– Что молодого автора убили злодеи и выкрали его рукописи? – с этим вопросом к Ветрову и его друзьями подошел взволнованный мужчина, член академии со значком Ломоносова в петлице и с книгами Андрея и Клопова в руках, наперевес.
– Да, убили и выкрали, – кивнул головой Ветров. – Убили гения Лосева и обокрали – тщеславия и корысти ради!
– Ужас. Всё-всё практически содрано, главами, начиная от названия и до эпилогов. Как такое возможно? – Задыхаясь, выкрикнул мужчина. – Кто теперь подаст руку этому, с позволения сказать, действительному члену академии наук. Это позор академии, нации. Где тот гнилой член, что собирался дать ему рекомендацию на выборах в наше отделение литературы и языка. – Он гневно проводил взглядом позорно убегавшего из зала – под шумок – председателя. – Я этого так не оставлю. Пусть не надеются… Это шок, которого я не встречал никогда в своей научной жизни. Понимаете, шок. Я залеплю ему, Клопову, публичную пощечину только потому, что вчера по телефону я ему пропел признательные дифирамбы благодарного читателя. Я был в восторге от этих книг, а, оказывается у них другой автор. Настоящий, истинный автор. За то, что вы открыли мне глаза на настоящего автора, за то, что выставили в дурном черном свете махрового плагиатора без чести и совести, я вам очень признателен. Догадываюсь, чего вам это стоило. Я вас благодарю за это, это подвиг человека и ученого. Позвольте пожать вашу мужественную руку, молодой человек, за публичный шок!
– Шок без шика, шок с шиком, – меланхолически заключил Ветров, пожимая протянутую ему руку, – я с вами целиком и полностью согласен – все равно одно единственное и верное слово всему произошедшему здесь. Шок. Метафизика. И есть Вето Шока. Отказано в признании, благодати клопу-злодею. Вето Шока выступило на сцену истории в образе иррационального античного «Бога из Машины Времени» Андрея.
Фуршет был провален. Никто не прикоснулся к напиткам и еде, как будто всё было отравлено тщеславным подлым кровососом клопом-презентером. Проходя мимо холла, со скончавшимся на глазах, отравленным фуршетом, Ветров мгновенно вспомнил почему-то отравление газами, приключившееся с ним при последующем ограблении поезда, когда он тоже выслушивал вопли души пострадавших пассажиров, отравленных и ограбленных – «Шок! Шок! Шок!» Он отдавал себе отчет, что вряд ли это достойное занятие сравнивать шоки и ранжировать, какой шок круче, какой шок страшней, беспощадней, мстительней. А разве то, что случилось с Андреем, не шок? А то, что приключилось по воле злодеев с Верой, Владом, Лидой, Инной, с ним – разве это не шок? И почему-то презрительно подумал около столов отравленного фуршета: «Клопает, только пахнет не коньяком, а клопом раздавленным».
Ветров вспомнил строки из дневника Андрея, которые случайно распечатались на компьютере: «Я любил этот мир безмерно…». И, задохнувшись вдруг от подступивших к горлу рыданий и пронзительной боли в сердце, Ветров схватил из последних сил за руку оказавшуюся рядом Веру, чтобы остановить свое падение в колодец времени с потерей сознания ли, жизни ли, в шоковый сон-морок, как при отравлении его газами в скором поезде, с единственной мыслью: «Кому нужен нынешний шок в чудно-мгновенной и неповторимой жизни? Мне? Моей судьбе? Вряд ли! Андрею на небесах? Ему, жизнелюбу, этот шок в Доме Ученых вообще противен, даже на небесах! Вряд ли шок, пусть далеко не бессмысленный, что-то изменил в этом жестоком мире актом отмщенья и наказании зла. А вдруг и это никому не нужно, раз такова и больше «никакова» судьба гениев в природе зла? Так кому же нужен этот смертельный шок, неужели одной только смерти, выкашивающей живую жизнь без разбора, в сухом остатке, при кажущемся провиденциальном выборе ещё живых?».