Хотя и написанное совсем не нравилось.
Человек, писавший это — больной на всю голову. Психопат. Самый настоящий мань…
Нет. Ну нет. Неужели этот дневник принадлежит мне?
Логика подсказывает, что так оно и есть, хотя и верить совершенно не хочется. Ведь не могла система подкинуть мне дневник какого-то постороннего человека. В этом попросту нет никакого смысла.
«Одна из вещей, что поможет раскрыть прошлое…»
А чтобы раскрыть прошлое, мне должны попадаться предметы из моей прошлой жизни. Не принадлежащие кому-то другому. И это, скорее всего, один из них…
Как бы не хотелось отрицать, но вывод очевиден.
Скажу больше — всё было очевидно с самого начала. С того самого момента, как я очнулся возле той дороги с кухонным ножом в куртке. С того момента, как увидел свой уникальный класс — «Маньяк».
Закончив читать эти ужасные вещи, я закрыл дневник и убрал его обратно в инвентарь.
Поглядел на ослепляющее солнце и тяжело вздохнул. Мне стало противно от самого себя. Я маньяк. Самый настоящий маньяк. Психопат, что смаковал каждое убийство, записывая подробности в дневник. Тот, кто убил десятки невинных людей только для того, чтобы утолить внутреннюю жажду.
Да, разумеется, после пробуждения и обретения новой жизни я во всю стремился не быть маньяком.
Оставить ненаглядное прошлое где-то далеко и жить по-другому.
И это, по факту, имеет место быть, потому что сейчас я действительно другой человек. Тот, кто жертвовал своей жизнью ради людей из деревни.
Неужели маньяк на такое способен?
Плевать. Новый я — способен. А старый пусть остаётся в забытии.
— Зодиак! — послышался звонкий женский голос. С той стороны дороги стояла Алёна и улыбалась мне.
Улыбается маньяку?
Она ведь даже не подозревает, кто я на самом деле. Улыбалась бы она так, зная всю правду?
Одному Богу известно. И так ли это, в сущности, важно?
— Давай быстрее домой, ты, наверное, голодный, — девушка подошла к скамейке и положила тёплые руки мне на голову. — Ты нужен нам сытым и довольным, — лучезарная улыбка всё не сходила с её лица.
— Пойдем, — ответил я и, приобнимая Алёну за талию, двинулся в сторону дома.
А может, всё-таки…
— Слушай, а у тебя есть ручка? — спросил я.
— Конечно. У меня в комнате. И ручка, и куча бумаги. А тебе зачем?
— Нужно кое-что проверить…
Запись 67
— Кстати, Зодиак… — говорила Алёна, пока мы шли в сторону дома. Голос её звучал смущённо. — Давай не через главный вход зайдём.
— А чего так? — для галочки спросил я. Мысли были заняты совершенно другим.
— Андрей, зараза мелкая, всем рассказал, что мы потолок в доме тёти Кати проломили.
— Оу… и чего?
— Да того, что нас сейчас во всяком подозревать будут, и лучше не попадаться маме с папой вдвоём на глаза. Да и остальным тоже…
— Алён, — останавливаюсь и гляжу в бегающие глазки. — Как будто и без этого никто ничего не понимает. Наши с тобой отношения — давно не тайна. Можно не скрываться. Не переживай.
— И всё-таки…
— Ладно, — пожимаю плечами и, неожиданно подхватив Алёну на руки, отчего она тихонько взвизгнула, запрыгнул через открытое окно на второй этаж.
— Блин, — встал на ноги, девушка убрала закрывающие лицо волосы за спину. — Ты хоть предупреждай… а то меня инфаркт однажды хватит.
Заходим к Алёне в комнату, и я сразу же подхожу к столу с компьютером и всякими письменными принадлежностями.
— Где тут ручка? — спрашиваю я, рыская глазами по столу.
— Сейчас. Чего ты такой нетерпеливый? — щурится Алёна и достаёт из нижнего ящика синюю шариковую ручку и свежий блокнот. Кладёт передо мной. Садится на стул и с интересом наблюдает.
— Это… — чешу затылок. — Можешь выйти из комнаты? Ну, или хотя бы отвернуться.
Совсем не хочется, чтобы Алёна увидела то, что написано в дневнике. Никому желательно этого не видеть.
— Так, — «хмурка» на её лице разрастается всё сильнее. — Зодиак, что ты от меня скрываешь? Разве после всего случившегося между нами могут быть тайны?
— У каждого в шкафу есть скелеты, которые не предназначены для других, — натягиваю на лицо улыбку. — Не боись, мне только ты нравишься, — подмигиваю. Призываю из инвентаря виноградный чизкейк на пластиковой тарелочке. Даю Алёне. — На, поешь пока.
— Ой… — гладкие щёчки тут же порозовели, и девушка смущённо заморгала. — Правда только я нравлюсь? А как же Лера? Она ведь очень красивая, да и старше меня будет. Значит, и опытнее.
Конечно, рыженькая тоже мне нравится, но Алёне об этом знать необязательно.
