Тут уже пришлось пользоваться вербальными командами.
«Способ управления – усиленный ментальный. Система полного сенсорного замещения».
Это что же – тарелка за меня нюхать будет?
«Включить управление системой защиты».
Вроде ничего не произошло. Только исчезли картинки дисплея из моих глаз, исчезла тесная кабина, исчезло все мое тело с его давнишними болячками, царапинами и головными болями. Все исчезло! И я сам повис пузом над полом ангара! Мир раздвинулся – далеко, дальше, чем я мог представить.
– Володя, ты как?
– Судя по всему, так же, как и ты, – включился он в сенсорную систему. – Интересно, как оно летает?
Стартовать оказалось проще простого, примерно как начать ходить. Главное – попробовать. Это напоминало детскую езду на санках с горки – лежа на животе и глядя на несущуюся навстречу снежную дорогу. Помните – малыш, раскинув руки и грозно гудя, представляет себя летчиком-истребителем? Я сдерживал себя, чтобы не загудеть, как в детстве. А вообще я вру! Я так уже летал. Часто. Во сне.
Я не думаю, что поздним вечером, да еще в сентябре, кто-либо гулял вблизи Матвеевской затоки. А зря! Там происходило нечто невероятное. В сумерках поверхность воды вдруг вспухла, разгоняя уложенные невесть когда поплавки, разделяющие байдарочные дорожки, и разрешилась от бремени летательным аппаратом.
Вырвавшись из подземелья, я вдруг ощутил чистый незамутненный восторг. Мне уже было наплевать, что напишут завтрашние газеты или что запустят сейчас в моем направлении войска ПВО. И вообще меня мало интересовало, что, где и, конечно, когда. Вдвинувшись в затоку невероятным блином, хлюпая животом по воде, я заложил крутой левый вираж в направлении Довбычки, втайне надеясь распугать вечные стойбища нудистов, занявших лучший пляж в Киеве.
Я видел, как Важенов догоняет меня в этой безумной гонке и даже, предвосхищая мои виражи, фантастической свечкой от Гидропарка вырвался в вечернее небо, засверкав алым отблеском на боках тарелки. Мы гонялись друг за другом, как два щенка на огороде, забыв обо всем. Заложив мертвую петлю немыслимой дуги от Метромоста на Пешеходный, я понял, что пора прекращать этот балаган и прятаться. Но наше вольное плавание в воздушных струях было прервано тревожным сигналом. Моментально я опять ощутил себя человеком внутри летательного аппарата, и у меня в ушах зазвучал механический голос мейнфрейма:
«Опасность первой категории».
«Описать опасность».
«Два летательных аппарата получили приказ КГБ уничтожить объект по улице Холмогорской, 36. Предшествовавшие старту аппаратов события излагаются кратко:
18:46. Системы внешнего наблюдения зарегистрировали сигнал от GPS датчика под кодовым номером 17/18. Под этим кодом в файлах КГБ числится Тимофеенко Александр Андреевич.
18:49. Председатель КГБ направляет запрос президенту Украины на разрешение применения неидентифицируемых средств ликвидации.
18:49. Разрешение получено.
18:50. Склынивский отдельный полк стратегического истребления получает приказ на боевой вылет. Время подлета – 40 минут.
Для ликвидации опасности предлагается активация орбитальных средств и двух боевых сфер. Время готовности 11 секунд».
– Володя, чего вдруг наша система сама о нас беспокоиться стала?
– Я что, зря время терял? Неужели не понятно, что главное в нашем деле – зад прикрыть. Все нормально, она теперь всегда будет нас как нянька стеречь. Ты только скажи ей, чтобы она этих истребителей притушила. Люкка с Мишей спасать надо!
– А самим не слабо? Давай порезвимся! Когда еще представится случай…
– Так, сначала. – Володя не любил дурного риска. – Миша! Срочно – оставь пиджак в подвале и сам с Люкком бегом на Склоны. Понял?
Судя по ответу – понял.
Мало кто из дефилирующих в это время по Крещатику обратил внимание на пронесшиеся в небе города разноцветные огни, выстроившиеся треугольниками и исчезнувшие на западе. Город жил своими заботами.
Плотная пелена облачности отрезала небо от земной тверди. Освещенные ярчайшей луной верхушки облаков казались голубым фосфором. Я видел, как впереди Важенов прокладывал путь, добавляя к облакам свой инверсионный след. Казалось, нет никого, кроме нас, на этой нейтральной полосе – между небом и твердью, между честью и рабством. Между нами и ними.
– Я их вижу! – Это Володя. – Две двойки «сушек». По халупе разваленной жахнуть – и то поднимают кучу народу.
– Ну – их надо понимать. Не часто пинка под зад получали. Давай им устроим мечту фон Денникена!
«Все системы радиоконтроля, локаторы и связь противника дезактивировать».
«Выполнено».
«Все средства аудиосвязи – переключить на нас».
«Выполнено».
«Поехали».
«Команда не распознана».
«Это не тебе».
«Сам дурак».
Ну, кто учит мейнфрейм лексике? Разберусь – уволю!
Тихо, совсем неприметно я вывернулся на спину и приклеился к брюху ведущего первой спарки.
– Я четвертый, цель в пятиминутной готовности. Подтвердите задание. Первый, первый, я вас не слышу!
– Не шуми, – вмешался я в монолог пилота. – Не будет тебе базы. Ты лучше до шести посчитай.
– Первый, первый – я четвертый, – не унимался пилот, – не слышу вас!
– Сказали тебе – не шуми! – тихо, но так, чтобы все-таки было слышно, повторил я. – Не слышишь, так сейчас увидишь!
– Что за козел на канале! – Пилот пока ничего не понимал. – Уйди с волны!
– А вот он я!
Что может сделать пилот грозного боевого самолета, если вдруг из-под его брюха выползает летающая тарелка, да еще зависает прямо в метре от фонаря? Правильно, эти слова мы все знаем. А еще у него пушки. И начинает он палить этими пушками куда попало, и орет не своим голосом. И его ведомый тоже это видит, и начинается катавасия. А вторая пара, понимая, что там впереди что-то не так и что связи нет, включает форсаж и, догнав авангард, видит, как две тарелки сидят на носах «Сушек» и не хотят отваливать. Как лупят в небо бесполезные пушечные очереди, как никакие головоломные фигуры не позволяют оторваться от незваных гостей.
Тем временем я доставал главного в группе:
– Уважаемый майор Капенюк, а вы задумались хоть на секунду, что расстреливать ракетами обычный дом в Киеве – это бесчеловечно? А вдруг там женщины и дети?
– Отвали, придурок! – орал майор, пытаясь коброй скинуть скорость и отцепиться от меня.
– Я-то отвалю. Вот смотрите – я уже вас не касаюсь, а что вы без меня?
И сразу движок истребителя замолк, с усталым вздохом сбавляя обороты на ноль, самолет повис в гробовой тишине, а через миг стал плавно заваливаться в штопор.
– Вот видите, я сейчас отвалю, – я опять прилипнул к носу «сушки», – а вы прямо на землю ляпнетесь. Больно будет. Да не дергайте вы рычаг катапульты, поломать можете, а вас потом под суд за халатное отношение к оборудованию!
– Я не знаю, кто ты там, – устало, уже без всякой истерики произнес пилот, – но вот перед смертью я тебе скажу – мне приказ дали, я и выполняю. И пошел ты в пекло.
– Не надо патетики, товарищ майор! – Я не менял тона. – Пока я с вами, смерти вам не видать. И про приказы – не надо! Вы на то и человек, чтобы думать и не выполнять преступные приказы. Вон посмотрите – все ваши повернули назад! (Тут я лукавил, это мы их назад завернули и приказ отдали – домой.) А приказ вам был дан, чтобы уголовное преступление прикрыть. Вот и думайте, что такое хорошо и что такое плохо. А теперь, майор, смотри и удивляйся.
Я намертво прилип, обхватив руками самолет. Интересно, чем на самом деле я его обхватил? Беспорядочное кружение и падение прекратились, и самолет тихо с выключенными двигателями стал подниматься вверх, как цеппелин. Много выше облачного слоя, рявкнув, запустились оба двигателя, и истребитель, словно очухавшаяся после сачка рыба, рванулся в темноту.
– Слышь, служивый, ты начальству про тарелку особо не распространяйся – в психушку посадят, – съязвил я, заставляя самолет крутить «бочку».
– А пошел ты!!
Ну, я и пошел. Я спокойно смотрел, как спустя две минуты из-под крыла этого самолета тихо улетала ракета в направлении цели. Я еще проследил, чтобы не было никаких ошибок. Дом на Холмах должен быть разрушен от и до. Мы Мише новую хижину кума Тыквы отстроим. А мне нужна передышка.
Глава двадцать четвертая
Сегодня день финальных дебатов кандидатов в президенты. Даже сам нынешний должен участвовать в них. Несмотря на давешний взрыв на Холмах, объявленный как авария с газовым баллоном, не повлекшая за собой жертв, я все-таки получил приглашение на Крещатик, 21, – здание центрального телевидения. Замечу, что после того случая с Мишиной виллой было проведено множество всяких формальных предвыборных мероприятий. Мое отсутствие на них почему-то никого не удивляло. Да я особенно и не возражал, так было спокойней.
Дебаты шли по плану. На маловразумительные выпады оппонентов ныне действующий президент отвечал остроумно и с огоньком. Главный оппозиционер Жищенко не явился, послав вместо себя заместительницу Жужу Плетёнко. Та, как всегда, в спорах переходила на личности и говорила глупости. Тарашко уже два раза пыталась начать самосожжение, но поскольку камера оператора в этот момент отворачивалась от нее, дело до конца не доводила. Кандидаты-письменники почему-то пели дифирамбы нынешней власти и призывали ни в коем случае не объединяться с Германией в единое государство. Надо сказать, что Германия и не подозревала о такой перспективе.
И тут загремели невидимые фанфары. Как и раньше, включились все телеэкраны в стране. На них появилось изображение Крещатика, по которому двигался странный кортеж: впереди я на мотоцикле, а чуть позади, на телеге, запряженной ленивой кобылой, группа товарищей и коза Серафима. Сопровождал нас весь киевский клуб рокеров на раздолбанных «Днепрах», «Уралах» и тому подобных транспортных средствах. Идея устроить парад на Крещатике им понравилась сразу.
У входа в телецентр нас попыталась остановить охрана, однако только на мгновение – корочки кандидата действовали безотказно. Единственное возражение вызвала коза. Пришлось объяснять, что это официальный талисман и спонсор команды кандидата в президенты. А потом еще и рявкнуть прямо с неба – «Пропустить». И пропустили.