И… до чего же милой она становится в такие моменты. Особенно заметен контраст с её обычным состоянием. Переключить бы в ней какую-нибудь настройку, чтобы она двадцать четыре на семь ходила такой.
Но, даже в таком мире, как наш, это звучит несбыточной фантастикой…
— Правда, — киваю и аккуратно приподнимаю Алёну со стула. — А Лера… она мне максимум как дальняя родственница. — Отвожу её к дальней стене, где стоит кресло. Усаживаю на него. — Оцени лучше вкус чизкейка. Виноградного! Мне срочно нужна твоя оценка.
Алёна переводит взгляд на тарелочку в своих руках.
— Конечно! Сейчас! — должно быть, вранье по поводу «дальней родственницы» её успокоило.
И пока Алёна дегустировала чизкейк, я вернулся к столу и принялся за письмо.
Хотелось проверить, как сильно похожи мой почерк и почерк, которым писали в злосчастном дневнике.
Открыв дневник на случайной странице, попытался выбрать самую безобидную фразу.
«Мизинец левой руки я спрятал под подушку, так как до сих пор верю, что это приносит удачу». Чёрт, не подходит.
«Рана на ноге кровоточила так сильно, что мне пришлось запихать в неё тряпку». Снова не то! Господи, какая же это всё мерзость.
«Прислонившись к холодным губам, я ощутил приятное покалывание в груди». Ну, вот это уже куда ни шло. По крайней мере, если не знать контекст. А он заключался в том, что ублюдок целовал губы мёртвой женщины после того, как она полтора дня пролежала в холодильнике…
Фраза выбрана, теперь попытаюсь повторить её.
Беру ручку и пишу.
Прислонившись к холодным губам…
— К каким это ещё холодным губам ты прислоняешься?.. — раздался недоумевающий голос со спины.
— Эй, Алёна! — закрываю блокнот и поворачиваюсь на стуле.
Она подкрадывается так незаметно, будто обладает моими способностями… чертовка.
— Так ты скажешь, о каких губах речь?.. — спрашивала девушка, губы которой сейчас тоже холодные. Правда, из-за крема, которым она измазалась после чизкейка.
— О твоих, конечно, — улыбаясь, незаметно возвращаю дневник в инвентарь.
— А почему они холодные… — надулась Алёна. — Я всегда думала, что они тёплые и сладкие.
— Ну… помнишь, когда мы на клумбе сидели? Тогда из-за ветра твои губы холодными казались.
— А-а-а, вот оно что! Хм… — на лице у Алёны выросла загадочная улыбка. — Значит, ты мне любовное послание пишешь? Романтические стихи⁈
— Что-то типа того, ага, — киваю в сторону кресла. — Иди чизкейк доедай.
— Какой ты романтичный, Зодиа-а-к! — пропела Алёна и вернулась к поеданию чизкейка.
Призываю дневник обратно, и кладу его в открытом виде рядом с только что написанным в блокноте. Сравниваю почерк.
Гм…
Я, конечно, не графолог, но, кажется, что мой почерк немало отличается от того, что в дневнике.
Тот намного ровнее, буквы чуть ли не каллиграфические. Очень красивые, в общем. И давление на стержень чересчур сильное.
У меня же буквы размашистые и кривые. Такое ощущение, что писал сумасшедший или человек в сильной спешке. Хотя я совсем не нервничал и писал относительно медленно. Хотя нажим у меня такой же сильный, как в дневнике.
Ну…
Даже и не знаю, что думать. Ставлю процентов семьдесят на то, что в дневнике не мой почерк.
На остальные тридцать остаётся возможность того, что раньше я писал в другом состоянии. Возможно, под алкоголем или… вообще чем-то запрещенным. Тогда запрещенным, ведь сейчас — можно всё.
А ещё я слышал, что с возрастом у некоторых может меняться почерк. Возможно, меня постигла та же участь.
И всё-таки, звучит это недостаточно убедительно. Ведь даже на первый взгляд видно — фраза написана двумя абсолютно разными людьми.
И лишь одно смущает во всей этой ситуации.
Если в дневнике писал не я, то… зачем Система подкинула его именно мне? Как он поможет вспомнить прошлое, если принадлежал постороннему?
Загадка.
А что, если он принадлежал моему брату? Ну, тому самому, которого чуть ли не весь мир бояться должен (по словам Ворона). Вдруг именно он тот ещё маньячина, и благодаря его дневнику я должен что-то вспомнить?
Хороший вариант. Убедительный. Вот на нём пока что и остановимся.
— Ну что, ты уже написал мне любовный стих? — спрашивала Алёна, с прикрытыми глазами дожёвывающая чизкейк.
— Ох, сейчас…
Виноградный чизкейк подействовал на Алёну ободряющим образом.
Видимо, восстановив и без того почти полное здоровье до максимума, он прибавил ей энергии.
Поэтому, когда я накарябал в блокноте какую-то графоманию с плохонькой рифмой, ей хватило и этого. Расчувствовалась — Боже упаси.